Перевод: Almost Worth It

[i_am_liar]

Название: Almost Worth It
Автор: smericas_words
Переводчик: i_am_liar
Пейринг: Кикван/Хёнсын
Жанр: romance
Рейтинг: PG
Разрешение на перевод: имеется
Отказ от прав: Ничего моего нет, если бы было вы бы ничего не увидели. Выгоды не извлекаю.
Внимание: Не бечено

читать

@темы: min, Hyunseung/Kikwang, PG, Translation

---

Фанфик: Сны

[i_am_liar]

Название: Сны
Автор: i_am_liar
Бета: Jay
Пейринг: Донун/Хёна (Beast/4minute)
Жанр: angst, romance, songfic, crossover
Рейтинг: PG-13
Отказ от прав: Ничего моего нет, если бы было вы бы ничего не увидели. Выгоды не извлекаю.
Количество слов: 407
Внимание: Гет!

читать

@темы: crossover, min, Fanfic, PG-13

---

Фанфик Insanity

[i_am_liar]

Название: insanity
Автор: i_am_liar
Бета: Jay
Пейринг: Jungseung (Чунхён/Хёнсын BEAST)
Жанр: angst, romance, songfic
Рейтинг: PG-13
Отказ от прав: Ничего моего нет, если бы было вы бы ничего не увидели. Выгоды не извлекаю.
Количество слов: 1643

Все здесь

@темы: min, Junhyung/Hyunseung, Fanfic, PG-13

---

фанфик: дорога домой

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
персонаж: Хёнсын
жанр: самокопание
рейтинг: pg
ВАРНИНГ: суицид

Хёнсын украл у своей стилистки ножницы и вечером, заперевшись в ванной, воткнул их в шею. Себе. Он даже лезвия сжал, на сколько сил хватило.
Хёнсын очень хотел домой. Он смертельно хотел домой, он не мог терпеть больше. Он хотел уже несколько лет, хотел смертельно в свой мир, "на свою планету", как любил шутить Дуджун. Но так и не нашёл дороги.

Ему хотелось домой, он чувствовал постоянную тоску и безысходность. Тут всё не так, всё неправильно.
Он хотел домой, где всё понятно с первого раза, где всё правильно и привычно.

Пока он был тут, в этой реальности, он так и не смог полюбить. Никого и ничего, даже мороженое.
Только танцы. Но на одних них долго не продержишься, к тому же танцевать можно и там, дома.

Там всё понятно, привычно и правильно:
еда не для сытости, а для удовольствия;
ночи - для сна, танцев и поцелуев;
дни для разговоров и танцев;
люди для танцев и поцелуев, а не для разборок и предательств.

Он просто слишком устал быть бездомным

Там, на "его планете" все строго делились на "своих" и "чужих". Они жили на разнесённых на световые мили материках и не мешали друг другу. В этой реальности он тоже, по привычке, делил людей. "Своих" почти не находилось, влезали "чужие", приставали, мучали, пытались быть Своими, при чём "в доску". Хёнсын не понимал, как так можно.
Он хотел домой. Просто хотел домой.

Он чувствовал себя слабым, пустым и везде чужим. В этом мире, где самым надёжным и полезным оказались ножницы - он был лишним. Он ничего не понимал, смеялся, хотя не смешно. Он был везде лишним. Чужим.
Именно по этому он воткнул их в себя.

Он просто не представлял, как иначе вернуться домой. К "Своим". Где еда для удовольствия, а ночи - для любви и танцев.
Ему смертельно хотелось танцевать. Не в этой каше из пота и блёсток, который все гордо называли "шоубиз", а просто так. Для удовольствия.
Он не знал, как ещё можно туда вернуться.
Он слишком измучился. Он устал.

Он хотел домой.

Быть может, он туда и вернулся, кто знает. И танцует с тем, кто для поцелуев и разговоров о том, что действительно важно и понятно именно ему.

@темы: Hyunseung, arthouse, no pairing, Fanfic, PG

---

фанфик: пыль

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
бэта: ищу!
название: пыль
фэндом: Dir En Grey, B2ST
пейринг: HyunSeung\DongWoon
жанр: POV
из цикла " Кошмарные Сны Кё. "
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: бред, ООС, ничем не обосновано, мне, как всегда, плевать на всё, я так хочу. Кошмар, чё там. слааабенький такой.
воображаемая смерть персонажа


Меня немного удивило то, что я сижу за рулём. И брелки на зеркале заднего вида какие-то... глупые, детские. Мне захотелось посмотреть на свои руки. Руки всегда остаются одинаковыми. Но я не успел - понял, что со мной разговаривают. Я не переношу, когда повышают голос, когда от меня что-то требуют...
- И чего ты весь неприступный и серьёзный?! Почему ты не можешь просто сказать, что ты чувствуешь?! Тебе что, плевать на меня совсем?!
Я его не знаю. Не знаю совсем, он незнаком мне, неприятен, он кричит и у него сиплый голос. Он сам меня явно знает, знает моё тело и не подозревает, кто я. Бросаю на него короткий взгляд и чувствую, как мои губы капризно кривятся. Странно, я никогда так не делал, но это тело явно привыкло к подобной мимике.
- Не кричи.
У меня оказался довольно детские голос, язык показался мне незнакомым, точнее - знакомым очень смутно. Жаль, что я понимаю слова этого, кичащего. А у него багряные волосы и точёный нос. Мне подумалось, что я не хочу смотреться в зеркало. Потому что руки, лежащие на руле - не мои. Это меня напугало. Точнее - покоробило. Не выношу сбоев в системе.
- Ты... Ты... Я тебя не понимаю.
Кричать он перестал, обидился чтоли? Вот и хорошо, вот и хорошо. Странный. Молодой совсем. И глаза чёлкой закрыты, не пойму, какой он. и себя не пойму: кто я, какой я, почему случился? Глупости какие-то.
За окнами проносятся деревья, темно и, кажется, жарко-душно. Быть грозе. Ловлю себя на том, что выжимаю из красивой и бесполезной машинки максимальную скорость и мне абсолютно всё равно.
- Куда ты меня везёшь?
Я не хочу ему отвечать. Меня, как дикого зверя, дико раздражает человеческая паника.
- Сынни, куда ты меня везёшь, мать твою?!
Пришлось немного сбавить скорость. Знаю, что дорога прямая, моей смертью совсем не пахнет - закрываю глаза и задумываюсь. Я не знаю, куда я его везу, я даже не знаю - кто я! Идиотские вопросы.
Он дёргает меня за плечо, вырывает из тёмно-лилового транса.
- Ты озверел?! На дорогу смотри, серти моей хочешь?!
Открываю глаза и понимаю, что согласен с ним. Чуть ли не в первый раз он так божественно прав. Но молчу. Не хочу, его паника уже на весь салон пахнет: остро, пряно, раздражает.
- Всё будет хорошо. Расслабься. Пожалуйста.
Положил руку на его нервно сжатые пальцы, на какой-то миг. И он тут же как вспыхнул. Вспыхнул-сгорел-потух.
Я не выношу таких. Хотя этот мальчик, кажется, будет расстроен... Тот, чьи руки сжимают руль.

Потом случилась гроза, сухая, яркая, безумно грохочущая. Чуть тише грохочущая, чем сердце того, кого я вёз этой ночью.

Рассвет. противный, серый - я не выношу сумерек.
Я выхожу из этой, почти игрушечной машинки, дорожная пыль взметается под золотыми кедами. Да кто же ты, малыш? Хотя.. Я не уверен, что хочу знать.
Обхожу машину, открываю багажник и отвожу ему, свернувшемуся комочком, чёлку от глаз. Теперь его глаза закрыты и я понимаю, что он на самом деле красивый. Такой, объективной, общепринятой красотой. У него восхитительно-белые губы и я знаю, что последний выдох он сделал пару часов назад. Он жил бы дольше, долго до неприличия, если бы не кричал так много и не пугал меня своим страхом.
Смотрю на своё отражение в дверце машины: миловидный, стройный, с глупым личиком поп-звезды. Которому совершенно не идут мои, мои родные, пустые и чёрные глаза. Криво ухмыляюсь, теперь криво - как я, а не как этот мальчик.
Наколняюсь к телу, запиханному в тесный багажник и прикасаюсь к его губам... не своими, конечно - губами этого нежного юного дурака, привыкшего капризничать и получать, всё что хочет.
Потому что мне жаль их обоих. Потому что эта сказка окончилась пока совсем ненужным Покоем для одного и вечным Одиночеством - для второго.
А я тут вовсе не при чём.
- Прости. Я не хотел. Я - хотел, но твой малыш Сынни правда не хотел. Возможно, он тебя даже любил.
Открываю все двери в машине, сажусь в пыль, прижавшись спиной к колесу и закрываю глаза.
Пора просыпаться, Кё. Пора просыпаться. Не дай этому глупому сну ожить. Им ещё рано. Просыпайся, Кё.


OWARI

@темы: crossover, fantasy, arthouse, Hyunseung/Dongwoon, Fanfic, PG-13

---

фанфик: он и я

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
фандом: B2ST
бэта: ищу
название: он и я
рейтинг: R
пейринг: KiSeung
жанр: vingette
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: розовые сопельки на тему "мне тоже нравится КиСын"))) ну вообще-то так себе. в конце надо поплакать!)))

Когда мне плохо - он тоже плачет.
Иного внимания мне не надо. (с)

Когда я понял, что люблю? Да никогда, я и не понимал. И не понимаю и боюсь, если честно.
Я просто поверил на слово этому "мудрому" парню: он не оставил мне выбора. "Любишь." - "Люблю??" - "Любишь. Точно." Трудно с таким спорить.
Мы знакомы добрую сотню лет, мне самому, вероятно, шестнадцать, хотя когда с ним - все двенадцать, на деле же - двадцать.
- Если ты возьмёшь меня за руку тут, все подумают что-нибудь... не то.
- Все подумают, что тебе грустно и я тебя утешаю. Или наоборот - что нам просто хорошо. Чего в этом такого?
Мой возраст падает до критической отметки "12", мы держимся за руки и забываем молиться, чтобы нас не узнали. Хотя, нас и не узнают. Просто сегодня такой день.
- Ты не мог бы не обнимать меня при чужих людях?
Я немного раздражаюсь, мы идём куда-то и он обнимает, бестолочь, идиот, вероятно и в правду люблю. Потому что "Это же не чужие люди! Это же Лидер!" Я не выдерживаю, смеюсь в голос, утыкаюсь носом ему в плечо. Мне с ним легко неимоверно и кружится голова от постоянных перепадов от моей "детскости" до почти старческой "мудрости". Иногда я чувствую себя намного более старшим, но чаще всего - он за равноправие. И мы оба - даже не дошедшие до "подростков" дураки.

Я помню, как всё началось. Мне нравится вспоминать эту историю.
Я сидел на кухне, с выключенным светом и бесконечность минут смотрел в одну точку. В голове лениво вертелись мысли о маникюре. Только о нём. Потому что было больно. Действительно больно, даже физически. сейчас я не помню не имени, ни лица этой боли. Даже пола. Потому что в один миг мне просто пришлось разделить все случаи в жизни на то, что было "до" и "после" Киквана.
"До" - не имеет значения. "После" - я не переживу, наверное. По этому есть просто он и его "сейчас".
Сейчас я уже не помню того чувства, которое жгло внутри, было столь огромно и глупо. Я сидел на кухне, уходил тихой истерикой в точку пространства на жалюзи. Не думал ни о чём, кроме своих чёртовых ногтей. Ещё мне очень отстранённо и, в целом, равнодушно, хотелось, чтобы ни кто не заходил. Особенно Чунхён. потому что его способы исцеления слишком болезненные. Хоть и действенные.
Через бесконечность, ещё одну бесконечность минут, на кухню зашёл Кикван, тихий и подавленный. Сел в другом конце кухни.
- Я хочу быть с тобой. Я не помешаю.
А мне всё равно было. Я думал "Сволочь, обнял бы, пожалел, дурак безмозглый, лучше бы мелкий пришёл, он хоть обниматься любит." Мне был не важен человек, я нуждался в сочувствии, да хоть жалости. А он сел - лицо кирпичом - и молчит. Мне ещё подумалось, что ему пошли бы сигареты.
Время тянулось, как безвкусная жвачка, отвратительно и больно. И вдруг я услышал, что он плачет. Тихо, сдерживаясь, костяшки пальцев закусив, смотрит на меня сощурившись - плачет. Обо мне. Я никогда не чувствовал такого участия. Никогда со мной не были так рядом, как этот дурак.
А потом слёзы утёр, обнял меня и сказал "Ты меня любишь, я знаю - любишь сильно-сильно только меня." И я не мог поспорить. Он плакал, когда мне было плохо.
Он глупый, шумный, вредный и наивный.
Но другого счастья мне не надо.

OWARI

@темы: min, Hyunseung/Kikwang, Fanfic, R

---

фанфик: куколка

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
бэта: ищу!
название: куколка
фэндом: K-Pop: B2ST
рейтинг: никакого
пейринг: номинально, очень - ЧунСоб.
жанр: non-yaoi, vingette, страшная сказка
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: просто что-то мне стало грустно. я никогда не заслэшу Чунё, я никогда не обижу Ёсобину, но. что вышло, то вышло


Когда я понял, что проснулся? Точнее - когда именно, в какой момент начал подозревать, что не просыпался никогда? Или наоборот - никогда не засыпал.
Всё так запутано, стрелочки на часах отстукивают время назад. Так заведено. Так заведено.
У меня в спине есть дырка. Красивая такая, ажурным золотом оббита, скважинка, как замочная. Он вставляет в неё свой чёртов золотой ключик, проворачивает медленно четыре раза: вжжжжжжх, вжжжжжх, вжжжжжжх, вжжжжжжх. Что-то в механизме щёлкает, время снова в привычном ритме течёт назад.

Говорят - он был богом. Выдуманным кем-то, конечно, неумелым и совсем бездарным, но всё же богом. Потом устал, обленился, обзовёлся шикарно-каменным сердцем и понёсся прожигать свою вечность к людям.

Кем был я до этой встречи? Пустым местом? Человеком? Кумиром миллионов? Камнем у придорожного отеля? Я не помню. Я не знаю, был ли я на самом деле.

Он вынимает свой золотой ключик, садится передо мной на корточки и бесконечно смотрит в глаза. Весело смотрит, ему хочется играть. Вечный ребёнок, забывший, что был богом. Имеющий право на жестокость, как все дети. И, как все дети, не знающий о жестокости.
- Просыпайся, куколка Чунхён! Сегодня ты станешь бабочкой.
Смеётся, заливисто, завидно. Это такая игра слов, подмена понятий. Он обожает такие шутки.
- Просыпайся, куколка. Расскажи мне стишок?
И голову так на бок склоняет, просит, капризничает немного. Вредный мальчишка. Всего лишь мальчишка.

Я разгибаю затекшую от бесконечной ночи в коробке спину, вытягиваюсь в струнку, проворачиваю аллюминевые суставы и, конечно, читаю стишок. Много стишков, одинаковых и банальных, в особом ритме, почти как пульс. Видать, я много писал до этой встречи.
Он слушает, хлопает в ладоши, вскакивает и носится по комнате - пять целей в секунду, вечно всё забывает, всё роняет - нелепый.

- Одевайся, куколка. Погуляй со мной.
Снова капризно надутые губы, куколка послушно натягивает широкие штаны, футболку и ветровку. Куколка послушно завязывает мальчишке шнурки, улыбается дежурно и мягко - давно выучился. Говорит мало, говорит Очень Важные Слова - именно то, что мальчишка хочет слышать.
Я не умею делать не то, чего от меня ждёт выдуманный бог.

Он смеётся много, я забываю, что у него каменное сердце и что я сам напичкан шестерёнками и гайками, что у меня стеклянные глаза и ресницы на одном глазу постоянно отклеиваются. Мы говорим о том, как славно было бы быть живыми. Как славно было бы быть живыми. Как славно. Живыми.
Болеть, ходить к стоматологу, не высыпаться, выбирать невкусные блюда в ресторанах, чихать по весне, пугаться крови из носа... Пугаться хоть чего-либо. Быть живыми до отвращения, чтобы потом, конечно, умереть и быть забытыми. За то понимать, что мы - "были". Случились, сбылись.
Мне хочется, чтобы эта штуковина внутри, в грудной клетке, пластиковая и совсем по форме не похожая на сердце - я знаю, я вынимал - чтобы она болела. Знать, что такое любовь.

Он, мой вредный мальчишка, постоянно трещит про эту любовь, поёт, поёт смертельно красиво, мне даже кажется, что щемит где-то.

Но потом во мне кончается завод, время сползает на обочину и волочится, волочится бесконечно-долго, не вперёд и не назад: как пьяный и убитый горем папа пытается вернуться в дом, который сгорел дотла.
Во мне кончается завод, кончаются стишки, он кладёт меня в коробку и закрывает крыжкой. До следующего момента, когда ему станет скучно.

Я лежу, смотрю в пыльный картон, закрывающий мой маленькй мирок от всего сущего. И понимаю, что это сон, ужасный сон и проа бы проснуться. Только не выходит.
Это сон, в котором малышке Ёсобу слишком нужен друг.
И кто я такой, чтобы предать того, кто меня создал?


OWARI

@темы: fantasy, mini, vignette, arthouse, Junhyung/Yoseob, Fanfic, G

---

фанфик: лекарства от скуки

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
фэндом: B2ST (+ косвенные - 2PM, SuJu, TeenTop, BigBang)
бэта: ищу!
название: лекарства от скуки
рейтинг: R
пейринг: HyunSeung\T.O.P, GTop и ещё много...
жанр: POV, drama, PG-13
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: очередное "последствие" "Корсета на Троих". теперь под раздачу попал Принцесса, захотелось немного раскрыть этого персонажа.
статус: закончено
Размер: 1572 слова


Я сегодня зол. Зол, зол, зол, раздражает! И чего на меня смотрят, как на последнего врага народа?! Да, я говорил этому мальчишке, чтобы уносил ноги из этого Дома, пока дают шанс. Ну да, я много чего ещё рассказал. Ну да, Джокеру тоже. Словно в первый раз. Словно не знают, что я Принцесса.
Бесит. Твари, обнаглевшие твари, как только смеют?

Помню, был у меня один такой. Смешной, нелепый идиот. Кажется, Шивон... Да, точно. Просил постоянно его по имени называть. Ухаживал, подарочки дарил, вздыхал по углам. Цветы присылал каждое утро. С записочками. А потом, чёрт знает каким образом, я уже не помню, как именно, но он меня довёл и я показал коготки. Пришлось снять "нежную" маску и показать стерву.
И что этот "обожатель"? Ушёл, только розочки засыхающие неделю глаза мозолили. Всё, что от него осталось. Ха! Тоже мне, влюблённый мальчик. И смотрел, перед тем как уйти, ну вот точно так же. Словно я лично его предал. Словно я вообще весь мир предал. Он меня не простил, видите ли. О чём и сообщил. Пф.

Запираю двери, сообщив Цирюльнику, что не желаю никого видеть сегодня. Достал бутылку мартини. Немного подумал, достал джин. Я зол. В голове приятно гудит после первого стакана и первой же самокрутки.

Почему-то вспомнился тот, которого я любил. Да-да, и в моей жизни случилась такая глупость. Хотя, я хоть не долго этим болел.
Любимый мой, дурак дураком, плечистый такой, спокойный, с низким голосом и тёплыми пальцами. Про пальцы я, конечно, выдумывал. И вздыхал, томно и скрытно, чтобы только не узнал. Смешно сказать - стеснялся. И боялся страшно, что не примет. И с ума сходил, не спал, идиот, песенки писать пытался. Смотрел, смотрел бесконечно, краснел-бледнел от каждого сказанного мне слова. И восхищался. Бесконечно восхищался всем, что в нём было. И ростом, и глупыми белоснежными волосами, и взглядом спокойным и... взрослым. Я правда любил.
И через много месяцев решил-таки сознаться. Сколько мне было? семнадцать? Да, именно.
Позвал в парк, за рукав его хватался, воздух глотал нервно. "Люблю" выдавил из себя с трудом. И ноги подкашивались. А он посмотрел на небо, помолчал с минуту, а потом сказал тихо, твёрдо - как приговор: "Прости, я Джиёна люблю. И он меня любит."
И я, глотая слёзы, побежал, дурочка малолетняя, проревел пару дней к ряду. Джиён! Джиён, господи, уму не постижимо!!!
А потом успокоился. И жить и любить дальше решил. Потому что... потому что тогда мне всё ещё казалось, что это чувство - единственная причина дышать. Идиот. Идиотка даже. Противно.
Пара месяцев, их счастливые лица, теперь я стал замечать много больше. Их счастливые глаза, особенно этого паршивца мелкого. И его, Любимого. Чёрт, это невыносимо было просто!
И я решил отомстить. Им обоим. За себя. За себя, пораненного, обиженного и одинокого.
И, я же всегда знал, где у СынХёна слабое место. Ревность. Он с ума сходит, за своим Джиёном следит, как мамаша. Даже планировать ничего не требовалось.
СынХён, моя Звезда Пленительного Счастья - на работе, а Джиён, мелкая тварь - как всегда в клубе. Модный, стильный, дорогой мальчик. И всего-то дел, я даже расстроился, что всё так просто вышло. Он выпил немного, повеселел. Смеялся много, славный, должно быть он парень. Только не для меня.
Я вдруг тогда вспомнил, как СынХён всё кругами вокруг него ходит, такой ласковый да заботливый. А м слухами полнится. И я прекрасно знал, чего это Любимый мой такой с ним нежный да добрый. Он, видите ли, у Джиёна первым быть должен был. То есть, на тот момент этот мальчишка радостно трясся над своей девственностью. Хха!
Джиён выпил, расслабился, позволил себе роковую ошибку - согласился пойти со мной в чиллаут. А чего бояться - малявка местная, всех любит, всех уважает, тихоня и лапочка.
В чиллауте ещё выпил. Он, конечно. И, как-то совсем не сопротивлялся, когда я его раздевал, когда я его лицом в диван клал. Когда я украл у Возлюбленного то, что по праву принадлежало ему.
- Шлюха.
Это не он мне сказал, это я ему сказал. Только он не понял, думаю.
И плакал снова, слёзы в шарф прятал. Мальчишка-идиот. Но я верил, что всё будет по-моему. Что Любимый узнает о предательстве, пошлёт Джиёна к чертям. Пусть и меня пошлёт туда же, пусть проклянёт. Но не достанется этому наглому засранцу.
А всё вышло иначе. Мир слухами полнится - этот плечистый идиот, этот высоченный дурак, это проклятие моё - простил. Он простил. Он простил, чёрт, сволочь, гадина!!! И меня, что самое ужасное - простил!
Тварь. Тупой, бессердечный шкаф.
Я, конечно, ушёл из того места, где подрабатывал, где мог наблюдать их счастливые рожи. И подумал - а с какого чёрта я трахался с тем, кого не хотел - бесплатно? Я что, девка уличная? И очень кстати познакомился с Джокером.

А ещё... Вот у меня сегодня вечер воспоминаний. Как обычно, после какого по счёту стакана, Принцесса впадает в сентиментальность, да в такую, что самокрутки в пальцах ломаются. Красота какая...

А ещё, помню, был у меня один такой чудесный Воздыхатель. Юный совсем. Я такие вещи не по возрасту сужу, конечно. Совсем юный мальчик, Чуно. С добрыми смеющимися глазами. Ходил ко мне год почти. Всё плакал мне в ладони, о любви такие кружева плёл, что я бы умер, наверное. Если бы всё ещё был идиотом, нуждающимся в любви. Мальчик этот, неженка, ласковый, дурачок такой, копил на меня, раз в месяц приходил, иногда чуть чаще. Копил. Боже, мне всегда так смешно было. Хотя и обижать его не хотел - первая любовь у человека. Ну не повезло ему, да. Всё мечтал меня забрать. Говорил, что выкрутится, накопит, от жены уйдёт. Я всё гадал - на кой чёрт ему жена, ребёнок же совсем. А он плакал, улыбался, не прикасался ко мне вовсе - просто смотрел на меня, дыхание сдерживал. Я врал ему что-то, что не могу уйти, что я, конечно же, хотел бы.
И потом и этот идиот кончился.
Потому что ему вход закрыли. Потому что Джокер, видите ли, мальчишку пожалел. Потому что испугался, сволочь корыстная, что этот юнец изыщет какой-нибудь способ меня забрать. А Джокер просто ненавидит неприятности. Я, в целом, его понимаю.

Мне вот нравится один парень, который у меня был. Наглый до неприличия. Пришёл в первый раз, посмотрел на гейшины танцы. Улыбался хитро. С такими всё ясно сразу. Я юбку приподнял слегка, до резинки на чулках. Цена, в принципе, его устроила.
Трахался, как зверь. Я не люблю такого, но деньги были хорошие. Запретные деньги. Джокер даже если уже сейчас узнает - такие штрафы наложит, что мама не горюй.
Трахался этот Чансон просто отменно, я поражаюсь - ну вот на кой чёрт я их имена помню?! Он был ехидным, наглым, весёлым и очень... внимательным. Подарки дарил скромные, никогда не ставил меня выше "шлюшки" и мне это даже нравилось. Ко всему прочему, меня всегда привлекали красивые люди, а этому парню красоты не занимать. Даже интересно, чем он сейчас занят, уже год где-то как не приходит в Дом. А жаль. С ним было интересно. особенно после секса. Умный парень, кстати. Хоть и язвил похлеще меня самого. Но такое редко попадаются. Которые не просто "Хозяева", а почти "любовники". Не от слова любить, конечно. Но, всё же. Жаль, что забросил меня этот носастый.

Ну и, раз уж такой вечер, не могу не вспомнить ещё одного. Смешной, от слова "насмешка". Отвратительный в своей слабости. Такой весь из себя богатенький тайский принц. Красивый-некрасивый - по таким не поймёшь. Ходил раз в неделю, как по часам, смотрел влажно, дышал сипло. Видать, жене изменял. И хотел, я знаю, безумно меня хотел. Только не брал - боялся. Говорил, что я - его тайна. Его секрет и он умрёт, вот точно умрёт, если хоть кто-то узнает о его "грешке". Стыдился меня. И в своей страсти ком не стыдился. Противно, конечно. Хоть и льстило, что я вот такой наркотик. Соблазнил, конечно. Просто так, со скуки. Плакал, сердился после, молчал, был подавлен. Вернулся один раз после. Подарил изумрудный браслет. И был таков. Слабак.

Ах, как я мог забыть! Боже... Джин становится сладок, я зажигаю благовония, достаю кальян. Разжигаю его с трудом, в бутылке уже половина и я постепенно забываю, на что был зол.
Ниэль. Очаровательный ребёнок, просто волшебный, очаровательный, скромный и нежный, как все дети. Ему меня на шестнадцать лет подарили дружки с "отменным" чувством юмора.
Мальчик этот, с пухлыми мягкими губками, чуть напуганными и живыми глазками, живыми до боли. Смущался, конечно. Говорил, что я красивый, восхищался песнями-танцами. Смотрел, смотрел, ручками губки свои прикрывал - боялся, видимо, визжать от восторга. Ну такой светлый, такой чудесный. Ну не мог я такой не запачкать. потому что таким наивным дурачкам не выжить. Уж я-то знаю.
Я не брал с него денег. Я старался быть нежным, старался не быть сукой, но всё равно, конечно же был, хоть и ласковой и тёплой сукой. Ему было хорошо, я точно знаю. Потому что я умею доставлять удовольствие.
И я запретил ему возвращаться. Научился, узнал, как бывает хорошо, чтобы не соглашаться на меньшее, получил долю грязи, срасти и совсем немного боли быть отвергнутым. Может катиться во "взрослую" жизнь. И нечего мне нервы своими искренними глазками трепать. Хватит и того, что я до сих пор его помню.

были, конечно, и сотни других, ни чем не запоминающихся, одинаковых и скучных. Я не выношу скуки.
Когда мне скучно - я начинаю наблюдать за людьми, прослеживать мотивации их поступков. Мне нравится. Нравится нашёптывать, кому нужно, подталкивать к действиям, менять обстоятельства.
Потому что этот грёбаный Дом - мой личный театрик. Маленький, гнилой театрик никому ненужных жизней. Нужных для моего развлечения, не более. Разве что жизнь того рыжего мальчишки была настоящей, не хотелось её коверкать. Но он ушёл, хвала мне.
И всё. Надо спать. Уже утро, скоро придётся махать рукавами перед очередным придурком.
Всё, как всегда. Всё как всегда.

OWARI

@темы: crossover, min, Fanfic, PG-13

---

фанфик: 5, 6, 7, 8, 9, 10 - I Love You

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
фэндом: B2ST
бэта: ищу!
название: 5, 6, 7, 8, 9, 10 - I Love You
рейтинг: R
пейринг: HyunSeun\JunHyung - односторонний!!!
жанр: AU, Romance, drama
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: написано под заказ. первый опыт практически. я не слэшу Чуню не под какими соусами, по этому пейринг вышел односторонним.
то, что Сынни напевает всю дорогу - кусочки из песни Beatles "all together now". мне кажется, она ему идёт)
просто милая сказочка о детской любви. о! Сынни не сумасшедший, как может показаться! он просто... няшка)))
статус: закончено
Размер: 856 слов


Самыми кончиками пальцев. Двух пальцев, едва касаясь, по самому краешку одеяла. По самому краешку, чтобы не проснулся. Двумя пальцами, имитируя человечка.
Мальчик, безудержно рыжий ребёнок, сощурив глаза в хтирой улыбке смотрит на спящего рядом, его человечек перепрыгивает овраг разноцветного пододеяльника и напевает "bum-bum-bumpa-bum...", человечку весело.
Главное, чтобы не проснулся - думает Рыжий. А проснётся если, то и прощать-то не станет, не разозлится даже. Улыбнётся, по волосам потреплет. Или даже сухую, почти горячую со сна ладонь на лоб положит. Не заболел ли, спросит. Конечно, такая соня, не поднять обычно, а тут, поди ж ты - не спится. Так что пусть лучше этот, с тёплыми руками, спит себе.
Человечек напевает "bum-bum-bumpa-bum...", а восхитительно-рыжий ребёнок отчаянно давит слёзы. Не у в горле даже - глубже, раньше. Нельзя слёз, никак нельзя.
А как без них? - думает Рыжий ребёнок. Как - думает - не плакать? Вот тут же, смотри, вот тут, в клетке грудной, хрупкой от юношества - дёргает постоянно, мучает, жить нормально не даёт, обморочное и сладкое, как ожидание поцелуя.
Ну как тут без слёз? - думает мальчик - когда предчувствие, ожидание навсегда останется пылью робкого, несбыточного, самого заветного.
Он переворачивается во сне, обычный совершенно, простой, домашний, родной и самый-самый любимый. И самый чужой.
Он переворачивается во сне, человечек замирает, прячется за углом подушки и напевает теперь совсем неслышно: "one, two, three and four, can I have a little more?". Рыжий пережидает, как вор в засаде, вслушивается в дыхание, пока оно не выравнивается и снова выпускает своего маленького путешественника. Указательный-средний-указательный-средний-указателmysq-указательный-указательный: человечек скачет на одной ножке, Рыженький мальчик улыбается хитро, закусывает губу. "...five, six, seven, eight, nine, tan, I love you..."
И тут человечек поскальзывается, падает со своих одеяльных холмов, прямо на Его, любимого, грудь.
Рыжий замирает, руку убрать боится, дышать - тоже. Но Любимый спит, только носом во сне дёргает слегка - смешно. Рыжий быстро прижимает руку ко рту и смеётся беззвучно. Просто потому что это весело - быть с тем, кого любишь. Просто спать рядом. Знать его таким, каким ни кто не знает.
"E, F, G, H, I, J - I love you! Bum-bum-bumpa-bum!... " - поёт человечек, уходит с "опасной зоны", ныряет под одеяло к Сынни, шоколадного цвета и более тонкое, чем у Любимого. Они с человечком замирают, только Рыжий ребёнок, натянув одеяло до самых глаз, продолжает смотреть. Внимательно, нежно, хитро и немного тоскливо.

Ему даже целоваться с Ним не хочется - на столько это нереально. Но вот обняться, положить голову на плечо, почувствовать себя защищённым - это же позволено Друзьям? Конечно, позволено! Чунхён же такой добрый, такой уютный, такой всё понимающий, такой надёжный, такой....
Рыжий до одури ребёнок неожиданно для себя засыпает, забывает, не успевать начать умирать. Не успевает довести себя до немой, бездвижной истерики сейчас и беспочвенных скандалов - утром. Обычно Рыжий по утрам разводит истерики на пустом месте - устаёт за ночь.
Ему снится то, что и всегда. Все два года его глупой влюблённости, влюблённости в друга, товарища... это если смолчать, что в парня - все эти два года рыжему снятся только два сна.
Сейчас он видит, как они гуляют с Чунхёном, солнце приятно слепит глаза и греет затылок. Кругом люди, много людей, но Чунхён рядом и даже эта толпа не раздражает. Они говорят о всяком, смеются, пьют кофе из бумажных стаканчиков, им хорошо вдвоём. А потом приходит она, милая до одуренья, самая потрясающая из женщин, обнимает Рыжего ласково. Потом целует Чунхёна, нежно и трепетно, хотя немного более интимно, чем позволено на улице. Но Чунхён нё очень любит, он много ей позволяет.
Этот сон Рыжий любит больше всего на свете. Потому что там тепло, там легко и Чунхён - просто Друг. Почти Братишка. И нет места ни ревности, ни одиночеству, ни страхам. Просто Друг.
Ещё иногда ему снится другой сон. Этого сна он боится больше, чем уколов от гриппа. Слишком реальный, детальный в эмоциях и ощущениях сон.
В этом сне Чунхён обнимает его, забирается сильными руками под футболку, целует глубоко и нежно шепчет про любовь, как заведённый. Даже про страсть, про свои желания. говорит, что никогда не отпустит. Что любит, любит, любит. И он, Рыжий до одури ребёнок, обмирает в этих желанных руках, то куколкой безвольной, то кошкой, дикой от весны.
Эти сны Рыжий ненавидит. Больше, чем стоматологов. Именно за обманчивую, лживую, невозможную реальность ощущений. После таких снов ему трудно петь и совсем невозможно смотреть на Любимого.
Но сейчас он видит сон, полный солнца и чужого смеха, видит красивую девушку и глаза Друга, счастливые и спокойные. Ему хорошо. Он дышит ровно, левой ладошкой укрывает своего человечка. Счастливый, спокойный, одинокий, но улыбающийся Рыжий Ребёнок.


Чунхён открывает глаза и долго смотрит на рыжую макушку, торчащую из огромного комка тёмно-шоколадного одеяла. Смотрит внимательно, пристально. Потом хмыкает, осторожно пробирается рукой под это самое одеяло и находит прохладную, мягкую ладонь. Осторожно накрывает своей и, наконец, позволяет себе улыбнуться. Он решает, что останется с этим рыжим так долго, как это будет возможно. Не скажет, что знает. Не сделает больно. Познакомит со своей девушкой. Он просто благодарен за то чувство, которое делает его много счастливие. Просто так. просто потому что это важно - быть любимым.
- Bum-bum-bumpa-bum... Sail the ship...
Смеётся тихо, чуть сжимает сонные пальцы и, убрав руку, отворачивается к стене.
Он ни за что не даст Сынни быть одиноким.

OWARI

@темы: min, Junhyung/Hyunseung, Fanfic, R

---

фанфик: Двое Во Мне

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
фандом: B2ST
бэта: ищу!
название: двое во мне
рейтинг: r
пейринг: DongSeun
жанр: angst, vingette
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: ангст, ООС, зарисовка, страдания и немножечко косвенного упоминания NC. написано по беседам с другом о сходстве Сынни с его сестрицей. вот.
размер: 961 слово

Он восхитительный, кареглазый, тонкий, как лучшая арабская шерсть. Он восхитительный, нежный до истерик - конечно, моих - смятых, ночных, подушечных.
Он такой, что не выкричать, не выплакать, с кровью густой, ароматной не выпустить.
Не шепнуть даже.
Только пальцами напряжёнными, покрасневшими, по изголовью кровати - тссс, лишь бы не разбудить.
Такие чувства вынуждают причинять себе боль - пусть номинальную, незначительную, как я сам для него.
Он восхитителен, как бушующее грозой ночное небо летом, как Сезон Дождей в Камбодже или Вьетнаме.
Не выдохнуть: бесконечный вдох восхищения рвёт лёгкие ощущением распада каждого миллиметра ткани. На уровне молекул.
Я люблю его. На уровне молекул - тоже.
Я люблю его бесконечно, уже три с половиной жизни, обрывающихся в новогоднюю полночь. И смотреть не смею, не в глаза даже - просто в лицо.
Потому что я обязан выжить и жить дальше ради того, чтобы однажды осмелиться, с гордо поднятой головой, расслабленными, сухими ладонями. Осмелиться:
- Сон, я люблю тебя. Ты - моё всё, ты - всё, что у меня есть и, самое главное, - нежность. Я даже научился тебе всё прощать, даже вот это восхитительно-растерянное выражение лица, даже то, что ты отобрал у меня совершенно всё и выбросил за ненадобностью. Даже то, представь, что ты никогда меня не полюбишь.
Выдохнули.
Смущается он тоже восхитительно, так, что больно-страшно внутри, а хочется рассмеяться, обнять, успокоить, пообещать, что всё будет даже много легче, чем он смел мечтать в детстве.
Не обнимаю, конечно. А с виду и не скажешь, что самому тупому идиоту на свете просто хочется провалиться сквозь землю, да? Х-ха!


Он влюбляется внезапно, словно тонкой стрункой вокруг шеи, не досчитав до трёх, как дёрнуло, воздух перерезало. Только морфин как-то забыли дать - хоть опием бы надышаться. А нет: ходит он, то счастливый, то несчастный, окрылённый, чудеса в нём и с ним - всё впервые, я же знаю.
А она, дурёха эта, сука, сволочь, гадина, сестрица моя непутёвая, нос от него воротит, не играется даже - скучно ей, неинтересно, дура набитая! Кривится, на звонки не отвечает, он гаснет, тухнет, губы его дрожат, а в глазах - растерянность.
Я молчу, ненавижу её и всё сущее, болю за него изо всех сил, чтобы хоть как-то облегчить.
Ну почему из шести миллиардов он выбрал именно эту идиотку?!
Мою сестру!!!

- Привет...
Я сижу перед мельтешащим чёрно-белыми точками экраном, схожу с ума, и даже вздрагиваю от неожиданности.
- Не спится?
Мне без тебя в принципе не спится, только умирается.

Космос сминается старой пожелтевшей газетой, я был размазан по её поверхности, у меня трещат кости и, кажется, идёт кровь из носа.
Сон Донун садится на подлокотник моего кресла, поднимает моё лицо за подбородок и целует. Нежно, надрывно – так надрывно и больно кричат во всё горло "НЕ УХОДИ!!!" вслед уезжающему поезду, или летящему к асфальту с верхнего этажа телу.
Он даже кровь замечает не сразу, отрывается, в глаза смотрит, потерянный и несчастный, влюблённый и трогательный до ужаса.
- Я не могу без тебя... Я без тебя совсем умру, без шуток, умоляю, не бросай, можно я тебя ещё раз поцелую?..
И он пальцами своими, горячими да нервными, губу мне верхнюю вытирает, и всего за секунду до Конца Света я уже знаю, как он произнесёт имя. Не моё. Её имя.
И он его произносит, и безумие уже не таится в его карих глазах – плещется на стены, мои щёки, плечи, нервы. Я улыбаюсь, киваю сдержанно и целую сам. Для него, Любимого, как и прежде – «сама».



Так бывает только по вечерам. Он говорит со мной только тогда, когда его безумие становится несносным и в чертах моего лица он видит своё спасение.
Он обнимает, смеётся, перебирает мои волосы: "Дурочка, ну зачем ты их отстригла?". И целует и виски и щёки и губами горячими боязливо в плечо жмётся.
Мне страшно, от страха тошнит, но отказаться от него, по законам жанра, я не в силах.
Позвонил этой твари, наорал, сообщил, что у неё нет сердца, а у меня - сестры. Одной потерей больше/меньше - что это меняет?
Любимый мой зовёт меня не моим именем, обнимает раз в десяток дней, а то и чаще.
Потом к углам жмётся, молчит, не смотрит даже - ему же нужен вовсе не я.


- Я хочу тебя.
И я умирал, умирал от нежности, огромной, острой, злой, совсем не ласковой. Захлёбывался, почти-слёзы давил, кулаки до синяков сжимал. Он был нежен, внимателен, заботлив, не скуп на поцелуи и судорожные всхлипы признаний. Мне было, пожалуй, слишком хорошо.
А потом его ладони, всё такие же нервные и горячие, коснулись моих бёдер. Чадра его безумия не выдержала, треснула, обнажила Суть Положения Вещей. Он посмотрел на меня, как бы говоря "Как ты смела?! Как ты могла оказаться ИМ?!". Мне стало больно. Потом стало ещё раз, длилось минут пятнадцать. Думаю, он просто не смог терпеть возбуждение. Конечно, моё. Пожалел, что ли?
Мне было больно, сухо, смято, нервно, почти скучно и мучительно хорошо. Неумело, нелепо и грубо. Он меня наказывал. Обвинял каждым движением.

И потом, конечно, ещё и ещё. Через пару раз минус боль и всё чётче граница в его голове между мной-ею и мной-мной. Нежность-граница-грубость. Всё грубее, злее, приятнее. А я и не знал, что мне нравится это.

Это был первый раз, когда он, глядя мне в глаза, ещё одетый, не раздевающий меня ещё, шепнул мне в ухо "Сынни". Я плакал, отвернувшись, как ребёнок, идиот, влюблённый и обречённый школьник. Он был ласков, благодарен, целовал, как заведённый, просил прощения, смято что-то обещал. Я не слышал. Он любил именно меня. Не её, не своё безумие - моё тело. Моё. Долго, горячо, хорошо до омерзения.
Конечно, это был единственный раз, когда он назвал меня по имени.

Завтра он придёт и улыбнётся: я купил длинный парик и со всем смирился. Любить безумца - безумный труд.

OWARI

@темы: vignette, Hyunseung/Dongwoon, Fanfic, R

---

фанфик: Охренеть...

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
фэндом: B2ST
бэта: ищу!!!
название: охренеть...
рейтинг: G
пейринг: 2JUN
жанр: Romance, стёб
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: Я в шоке. Я что-то ТАК полюбил Дуджуна, что даже согласился отдать ему Чуню! Оо но только в данном тексте.
нецензурная лексика!
В тексте читатель не найдёт не то, что постельных — даже идущих к постели сцен! И это не потому, что я пожадничал, а потому что вот так у них всё.
ВАРНИНГ: идея развивалась в соавторстве с Sima_Finnigan, спасибо ему, братишке, за это!!! без него я бы не смог)
Сынни в истории - это однозначно он)
ну и вот. что вышло, то вышло.
статус: закончено
Размер: 4628 слов

Всё начинается в тот момент, когда Чунхён, зевая и обтёсывая собой углы, решает зайти в ванную посреди ночи. Чунхён сонный, мало что соображающий, не догадался обратить внимание на горящий свет и шум воды.
Собственно, он так же спокойно выходит обратно буквально через секунду, буркнув "сори" и, так же зевая, идёт на кухню ждать, пока Лидер закончит свои дела. Делишки.

Дуджун выметается из ванной со скоростью ядерной ракеты, такой же смертоносный и стремительный, по пути успевает зыркнуть на Чунхёна злобно и чуть ли не дверью в спальню хлопает.
Чунхён старательно отражает ситуацию и стремительно тушуется. Ага, ясно: застал Лидера в весьма... пикантный момент. Косяк, конечно, неуютно.
Чунхёна привлекает политика "забыл, не знаю и значит — не было". Он немного, для проформы, смущается, но когда зевки уже грозят вывернуть челюсть — топает в ванную и быстренько идёт спать.
Дуджун сопит очень показно.

Чунхён не вполне отражает поведение Лидера. Нет, ну всё понятно, кому будет приятно, когда тебя запалит друг, пусть и очень близкий друг, но запалит в момент снятия некоего напряжения? Конечно, это смущает, ясный красный. Да ещё и авторитет Сурового Лидера подорван, какой ужас. На деле, естественно, никакой авторитет и не думал подрываться в тот злосчастный ночной момент, но Дуджуна разве в этом убедишь? Нет, Чунхён бы правда попробовал. Но Дуджун уже вторую неделю шкерится по углам, слова рэперу не говорит на прямую. А если им случается где-то быть всем вместе — отползает как можно дальше, прихватив с собой Ёсоба. Даже если Ёсобу это, мягко говоря, не интересно. Лидер плюёт на интересы ребёнка. Идиот идиотский, а не Лидер. Чунхён немного зол на эту ситуацию. Можно подумать — все они этим не занимаются в удобный момент, с их-то графиком и напряжением.

Чунхён ждёт удобного момента в студии и тащит Дуджуна "на поговорить".
— Скажи мне честно, ты идиот?
— Ты о чём? — Дуджун отводит глаза, но, кажется, он уже и сам на себя зол.
Чунхён наклоняется к нему и доверительно сообщает:
— Слушай, все этим грешат. Нашёл от кого шкериться. Ладно бы Ёсоб запалил, или там Донуни. Давай остановимся на этом моменте и просто забудем?
Дуджун молчит пару секунд, потом смеётся и несильно бьёт Чунхёна в плечо.
— Да, ты прав. Просто растерялся.
— Ты — Лидер. Не забывай это, пожалуйста.
— Тогда помни об этом тоже и уважай меня, как старшего!
Дуджун снова смеётся, а Чунхён думает, что тот слишком отвратительно умеет проигрывать и признавать свои ошибки.

Отношения восстанавливаются и постепенно оба забывают о том небольшом инциденте. Разве что теперь каждый более тщательно подбирает время для релакса.
Проходит пара недель после того случая. Ночь, глубокая и тёмная, день был напряжённым и в общаге царит блаженная дремота. Все давно спят, как убитые, только Дуджун даже сквозь сон ожидает. Потому что рэпер так и не вернулся домой. Дуджун думает, что эти тусовки с Чокоболлом до добра не доведут. Когда он слышит грохот в прихожей, то часы на стене показывают половину третьего ночи. Грохот и не думает прекращаться, напротив — дополняется радостным хохотом. Дуджун сверзается со своей койки и, оказавшись в холле, застаёт умильнейшую картину.
Чунхён, пьяный в мелкие тряпочки, пьяный так, что должен бы трупом упасть — сидит на полу в развороченной куче кедов и пары упавших с вешалки курток и улыбается от уха до уха.
— Хёёён! А чего не спишь?
— Не ори, идиот. Спал, вообще-то. И спал бы, если бы один пьяный придурок не расшумелся, как последняя сволочь.
Пока Дуджун говорит это свистящим шёпотом, он умудряется поднять Чуню с пола и даже дотащить его до холла.
— Да? У вас тут пьяные сволочи? — Чунхён хихикает, сползает с хёнова плеча и устраивается на полу, изображая морскую звёздочку. — Ой, как им не стыдно!..
— Возмущайся тише, идиот. Дети спят.
Дуджун недоволен, он думает, что был чертовски прав про этот Чокоболл, он думает, что Чунхён пьян просто феерически. Он стягивает с него кеды, от чего тот ржёт, но зажимает рот ладонью.
— Ты спишь тут. А то от твоего перегара все вокала лишатся.
— Нет. — Неожиданно голос Чунхёна звучит очень твёрдо. Так твёрдо, что Дуджун даже оборачивается. — Посиди со мной.
— А в жопу тебя не поцеловать, алкашня? — Очень ласково спрашивает Лидер.
На эту реплику Чунхён только идиотически хихикает и пытается выбраться из куртки. Дуджун вздыхает и уже подходит к двери в спальню.
— Ну хён! — От бывшей твёрдости не остаётся и следа, Чунхён принимается ныть, Хёнсын бы обзавидовался. — Ну побудь со мной! Я не хочу спать! Мне так хорошо сейчас, так весело! Ну что тебе, сложно?
Дуджун подходит к барахтающейся на полу "звёздочке" и садится на корточки.
— Мне сложно. Я хочу спать. И все хотят. Прекрати шуметь, я тебя умоляю. И прекрати буянить. Напился? Так спи! Завтра, вообще-то, дела есть.
— Ну пожааалуйста! Просто поговори со мной немножко. И я честно лягу тут, а завтра... посуду помою!
Дуджун в который раз выдыхает с видом великомученика, сдёргивает за рукав болтающуюся на Чунхёне куртку и думает, что он, да, охренительный Лидер.
— Хорошо, чудовище. Но не долго. И отдирай задницу от пола — тебе нужен крепкий чай.

Они сидят на кухне, Чунхён прихлёбывает чаёк и несёт откровенный бред о том, что у СуДжу камбэк и все дома, в их общаге теперь нет свободных мест и Хичоль его, Чунхёна, нагло выставил, отказав в ночлеге. Дуджун качественно фильтрует этот бессвязный поток речи, мечтая о том, чтобы алкоголический элемент его группы, наконец, утомился.
Элемент утомляется чуть ли не к четырём, уже больше зевает, чем говорит и, наконец, уползает в холл. Самостоятельно находит одну из живущих там подушек, сворачивается в нескладный комок и затихает. Дуджун ставит чашку в мойку и тихонечко идёт в направлении собственной койки.
— Дудужун-а...
— Ну что опять?!
Чунхён поворачивается на спину и в полумраке комнаты видно, что улыбается хитро.
— Поспи со мной. Пожалуйста. Мне.. скучно.
— Хрен тебе, алкоголик.
— Пожалуйста?
— А по черепку?
— Херовый ты Лидер. Я сейчас шуметь начну, разбужу тебе детей, и мне не будет стыдно! — С каждым словом Чунхён действительно повышает голос.
— Бля.
Только это слово говорит Дуджун и просто ложится рядом, отобрав у Чунхёна подушку. Тот затихает и как-то странно дышит.
— Чего лыбишься, скотина?
— Рад, что могу провести с тобой время. Знаешь что?...
— Молчать. Спать. — Дуджун нашаривает чью-то шапку и натягивает её на самые глаза.
Чунхён и правда затыкается, только икать начинает. Дуджун начинает сатанеть.
— Меня никто не любит.
Дуджун, почти уснувший, чуть не давится от такого заявления.
— Меняни кто не любит. — Повторяет Чунхён уверенней и кивает. — Никто. Я всё время один. Все всех любят, но Ёна — никто. Кому я нужен?
Дуджун думает, что пьяный бред Чунхёна даже хуже, чем постоянное капанье на мозги от Сынни. Даже хуже, чем тупящий Кикван. Хуже всего. Дуджун думает, что Чунхён очень адекватный парень. Очень приспособленный к выживанию, сильный и почти никогда не жалующийся на жизнь. Пока трезвый. Когда же он напивается, он становится хуже старичка с букетом радикулитов и артритов. По сему он решает не отвечать — во избежание идиотского диспута. Но Чунхёну, кажется, плевать. Он говорит жалобно и — о, ужас! — миленько!
— А я же такой классный! Ну я же правда классный! Я такой секси-секси, такой крутой лирик и вообще! А они?! Они охренели! Хён, я классный?
— Классный, куда деваться, спи давай.
— Вот! Я — очень крутой парень! И вечно один! Знаешь, как меня фанаты зовут?! Forever alone! Мне это делает больно! Это же ужас!
— Заткнись. — Беззлобно советует Дуджун.
— Но ты-то хоть, ты меня любишь?
— Люблю.
— Правда?
— Конечно, придурочный. — Дуджун поворачивается к Чунхёну и смотрит на него внимательно. — Я тебя люблю, ты мне брат и друг, ты отличный лирик и просто охренеть какой секси. Но надо спать.
— Дудужун-а... обними меня?
— Ох ты ж, понесло тебя.
Но он обнимает, ему уже так хочется спать и тишины, что он готов на всё. Чунхён звучит очень довольным. И вдруг проводит пальцами Дуджуну по волосам, с трудом вывернув руку.
— Ой, ты такой хороший!... Ты просто супер-Лидер...
— Ён Чунхён. Успокойся, ты меня нервируешь.
— А давай поцелуемся? — Чунхён ржёт, но рука с дудужуновой головы не исчезает.
— Ага. Давай. А потом трахнемся. — Дуджуну уже самому смешно.
— Ох. — Рука исчезает очень медленно и как-то сконфужено. — Ну не так же сразу...
И наступает тишина. Дуджун думает "пиздец". Ещё он думает "Бля", "хренотень" и "надо вводить сухой закон". Самое странное, что после этой фразы Чунхён отрубается, закинув на Лидера все четыре конечности.

Утро застаёт Чунхёна в самой неудобной из неудобных поз, с затёкшими руками-ногами, больной до чёртиков головой. Глаза открывать кажется просто нереальным, и он мысленно "ощупывает" себя. Он явно на полу, в уличной одежде и джинсы мерзко давят на бёдра. Холодно так, что нос уже почти онемел, на нём нет одеяла, под головой нет подушки. Но рядом обнаруживается что-то тёплое и сопящее. Через некоторое время Чунхён, всё же, продирает глаза и осматривает Дуджуна, зачем-то его обнимающего, и медленно сползает в состояние стресса.
— Чего ты тут делаешь?
— Спать пытаюсь. — Сонно бормочет Юн.
— Какого чёрта ты обнимаешься? И чего ты не в постели? И чего я тут?
Говорить Чунхёну сложно, свет кажется очень ярким, а любой звук и движение — слишком резкими. Дуджун, как почувствовав это, медленно приподнимается на локте и фокусирует взгляд на друге.
— Так. Ясно. Похмельный склероз.
— Дай водички...
— А может ещё и поцеловать? — Ехидно и ядовито журчит Дуджун. Он очень хочет хоть как-то отыграться за ужасную ночь.
— Что за шутки тупые... Не хочу я с тобой целоваться... Я вообще целоваться не хочу, мне воды надо.. и аспирина....
Дуджун только хочет ответить что-то злое, как в холле появляется лохматый и сонный Ёсоб в обнимку с подушкой.
— Ой.
— Ага. — Дуджун встаёт и, зевая, идёт ставить чайник. — Оне изволили напиться с Ким Хичолем. В щепки.
— Хён... — Ёсоб садится перед Чунхёном на пол, подкладывает ему подушку под голову очень осторожно и говорит едва слышно. — Ты зеленоватый... И очень помятый. И совсем некрасивый.
— Воды...
— Мне за тебя страшно...
Ёсоб делает большие глаза, встаёт и просто нечеловечески гремит стаканами. Через время Чунхён получает божественно-ледяной стакан воды с просто обалдительным запахом аспиринчика.
— Санкю...
В это момент в холле нарисовывается Донун.
— Ох ты ж! Дуджун-хён, у нас в квартире инопланетянин и, кажется, он сейчас нас сожрёт. Он очень страшный и опасный на вид.
Донун по стеночке, по стеночке пробирается на кухню и останавливается с нагло игнорирующим происходящее Лидером. Макнэ тыкает его в бок и тот так вздрагивает, что становится ясно, что он банально заснул стоя. Чунхён предсмертно корчится от звона разбившегося о раковину стакана и стонет.

Постепенно в кухне появляются все. Они хоть и стараются говорить тише, но стебутся так нещадно и нагло, что Чунхён, собрав себя в кучу, уползает в спальню. Заявив, что ему всё до одного места, у него сегодня выходной, и если придёт Хичоль — все обязаны гнать его, паршивца, в шею.
Он отрубается под невнятный бубнёж Киквана на тему несправедливости жизни. Что он пашет по ночам, а потом ещё и в шоу снимается, а это невнятное озерцо материи напилось и теперь весь день прохалявит. Чунхён нехорошо злорадствует, правда очень недолго.

Чунхён думает, что Дуджун откровенный параноик. Дуджун думает, что Чунхён откровенно ёбнутый. Надо быть очень ёбнутым, чтобы ничерта, ну вот ничертуленьки не помнить поутру. И чтобы так нагло косить работу. Общение с Хеннимом не идёт на пользу неокрепшим морально реперам. Дуджун в этом уверен.
Чунхён думает, что у Дуджуна, возможно даже, мания преследования. Не иначе. А то почему бы ему опять как-то шкериться и вообще, вести себя, как распоследнему идиоту? Даже стандартные подколы про алкоголизм, обычно длящиеся по неделе после его, чунхёновой, пьянки, в этот раз прекратились в первый же вечер. Ну, от Лидера. Остальные-то, особенно в лице Сынни и Донуна, достойно переняли хёнову инициативу. Не хёнову, а хренову — думает Чунхён.

~~~~

Дуджун буквально молится на СуДжушный камбэк, потому что рабочая сила в виде репера не напивается и вообще постоянно дома. Дуджун напряжён просто нечеловечески, особенно тем, что вынужден скрывать это напряжение. Он постоянно думает о том, что он, во-первых — работает с долбоёбами и только Ёсоб хороший и, во-вторых, его постоянно грызёт одна мысль. Мысль похожа на комара-горца и уже готова стать навязчивой идеей. Вот словно так и говорит: "я готова, принимай". Дуджуну ни в одном месте не интересно принимать идею, какой бы она там ни была. Но, в конце концов, она, стерва, берёт верх над слабым мужским сердцем. Лидер становится глубоко несчастен, ходит с этим несчастьем часа три-четыре. Потом улучает-таки благоприятный момент, когда все его дети заняты своими делами и, как бы ненавязчиво, тащит Чунхёна за рамёном и кофе.
Чунхён рад возможности пошляться вместо скучного сидения дома и радостно трындит о какой-то откровенной хренотени. Дуджун слушает в пол-уха: он формулирует. Они останавливаются у каменного ограждения парка, погодка преотвратная, по сему, людей на улице мало. Чунхён садится на ограждение и достаёт свой стакан кофе. Дуджун формулирует.
— Ты чего такой мутный?
— Я думаю.
Чунхён уважительно хмыкает и, за каким-то чёртом, хлюпает кофе. Дуджун совсем не пропирается этим фактом, но от своего решает не отступаться. А то, что за нахрен? Хотя то, что он формулирует — это вообще такое чтозанахрен, что в пору сдаваться санитарам, но в целом, прикольно. Наверное. Возможно. Дуджун себя в этом убеждает.
— Чунхён-а?
— М?
— Я кое-что тебе сказать хочу, но... опасаюсь за твоё чувство.. собственного достоинства.
— Что? — Чунхён расстраивается. — Ты опять про мои тусовки с Чокоболлом?
— Да нет. Вообще — да, но сейчас — нет.
— А, ясно. Я слажал где-то?
Чунхён привык, что все проблемы по группе Дуджун всегда берёт на себя и высказывает ребятам очень корректно. Но, всё же, высказывает. И тут, раз уж позвал "пройтись".. Он чувствует себя Дуджуном в плане паранойи.
— Да нет же.
Дуджун раздражается. Как-то это напоминает Сынни. Единственную отвратительную черту Сынни — манию на заёбывание.
— Фанаты видели, как я пьяным бегал по улице и кричал, что я фанат СуДжу?
Чунхён выглядит обречённым, Дуджун кашляет.
— Что?!
— Ну.. Я проспорил тогда Хичолю...
Дуджун прикрывает глаза рукой.
— Ты ведёшь себя, как Джанг Хёнсын. Ты можешь, мать твою, не перебивать?
Дуджун очень хорошо представляет, как Чунхён бегает кругами и орёт. Срам какой. Дуджун думает, что отдаст всё, лишь бы об этом и правда не узнали.
— Если что — я ёсобовы шмотки не брал.
Дуджун выходит из себя, выхватывает чунин стаканчик кофе, ставит его на парапет и встаёт напротив него, уперевшись в холодный шершавый камень руками. Он очень строго и не совсем добро смотрит этому придурку в глаза. Чунхён умудряется "включить" мужика и сделать лицо кирпичом тоже.
— Что там у тебя с моим достоинством?
Дуджун думает о двусмысленности фразы и очень хочет взвыть. Но берёт себя в руки и выдаёт ровно и спокойно, как расписание зачитывает. Он тщательно подбирает слова.
— Я уже какое-то время хочу тебя поцеловать. Но не уверен, что ты не взбесишься. Если бы ты взбесился — я бы понял.
Дуджун думает, что Чунхён очень ржачный, когда у него растерянное лицо. Он похож на клинического идиота. В прочем... не только в момент растерянности.
— Чего?...
— Того.
Дуджун чувствует, как напряжение неприятно щекотит волосы на загривке. И вдруг Чунхён дёргается и целует сам. Назвать это Поцелуем смог бы только больной шизофреник — коротко, скупо и с таким видом, словно последнюю печеньку отдал.
— И что?
— Э... Спасибо, конечно. Но я сам хотел.
Дуджуну вдруг становится смешно от этой ситуации. Потому что да — думает он — всё правильно. Если иметь хоть какие-то жалкие чувства к парню, то пусть это будет реальный мэн, а не какая-то женоподобная невнятность. В таком случае проще девушку завести. Хоть резиновую. Потому что всё должно быть сурово. Девушка — так модель с идеальной фигурой; парень — так крутой "секси-рэпер" с эмоциями на лице как у алигофрена. За то Чунхён правда крутой. Ну и ржачный. Алкоголик правда.
Пока Дуджун занят этими занятными размышлениями, Чунхён, не отрывая глаз от Лидера, продолжает хлебать кофе.
— Слушай... — начинает Дуджун.
— Потрахаемся? — Чунхён расплывается в самой дебильской из своих улыбок.
— Да ну тебя в задницу. Я, вообще-то, серьёзно.
— Эм. — глубокомысленно заявляет Чунхён и задумывается.
Чунхён думает, что Лидер, в целом, очень даже крутой мэн. Параноит, конечно, недетски, но это мелочь.
— Слушай, я не понял. Ты мне сейчас, как девочке, предложение делаешь?! — внезапно взрывается Чунхён. Он страшно недоволен этим фактом, как бы он что только что про Лидера ни думал.
— О, чёрт. Ну я же говорил...
— Это отвратно. Я не против, что ты пидарас, я переживу. Но что ты...
— Заткнись. — Дуджун хлопает ладонями по парапету и Чуня затыкается. Всегда бы так — думает несчастный Лидер. — Я тебе не как девочке, я тебе как реальному крутому пацану, как реальный крутой пацан...
— ... делаю реальное крутое пацанское предложение, ага. Круто завернул, бро.


Всё проходит как-то гладко и не особо напряжно. Им обоим эти "отношения" не доставляют никакого дискомфорта. Наоборот даже — хорошо, когда есть человек, о котором можно подумать и позаботиться. Хотя внешне это особо никак не проявляется: Дуджун страшно трясётся над психикой детей. А Чунхён не напрягается вовсе — чего ему напрягаться, когда это за него так славно делают.
Чунхён думает, что Лидер у них — реально классный. В смысле — классный совсем. Всё такой же строгий, вредный и больной до тупых подколов, он может иногда так — бац — и подсунуть свою ладонь под его, а морда спокойная и наглая. Ладонь, конечно, подсовывается под столом, чтобы ни кто не видел. Чунхён любит, когда у него есть тайна, что-то личное, не доступное никому.
Дуджун думает, что Чунхён очень красивый. Тормозной, правда. Дуджун ещё думает, что иметь такие пиздец нездоровые, тайные и вообще недо— отношения — это реально круто. Это весело и приятно в чём-то. Он рад, что нет никаких соплей, нежностей и идиотских смсочек-записочек. Он всегда это терпеть не мог и теперь он думает, что парень — это хороший выбор.
Эти "отношения" очень сложно считать таковыми, даже с натяжкой. Потому что не отношения это — иногда за руки держаться, да изредка, на какие-то минуты, побыть вдвоём. Да и когда выходит — понта мало, ибо никакой любовью там и не пахнет.
Так думает Юн Дуджун, Суровый Парень и Лидер мегакрутой группы, ровно до того момента, как не понимает, что любовь, блядь, есть. Он понимает это через три недели примерно, понимает внезапно и ложится с больной головой. Он думает "ёп твою мать". Он думает "ёп твою мать" и "какого лешего?!" и "вот не хватало!" и "пиздец", конечно он думает тоже. Потому что теперь это всё из веселухи превращается в настоящий косяк. Серьёзный и идиотический одновременно. Потому что раньше можно было поиграться и забить, когда надоест. А теперь... чего это — страдать придётся?! Дуджун ненавидит страдать и просто не выносит лишнего геморроя. Этого добра у него и без любовей каких-то блядских хватает. И что теперь, нахрен, делать?!

Чунхён думает, что это охренеть весело. И не трогает и времени лишнего не отнимает. И никаких рюшечек-цветочков, как с девочками. И никаких скандалов, разборок и тупых претензий. Потому что без любви всё, чисто на поржать. Шуткас на двоих.
Так думает Ён Чунхён, просто охренительно сексуальный рэпер опупительной группы, ровно до того момента, как не сознаёт вдруг, что ему пиздец настал и явно пора завязывать с общением с любящим однополые шутки Хичолем. Потому что очень всё даже с любовью. И такой крышесносной, что захотелось напиться прямо вот сейчас. И, притом — в хлам. Потому что это же просто нездорово — сто три года знать человека, и вдруг влюбиться в него, как в средней школе! И как он выглядел бы, решись он сознаться?!

Дуджун зеленеет на глазах, Ёсоб даже решает вызвать врача. Ээ... Сразу обоим, потому что Чунхён на глазах же делается прозрачным и что-то постоянно царапает в своём блокноте. Донун вообще боится к ним подходить и постоянно о чём-то шепчется с Хёнсыном, на что тот согласно кивает. У Дуджуна вырисовывается простудка и их обоих оставляют дома.
Чунхён сливается со своим цветастым одеялом. Особенно когда видит, как голова Дуджуна свешивается с койки и спрашивает у него, можно ли присоединиться в покрывании цветными пятнами, желательно на совместном пространстве. Чунхён очень хочет сказать "нет" и ещё, в догон, рассказать, куда следует пройти. Но не может. Кивает. Чувствует себя распоследним геем и идиотом — по совместительству.
Дуджун очень похож на шокированное желе, он забирается на чунину койку, садится по-турецки и говорит:
— Люблю.
Чунхён кивает. Он вовсе не трусит. Он просто охреневает.
— Любишь?
— Люблю.
— Тогда... Чёрт.
Дуджун смешно лохматит свои волосы и смотрит исподлобья.
— Веселимся по полной?
Зелень мгновенно спадает с лица Лидера, Чунхён как-то тоже быстро приходит в себя. Потому что можно спокойно посидеть на кухне, поболтать о чунхёновой невообразимой хренотени, или о работе, или о какой ещё ерунде. Просто побыть с тем, кто важен. Кто очень нужен. Кто нужен так офигительно, что на стены бы лезть. Они даже не обнимаются, за руки не держатся. Они просто сидят и молчат много. Потому что это хорошо. Очень хорошо, когда так.
— И что ты думаешь дальше делать?
— Жениться?
— Иди в жопу, Лидер. Я имею ввиду...
— И не думай даже. Ничерта никому говорить не будем. Ещё скандалов нам нахватало.
Чунхён согласен и, в целом, со стороны ничерта заметить нельзя. Никаких палевных моментов, никакой хрени.
Чунхён думает, что он офигеть, как рад, что вот никак не хочет "чего-то большего". Потому что совсем опидарашиваться как-то грустно. Дуджун думает примерно тоже самое.
Отвратительно до соплей, но они счастливы. Чунхён даже подзабивает на Чокоболл.

~~~~

А потом, через какой-то месяц, наступает пиздец. Такой, клинический и совсем уже не весёлый. Потому что Дуджун попал так охренительски, что начинает злиться. Он ненавидит, когда хоть как-то ущемляется его свобода. Пусть даже это делают не люди, а траханые обстоятельства. Он злится, что не может сесть рядом, как-то дотронуться. "Как-то" — не из романтических побуждений, а просто потому что больше не надо, это такая вшивая малость. Это такая малость, а и этого нельзя. Он хочет говорить с Чунхёном. Говорить с ним, только с ним в какой-то момент. Хочет иметь возможность в любой момент уйти в спальню, или, наоборот — на кухню и просто потрепать. Или помолчать там, как покатит. Не катит вообще никак. Мало того, что работы до жопы, так ещё и постоянно ребята кругом крутятся.

Чунхён бесится очень тихо, всё внутри, но внутри ёбаная ядерная война. Его злят обстоятельства, тупые подколы. Но больше всего его бесит собственная зависимость. Как бы он там не плакался всем по пьяни, он привык быть "Forever Alone", а теперь его этого лишил какой-то хренский Дуджун. Мало того, что лишил, а что толку. Как был один, так по сути, и есть.
— Чунхёна...
Они снова умудрились "сбегать за рамёном" вдвоём. Чунхён выглядит уставшим.
— Слушай, надо расставаться. Так нельзя. Это всё до добра не доведёт.
— С языка снял, бро.
Чунхён правда уверен, что, отбери он у себя возможность быть с этим человеком, то и желание со временем пропадёт.
— Ну это... Всё тогда?
— Типа того... Глупо как-то.
— Под стать нам обоим.
Дуджун смеётся натянуто, хлопает Чунхёна по плечу и первым заходит в дом.

И всё бы хорошо — мужики, как никак, могли бы себя в руки взять. Так нет же. Ну полюбил если, что делать?! Первым срывается Дуджун. Расставаться предлагает уже Чунхён. Потом наоборот, потом ещё много раз, во всех возможных сочетаниях. Между двумя людьми, сочетание которых в принципе, не айс, как возможно. Они уже почти смеются, уже открывают счёт. Ни один из них не выдерживает дольше недели без и дольше десяти дней с.
Дуджун становится злым. Чунхён закрывается в себе, закрывается от всех и пишет такую безумную лирику, что Дуджун, читая, тупо впадает в ступор. В ступор, если честно, впадают все парни, и не только от лирики, но и от невообразимой срани, царящей в атмосфере.
Дуджун думает, даже если у него и есть паранойя — он работает не совсем уж с клиническими дебилами. Это плохо, это очень плохо. Ещё он понимает, что это полная срань, что, что происходит. Его злит, что траханые обстоятельства не дают ему любимого человека, что они вынуждены метаться, как подстреленные олени от "нет" к "да" и обратно. Он злится, потому что Чунхёну, по ходу, плохо вообще до финиша, он партии прописывает с чёрт знает какого дубля, рассеянный и вообще отвратительный. Был бы тупо Лидером — прибил бы нахрен.
Чунхёна уже почти ничего не злит, но тупо потому что он не очень-то и умеет злиться долго. Парни ходят притыренные, как пыльными мешками прибитые. Чунхёна просто вообще не впирает всё, что происходит. Потому что происходит откровенная срань, а башку сносит каждый раз, стоит Дуджуну хоть как-то себя проявить. А не проявлять себя нереально в условиях совместного проживания. И это вообще откровенное дерьмо. Пожалуй, самое большое дерьмо в его жизни.

Они сидят на полу в холле, все вместе, едят какую-то заказанную еду. Сынни, как всегда, достаёт Донуна очередным выяснением каких-то подробностей какой-то чуши, Донун ржёт, Ёсоб активно учит какой-то текст. Кикван ест. Кикван просто ест. Дуджун вдруг со всей силы бьёт кулаком в пол так, что все вздрагивают.
— Чунхён.
— Да?
— Сделаешь одолжение?
Чунхён вообще недетски напрягается. Но кивает. Мало ли что, может по работе, или посуду помыть.
— Скажи, пожалуйста, — очень мягко, но вкрадчиво начинает Лидер, — "я знаю, что ты любишь меня, Юн Дуджун". Скажи это, пожалуйста.
Кикван закашливается, остальные трое тупо уставляются на Дуджуна. Дуджун ждёт.
— Ты совсем кретин?!
— Слушай. — он отставляет миску с едой и смотрит только на Чунхёна. — Эту хренотень изначально не нужно было начинать. Потому что это провал. Но я его начал и я должен как-то его разрулить. Так что просто скажи это.
С ребятами что-то происходит, они как-то волнуются и, вероятно, не по-детски, но ни Чунхён, ни Дуджун не обращают на это внимания.
— Я знаю, что ты любишь меня, Юн Дуджун. — послушно повторяет Чунхён и по его лицу видно, что он очень хочет много свежей крови. Из множественных колотых ран.
— А теперь скажи...
— Я собираюсь говорить о своих чувствах тогда, когда я сочту это нужным, а не тогда, когда какой-то кретин от меня этого требует.
Теперь Чунхён выглядит действительно злым. И он вообще неприятно и опасно сжимает в руке палочки для еды.
— Ребят, вы шутите?... — Тихо спрашивает Хёнсын.
Дуджун отрицательно мотает головой и сверлит глазами Чунхёна. Он очень тщательно подбирает слова. Очень тщательно подбирает слова и медленно, тихо выговаривает их:
— Пожалуйста, я тебя очень прошу, давай в последний раз попробуем начать эту хренотень. И начать её так, чтобы не бросать. Я, чёрт тебя дери, тупо хочу быть с тобой.
Чунхён сидит с самым невообразимо-тупым лицом из своего немалого арсенала. Он вдруг замечает, как Донун утирает глаза. Донун страшно впечатлительный. Такой впечатлительный, что даже пинает Чунхёна в бок. Ощутимо так.
— Иди в задницу, Лидер. Ты должен был посоветоваться со мной перед тем, как делать вот эту всю мудню. Она меня, вообще-то, тоже касается.
Дуджун сверлит Чунхёна глазами.
— Ой, а я постель не застелил. — как-то задушено лепечет Ёсоб и сливается в спальню.
— Я, кажись, тоже... — кивает Хёнсын и так же сливается.
— А я... просто пойду. — Донун тянет за собой впавшего в кому Киквана и в холле становится пусто.
Пауза длится не меньше минуты.
— Ты охреневший на всю голову больной пидор, Дуджун.
Дуджун сверлит своими глазищами.
— Они там сейчас чёрти чего наговорят. А нам с ними жить.
Дуджун не отстаёт.
— Бесишь.
Чунхёну кажется, что Дуджун и правда долбоёб. Очень большой долбоёб. Которого он, за каким то хером, любит.
— Это единственный способ быть вместе.
— Твоё лидерство вот тут было как-то не в тему.
Пауза. Отвратительная, тупая и так похожа на хрень с глупыми девчонками.
Дуджун отворачивается, скрестив руки на груди, и аж гудит весь. Чунхён думает, что всё это просто невообразимый дебилизм, что всё это закончится ещё большей сранью. И ещё он думает, что они непременно расстанутся снова. Но, блядь, когда любовь пройдёт.
Он подползает к Дуджуну и обнимает его со спины, ткнувшись носом ему между лопаток.
— Ты шедевральный долбоёб. И да, я люблю.


OWARI

@темы: Junhyung/Doojoon, midi, Fanfic, G

---

фанфик: Четверг

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
фэндом: B2ST
бэта: разыскивается
название: Четверг
рейтинг: G
жанр: AU, сказка
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: отвратительно сопливая, пошлячная и буууэмная сказочка про ангелочков ><
статус: закончено
Размер: 1496 слов

Он становится немного злее по четвергам, под вечер. Немного злее, чем обычно. Вообще он, конечно, совсем не злой. Но четверги — самые ужасные дни для него. Он не терпит боли, он ненавидит боль. Обычно он нервничает, сердится, ноет, ноет и ноет, даже если просто коленкой ударится на тренировке. А по вечерам четвергов молчит. Ходит угрюмый где-то до половины восьмого, потом шипит сквозь зубы и уходит в комнату. Все уже привыкли, никто не нарушает его уединения. Он лежит на кровати лицом вниз, кусает губы и сжимает кулаки. Ему хочется прокусить губу до крови, но нельзя, потому что уже завтра всё будет в порядке, а губа никуда не денется и заживёт, дай Бог, к следующему четвергу. Он знает, он пробовал.
Четверо ребят сидят в холле и старательно занимаются своими делами. Каждый из них уже прошёл это. Дуджуну уже нужно не более пяти минут на то, чтобы всё завершить, а Чунхён даже спать в эти моменты умудряется. У Чунхёна суббота, у Дуджуна — среда. Вторничный Ёсоб ковыряет в плошке что-то давно и безнадёжно остывшее и лениво жуёт. Он пока справляется с собой не так быстро, но ему повезло: процесс изначально был безболезненным. Больше всех страдает их понедельник, Кикван. Но ему хватило пары месяцев — он очень упорный — и теперь он справляется минут за тридцать. И работает, кстати, усерднее всех.
Хёнсын лежит на своей кровати лицом вниз и очень хочет взвыть в голос. Очень хочет закричать "остановите!". Кричать во всё горло "хватит!" и "я отказываюсь!" и "я больше так не могу!". Он молчит скорее из гордости, чем из желания стать сильнее. Он тихо на себя ругается. Говорит "прекрати" и сам себя слушается. Глаза намокают, но со слезами Хёнсын ещё более строг, чем с собой в целом и просто грызёт подушку.
Он отвлекает себя, пытается думать о танцах, выступлениях, планах на будущее.. Ничерта не получается, много лучше выходит злиться. Он злится на Старшего и Ёсоба, он очень злится на Чунхёна, потому что у них всё так легко. Очень сильно раздражает Донун, который ещё не дорос до этого ада, из-за младшего они так и не знают, когда завершается Неделя, какой день он себе выберет. Конечно, на деле выбирают не они, а сами дни, но это не важно. Хёнсын раздражается на то, с какой завистью на них смотрит Донун, как говорит, что очень хочет тоже. Дескать, плевать ему, что больно. За то так интересно.
Ничерта в этом интересного нет.
А, самое обидное, что это совершенно бессмысленно. Можно подумать, им без этого работы мало. Сплошные записи, выступления и тренировки. Да ещё и пол ночи в неделю трать на эту ерунду! Конечно, эта работа нужна людям тоже, она, безусловно, очень важная, но Мироздание, по мнению Хёнсына, могло бы и сжалиться. Выбрать для этого более свободных людей. Мироздание, конечно, не сжаливалось.
Пока Хёнсын, как всегда, старательно "раскладывает по полкам" суть происходящего, само Происходящее доходит до финальной стадии и он, всё же, тихо воет в подушку. Это отвратительно, самое отвратительное. Этот звук, с которым расходится кожа. Похоже на то, как рвётся намокший картон. Хёнсын сжимает зубы, злится, как никогда, но всё заканчивается немного быстрее, чем обычно. Возможно, скоро у него получится, как у Дуджуна. Он же так много старается!
Он лежит минут пять, приходит в себя, восстанавливает дыхание и открывает глаза. Перед его кроватью, на полу сидит Донун и смотрит во все глаза.
— Ты же знаешь, что нельзя... — Сипло шепчет Хёнсын.
— Они такие красивые... Самые красивые из всех... Можно.. Можно потрогать?
— Дай встать хоть...
Хёнсын больше не злится. Так всегда — злость обуревает только в процессе. Он с трудом выползает из кровати, стараясь не задевать перегородки и столбики, на которых держатся вторые ярусы. Он выходит в центр заваленной барахлом комнаты и медленно, осторожно, разводит руки в стороны, присматривается. А правда же, такие красивые — только у него. Донун прикасается к одному перу и Хёнсын чувствует приятную щекотку.
То, что с ними происходит, сложно назвать крыльями. Просто на руках вырастают перья. И не перья даже, по крайней мере, у Хенсына. У него — металлические пластинки, очень тонкие, ажурные, как кружево, с гравировкой. Если сделать волну рукой, эти штуки переливаются, как самоцветы. Хёнсын гордо смотрит на притихшего Донуна.
— А у Ёсоба что? — спрашивает он, потому что сам как-то не интересовался. Он слишком не любит эту работу.
— У него стрекозиные крылышки, размером с ладонь, вот такие. — Донун приставляет ладонь к своему локтю. — У него их штук по сто на каждой руке, наверное. Красиво.
— Глупо. — Фырчит Хёнсын, прижимая свои "перья" к рукам, чтобы одеть тёплую жилетку.
— Ну да, немного. — Смеётся Донун и помогает одеваться. — А у Киквана, например, хрустальные такие, побольше твоих даже. У тебя вот крови нет, а у него, говорит, каждый раз кровь идёт. По этому ему так больно. Заживает правда быстро.
Хёнсын хмыкает, но думает, что это и правда ужас. Волшебство волшебством, но не до крови же! Надо бы достучаться до этого Мироздания и поговорить.
— Поешь перед выходом?
— Ага, было бы хорошо.
Донун ещё раз проводит по чешуе из пластинок на хёнсыновой руке, улыбается и выходит. Хёнсын одевает узкие джинсы и шапку. Одеваться с этой ерундой на руках очень трудно, неудобно и противно. Он выходит в холл к остальным.
— Ох, красота какая! — Улыбается Чунхён, у которого по субботам появляются чёрные полупрозрачные крылья, похожие на драконьи. Тоже, конечно, на руках.
— Постарайся не задерживаться сильно, хорошо? Утром на запись. — Советует Дуджун.
— Ты это не мне говори а тем, кому помереть приспичило.
— А ты скажи, что сегодня занят, у меня иногда выходит так отмазаться. — Ёсоб улыбается немного сочувственно.
— Нет, не сегодня. У меня разговор к Начальству имеется.
Хёнсын доедает, ставит миску на пол и, попрощавшись, выходит на лестницу. На последнем этаже, перед выходом на крышу, в привычном месте, уже лежит список и ключи. Хёнсын хмурится, просматривая потрёпанную тетрадку на странице с сегодняшней датой. Больше тридцати.
— И вот охота вам по четвергам...
Он стоит на крыше, разминает шею, несколько раз приседает и прыгает вниз. Естественно, он не падает. "Крылья" хоть и металлические, а держат преотлично. Он забирает первую душу по указанному в тетрадке адресу и провожает до неба.
— А дальше — сам. — Строго говорит он, глядя на растерянность духа. — Да-да, ничего сложного. Вон, смотри, вход. Ну или жди до утра, мне тоже туда надо будет.
Дух невнятно кивает и Хёнсын срывается почти в пике. Он очень хочет поймать кайф от полётов, найти хоть что-то хорошее в этой ужасной работе. Кайф находится с трудом, но и это хорошо.
К середине ночи последний умерший доставлен по назначению, под облака, где вход в Распределитель. Хёнсын устал, ему очень хочется спать, а спать не светит до вечера, потому что запись, шоу, репетиция и снова шоу.
Он расталкивает очередь растерянных душ и первым отодвигает облако, прячущее вход. За облаком — обычная дверь, металлическая и очень дорогая на вид. Он так устал, что не стучит, а просто заходит в уютную гостиную с глубокими креслами. За большим столом, в самом мягком кресле сидит тот, кого называют Мирозданием. Мироздание отрастил волосы и, зачем-то, превратил их в объёмные кудряшки. Хёнсын хихикнул бы, не постеснялся, если бы так не устал.
— А, Джанг Хёнсын! Привет-привет. Что привело, Четверг?
— Э... — Хёнсын понимает, что не знает, с чего начать. Он мнётся, потом садится в одно из кресел.
— И сколько ты мне сегодня привёл? — устало спрашивает Хичоль.
— Тридцать три.
— О мой Бог... — Хичоль потирает виски. — Я хочу уволиться.
— Вот об этом я и хотел поговорить...
— Хочешь на моё место? — Мироздание лукаво щурится.
— Нет-нет!!! Ни в коем случае! Я... Я хочу, чтобы Вы уволили нас..
— Вас?
— Да, всех пятерых.
— И кто будет работать тогда, интересно? — Беззлобно, но строго интересуется Хичоль.
— Ну я не знаю.. Кто-нибудь другой... Мы слишком устаём.. Все эти записи, концерты...
— А я, по твоему, не работаю? У меня радио, выступления, проекты... Твиттер, в конце концов! А я вообще работаю один, между прочим. Так что не жалуйся.
— Но у Киквана идёт кровь!
— Ну что делать... — кажется, Хичоль этим действительно расстроен, не смотря на равнодушное лицо. — Я что-нибудь придумаю с этим.
— Не уволите? — Обречённо выдыхает Хёнсын и, на всякий случай, делает умоляющие глаза. — Совсем?
— Нет. Пока нет... Не сейчас... Иди, утро скоро, а у меня тридцать три желающих пообщаться. И да, передай вашему младшему, что завтра у него первое дежурство.

Хёнсын выходит, злясь на свою слабохарактерность. Хотя, что он мог? И правда, Мироздание работает один, а на земле у него тоже дел по горло... Естественно, их никто не уволит.
Он спускается на свою крышу, расписывается в потрепанной тетрадке за свой день и спускается в квартиру. Пока он идёт по лестнице, пластинки исчезают, тают, как льдинки на солнце, оставляя на коже капельки, похожие на ртуть.
В доме все спят, Хёнсын раздевается, быстро принимает душ и, зевая, смотрит на часы. Спать осталось около часа. Перед тем, как забраться на свою кровать, он шепчет Донуну:
— Ты у нас Пятница. Так что готовься.
Он засыпает моментально, ни о чём не думая.


OWARI

@темы: fantasy, arthouse, no pairing, Fanfic, G

---

Оттуда нет возврата (6)

[beast fanworks community]

Автор: SimusiK
Фэндом: B2ST
Персонажи: Чунхен/Хенсын, Дуджун/Есоб
Рейтинг: NC-21
Жанры: Ангст, AU, Даркфик, Драма, Слэш (яой)
от себя добавлю: deathfic

~

Предупреждения: Нецензурная лексика, OOC, Изнасилование, Насилие
Размер: Макси, 46 страниц
Кол-во частей: 6
Описание:
Вжавшись в стену, Есоб отчаянно молился, чтобы эти парни не тронули его. Но сомнение разливалось по его организму вместе с животным страхом, который поглощал разум и заволакивал глаза пеленой. Они сказали, что им как раз нужен такой паренек, как он. Они сказали, что их камеру недавно покинул, как выразился представившийся Дуджуном главарь, мальчик, которого они использовали для «определенных целей». И они сказали, что он, Есоб, очень подходит им именно для этих целей.(с)ОНВ
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора.
Примечания автора:
Это моя первая слэш работа, причем сразу с рейтингом и на такую тематику О_о
До этого писала тока гет-драбблы...
Разрешения на публикацию: ага :з

(1-2)(3)(4) (5)


Глава 6
Уже прошла неделя с разговора с начальником Кимом. Следствие почему-то тормозилось. Вот только это несказанно радовало Хенсына, который мог насладиться этим временем рядом с Чунхеном. Как и раньше Чунхен не особо показывал свои чувства, как и раньше старался держаться надменно и сухо, но это когда они были на публике. Когда же они оказывались наедине, ничто не мешало им любить друг друга. Хенсына устраивало и такое положение. Лучше так, чем никак вообще или продолжать выносить те издевательства Чунхена, которыми он закрывал свои чувства. Чунхен так и не объяснил, почему вел себя именно так, но Хенсын, немного подумав, решил, что ему все равно. Главное, что ужасы прекратились. Главное, что у них с Чунхеном, наконец, все по своим местам.
— Я сказал, НЕТ! – с силой вбивая в стену Хенсына, заорал Чунхен, — Нет! Нет! Нет!
И, развернувшись на каблуках, он ушел, оставив Хенсына в полном смятении. А все из-за того, что Хенсын поделился с ним своими планами, рассказал, что хочет вернуться к нему. Нет, признаний не было, но парень все же осмелился сказать Чунхену, что готов любым способом остаться рядом с ним.
«Я не могу с ним расстаться… Что же мне делать теперь?» И безумная идея посетила голову Хенсына. В тюрьму просто так не сажают, нужно совершить преступление. А что сделать, чтобы сесть пожизненно? Убить. Хенсын содрогнулся от таких мыслей, но притяжение Чунхена было сильнее. Он готов это сделать, только бы остаться рядом с этим грубым и жестоким парнем. Как угодно, что угодно, но ради него Хенсын может все. Теперь он это знает. Раз Чунхен не может уйти отсюда, Хенсын вернется к нему. И пусть это будет даже убийство, тогда он разделит с Чунхеном и душевные муки, которые влечет за собой подобное преступление.
Одного Хенсын понять не мог. Почему же Чунхен так отрицает подобную возможность? Неужели беспокоится? А, может, не хочет видеть его рядом с собой и все это игра? И их откровенный секс в душевой тоже игра? Нет, тот поцелуй не мог лгать. Хенсын никогда не забудет его. Он как ничто раскрыл Хенсыну глаза на правду. Что бы ни говорил Чунхен, Хенсын уверен – между ними есть судьбоносная нить. И даже если он уйдет завтра, она приведет его к Чунхену обратно, рано или поздно. Так зачем же ждать? Зачем мучиться вдалеке друг от друга, если можно ускорить воссоединение? Он так и поступит. Ничто не остановит Хенсына.
***
— Начальник Ким! Посмотрите, пришло распоряжение по поводу смертной казни, — один из охранников вбежал в кабинет Ким Мин Чжуна, размахивая листком бумаги.
— И кто это? – нервно поежившись, уточнил начальник Ким, хотя был уверен в ответе.
— Ян… Есоб… — опуская голову вниз, ответил мужчина в форме.
— Значит, не уберегли… эх… и когда?
— Завтра утром…
***
Всю эту неделю Есоб бы как на иголках: плохо спал, плохо ел, да и вообще все было плохо. Хенсын отправился в отдельную камеру и проводил все время с Чунхеном. Мало того, его должны со дня на день освободить. Это настоящая радость, так Есоб думал, потому никак не мог понять, почему же тогда Хенсын такой хмурый и вечно погруженный в какие-то раздумья. Пока Хенсын не рассказал ему о чувствах к Чунхену и плану, который тот пытался продумать. Для Есоба конечно это стало шоком, да и новой болью, ведь Дуджун его, наоборот, подчеркнуто не замечал. Даже насиловать перестал. В камере почти не появлялся. Это было очень больно. Тем более, каждый день мог стать последним. От этого становилось ещё страшнее, ведь он так и не узнал правды, да и не смог понять, какие вопросы к нему мог иметь Дуджун.
В воздухе сегодня над ним висело что-то мешающее оставаться спокойным, что-то, что подсказывало близкий конец. Вот уже час он мерил свою камеру шагами и не знал, как успокоиться. Есоб оглядел камеру, в которой мирно спали его сокамерники, но взгляд остановился на кровати лидера. Дуджуна в ней не было. После их разговора он так и не вернулся. Его любимый мучитель сейчас где-то наслаждался жизнью, пока Есоб сходит с ума от неопределенности и нервозности. Опять издевается! Воспоминания унеслись к тому дню, так перевернувшему жизнь Есоба. Дню, когда он первый раз встретил Дуджуна. А потом и к первому сексу, обходя вниманием воспоминания об опущении и других издевательствах лидера. Незачем вспоминать плохое. Хотя Есоб задумался, было ли вообще что-то плохое. Ведь не сделай Дуджун его опущенным, у них никогда бы не случилось то, что так бережно хранил в сердце Есоб. И он понял, что должен делать. Будто луч солнца пробился сквозь черные сгустки тяжелой неопределенности над его головой. От внезапно поразившей его мысли Есоб остановился посреди комнаты. Нужно найти Дуджуна, нужно задать ему свои вопросы и узнать, что так волнует него! Есоб не может так умереть. Нужно расставить точки над «i». Но оставалось одно «но»… Ведь, возможно, Дуджун только использовал его в личных целях, как «петуха» для развлекушки. Ничего большего. Возможно, Есоб обманулся, и ничего хорошего со стороны Дуджуна не было. Может быть, что это все обычное поведение Дуджуна. А он, Есоб, сейчас хотел найти его для утешения и успокоения. Немыслимо. Но парень решил попробовать. Тем более, поведение Дуджуна было весьма странным для абсолютно равнодушного человека.
То, что нужно его искать, Есоб уже решил. Дело оставалось за малым – выйти из камеры и понять, куда идти. Если второе в принципе не вызывало проблем, Есоб был уверен, что Дуджун в камере, где состоялся их первый раз. Он сам не понимал до конца, почему он может быть там, но если это действительно так, многие догадки Есоба верны. А вот с первым нужно что-то придумать. Охрана его просто так не выпустит. Медленно подойдя к двери Есоб уж было потерял решимость. Но внезапно она открылась, впуская внутрь того самого Тхэсона, вернувшегося из душевой. Пора притворить свой план в действие.
— Тхэсон, прошу, помоги мне! – не подходя близко, помня, что он все еще опущенный, взмолился Есоб.
— Что за?.. – раздраженно уставился на него парень, способный оказаться для Есоба спасительной палочкой. Только бы согласился!
— Тхэсон, молю тебя, помоги мне выйти из камеры. Я должен найти Дуджуна! – задыхаясь, говорил Есоб, стараясь подобрать слова, помогшие бы ему уговорить сокамерника.
— Зачем тебе это? – сложив руки на груди, Тхэсон усмехнулся.
— Ты же знаешь, что я смертник. Я чувствую, что это уже скоро. Прошу, не спрашивай! – Есоб упал на колени, а с лица Тхэсона сползла ухмылка. Верно, он слышал о Есобе. И все правда скоро кончится. В последний раз, Тхэсону вдруг захотелось сделать что-то для Есоба.
И минуту спустя Тхэсон уже с силой колотил в дверь, вызывая охранников, так сильно, что перебудил всех сокамерников. Когда тюремщики прибежали, он, невнятно что-то им объясняя, тыкал на кровать Есоба, на которой кто-то лежал, с головой укрывшись одеялом. Охрана прошла в камеру, и тут же из-за двери выбежал Есоб, захлопывая ее на ходу и крича Тхэсону через плечо «Спасибо».
Он должен был бежать очень быстро, чтобы его не поймали. Но это не помешало Есобу по пути в камеру, где должен был быть Дуджун, два раза упасть, давая опомнившимся охранникам шанс догнать его. Есоб и сам не знал, где взял силы протолкнуться мимо выбежавших ему на крики преследователей других тюремщиков. Он с легкостью ушел от расставленного капкана. Хорошо до камеры оставалось недолго. А вот и она! Но его преследователи бежали по пятам за ним, почти не оставляя шанса, что Есоб успеет добежать и позвать Дуджуна.
Схватившись за ручку двери, Есоб принялся бешено колотить в дверь, выкрикивая имя лидера.
— Дуджун!.. — на 5 раз дверь открылась, а на Есоба смотрел ошарашенный лидер.
— Что ты здесь дела… — Дуджун не успел договорить, потому что подбежали охранники и схватили Есоба, заламывая ему за спину руки.
— Дуджун, пожалуйста, мне надо поговорить с тобой! – кричал Есоб, вырываясь из их цепких рук. Он пытался оттолкнуть их, а Дуджун молча наблюдал за потасовкой. На лице лидера отразилась вся та борьба с самим собой, которая все это время преследовала. И он сдался.
— Отпустите его! – приказал Дуджун. Охрана колебалась. – Я сказал отпустить его! – на этот раз его все-таки послушали.
Высвободившись, Есоб, чтобы лидер не передумал, решительно вошел в комнату. Оказавшись внутри, на него нахлынули воспоминания, от которых на глаза выступили слезы, покатившиеся по щекам и падающие на пол. Сейчас столько же времени, что и тогда, но ситуация совершенно другая. Кровать, что стояла посередине, казалось, с прошлого раза больше не использовалась. Неужели Дуджун? Затворив дверь, лидер обошел Есоба и посмотрел ему в лицо. Опять никаких эмоций. Не спрашивая естественно о причинах слез Есоба, Дуджун прошел внутрь камеры и остановился у окна. В маленькой комнатке повисло неловкое молчание, которое заставило в душе удивиться обоих, потому что никогда ещё не было между ними такого положения. Всегда либо крики, либо драки, либо стоны, но и последние не всегда от удовольствия. Есоб первый нарушил тишину, но лишь глухим звуком обуви по полу. Подойдя ближе к удивленному Дуджуну, он просто прижался к нему, тихо выдыхая: «Дуджун…».
— Есоб, что… — попытался отодвинуть его от себя Дуджун, но Есоб только сильнее вцепился в лидера.
— Прошу, всего один раз... позволь мне сделать то, что я хочу... решить за себя... прошу... мне... страшно... — шептал Есоб, уткнувшись носом в плечо Дуджуна.
Лидер, опомнившись, просто грубо заключил парня в объятия, выпуская наружу все волнение, скопившееся в нем самом. То, что преследовало его всю эту неделю. С момента как он узнал о приговоре Есоба и до момента, когда они встретились в коридоре, и Дуджун попытался отказаться от Есоба. А ведь Дуджун мог поинтересоваться и раньше, тогда у него было бы время все исправить, но не сейчас. Время бы не ушло, будь в Дуджуне хоть капля той смелости, которая нашлась в Есобе. Кто же мог подумать, что этот парень пойдет на такое? Его явление сюда было настоящим сюрпризом. Приятным или нет, он не знал. Быстро, словно боясь, что не хватит времени, он притянул к себе Есоба и стал целовать его лицо, глаза, шею. Сантиметр за сантиметром Дуджун покрывал тело Есоба мелкими, но полными страсти поцелуями. Сбивая дыхание, почти до потери сознания он целовал его губы, вторгаясь в рот горячим языком, чтобы запомнить вкус столь любимого парня. Пуговицы затрещали и оторвались, когда парень с грубой страстью начал снимать с Есоба такую ненужную сейчас одежду.
Подхватив его и продолжая целовать, Дуджун положил Есоба на кровать, которую запрещал с того раза использовать другим заключенным, а сам, изнывая от желания приходил сюда и прикладывался к тем самым простыням, еще хранящим запах их первого секса. Есоб тогда напугал лидера своей реакцией, но привычка скрывать эмоции помогла Дуджуну не подать вида. Для него шоком оказалось внезапная податливость Есоба, который должен был ненавидеть Дуджуна, а сам лишь сильнее прогибался под ним, и мало того, поцеловал. А в следующий раз, увидев мокрого от уборки Есоба, Дуджун не сдержался, так он хотел его с тех самых пор. Он не сдержался и тогда, в камере. Да, нет. Он бы еще в столовой поимел бы его, будь у него чуть больше времени. Но его положение не могло принести пользы этому парню, поэтому Дуджун старался не замечать его, каждый раз раня этим его сердце. Но даже это не помогло, Ён все равно попытался сделать гадость. Но благодаря этому Дуджун понял, что чувствует к Есобу, когда тот заговорил о невозможности любви между ними. Так сильно он никогда не переживал, хотя сначала пытался держать себя в руках. Все, что он смог сделать для Есоба – позвать начальника Кима и прекратить мучения парня, а самому вернуться в эту камеру и очень долго думать.
Дуджун разорвал поцелуй и тихо прошептал:
— Прости меня, Есоб… — лидер уткнулся лбом в плечо Есоба.
— З-за что? – удивленный парень открыл до этого закрытые от наслаждения их единением глаза.
— За то, что опустил тебя, за то, что изнасиловал и не раз. За то свидание тоже прости. За все. И… за то, что не смог спасти тебя, — Есоб почувствовал, как его плечо окропили горячие слезы Дуджуна.
— Спасти меня? – тупо повторил Есоб. Лидер пытался спасти его? Но… почему?
— Да, о твоем положении я узнал еще месяц назад, но ничего не вышло. Мой отец никогда не помогал мне. А эта тюрьма… лишь предлог избавиться от сына.
— Значит, разборок никаких нет? – шокировано спросил Есоб, забывая, что он, по идее, ничего знать не должен.
— Откуда… — Дуджун поднял на Есоба взгляд, а на лице его остались дорожки от слез.
— Случайно вышло так…— Есоб принялся оправдываться, но лидер снова его поцеловал, оставляя лишь пустоту в голове и желание подчиниться его силе.
Дуджун, найдя руку Есоба, взял его ладонь в свою, крепко сжимая и делая больно.
— Отпусти, пож… — Есоб резко отпрянул от губ лидера и покосился в сторону ноющей руки.
— Не могу и не хочу! Я не хочу тебя отпускать! – лидер из спокойного и рассудительного человека превратился в человека явно страдающего. Это давало Есобу надежду. Все поведение Дуджуна помогало надеяться на ответные чувства. Но может ли быть это на самом деле? Есоб был до сих пор не уверен. Слишком болезненным оказалось прошлое заблуждение.
— Ты… — Есоб решил воспользоваться возможностью задать свой самый важный вопрос, — Почему ты…
— …был нежен тогда? Ты это хотел знать? – Дуджун договорил за него, — Разве тебе не ясно?
— Я хочу получить полный ответ, — Есоб испытывающе посмотрел в глаза лидера и ответ пришел ему сам.
— Я те… — начал, было, лидер, но Есоб, испугавшись, заткнул Дуджуна новым поцелуем, не давая произнести признание до конца. Услышав его, Есоб не сможет умереть спокойно.
Поцелуй вышел соленым из-за слез, которые текли по щекам уже обоих парней. Очень долго они просто лежали и целовались, не зная, стоит ли пытаться стать сегодня ближе.
Но возбуждение росло, поэтому рук лидера оттянулась к ширинке Есоба, с силой хватая его через джинсы, на что тот отреагировал протяжным стоном и приподнял бедра, желая получить больше прикосновений.
Дуджун оторвался от губ Есоба и опустился ниже, покрывая тело его поцелуями, ласкал грудь и живот. Он не был таким нежным и осторожным как в прошлый раз, поцелуи порой перемежались с покусываниями. Но вдруг…
— Я не могу… — и Дуджун сел рядом с Есобом, пряча лицо в ладони. Боже, как болело его сердце. Ему казалось, что если он продолжит, Есоб растворится под ним. Что своими прикосновениями он только рассеет итак призрачное счастье видеть его рядом. И сейчас, в возможно последний их день вместе, лидер не хотел делать ему даже капельку больно.
Есоб был в шоке. Человек, казавшийся таким сильным и жестким, оказался настолько ранимым и серьезным, когда дело касалось и отношений. Но ему было все равно. Есоб хотел лидера именно сегодня. Будь что будет.
— Дуджун, все хорошо. Просто давай сделаем это… — и твердый взгляд, уверенность в голосе, а также легкое прикосновение губ сделали свое дело. Дуджун сдался ему. В первый и последний раз вышло так, как хотел Есоб. Он сделал это по своему желанию. Никто не заставлял и никто не принуждал. Все до этого было лишь тренировкой для этого серьезного шага – влюбиться и быть любимым. Стать счастливым хотя бы раз в жизни.
Они оба изменились. Дуджун понял, что значит полюбить кого-то всем сердцем. Он понял, каково это – страдать и чувствовать боль там, где прежде никогда не болело. А Есоб… Есоб справился со своими страхами. Он смог научиться стоять за себя и самому принимать решения. Да, это не исправило ситуацию, он все равно смертник. Но хотя бы сможет умереть с чистой совестью. Есоб старался.
Новый поцелуй и новые прикосновения друг к другу. Новые для обоих чувства. Сегодня ночью они вместе и плевать, что их ждет завтра. Рука в руке, занесенные над головой Есоба. Страстные поцелуи и столь же страстные стоны. Огонь в глазах и такой же огонь в сердцах, сливающийся в одно целое. Они не поняли друг друга в тот раз, но сейчас все предельно ясно. Как много времени они потеряли, как много возможностей было упущено.
Руки Дуджуна скользили по телу Есоба слегка неуверенно, словно он ещё не до конца решил, как ему себя вести: быть нежным или страстным. Но решительный сегодня Есоб сам запустил руки под рубашку Дуджуна и прижал к себе сильнее, показывая этим, насколько сильно он хочет его близости. После чего эта самая рубашка одним движением полетела на пол, а за ней и брюки Дуджуна, и их нижнее белье. Дуджун вновь навис над Есобом, продолжая разорванный поцелуй. Но одно мгновение оказался на лопатках, а на него сверху смотрел Есоб, слегка краснея от своей маленькой прихоти. Но сегодня его ночь. Он нежно коснулся губ лидера рукой, провел по щеке и очертил контур носа, после чего кончиками пальцев прошелся по бровям и перебрал волосы Дуджуна, взглядом следуя за своими движениями.
— Сейчас я понимаю, почему все так вышло, и не хочу другой судьбы, — прошептал Есоб, переводя задумчивый взгляд вслед за рукой на плечи Дуджуна, проводя по ключице и легонько касаясь ее губами. — Просто мы встретились не в то время и не в том месте… В следующей жизни все будет лучше, я уверен…
Дуджун с глухим стоном перевернул Есоба обратно на кровать, резким движением хватая за руки и укладывая их по обе стороны головы. Он сжал руки так сильно, что Есоб невольно вскрикнул.
— Не смей! Я говорю, не смей так думать! – Дуджун весь заходился от разрывающей его боли и злости, — Все ещё можно исправить!
И он поцеловал парня, который уже хотел что-то возразить. Только теперь это был страстный, даже болезненный поцелуй. Очень резкий и грубый. Одной рукой Дуджун схватил его член, сжимая и даже не пытаясь быть нежным. Он просто хотел вытрясти из Есоба мысли о смерти. Есть ещё возможность. Если не отец ему помог, то они сбегут. Даже начальник Ким их не остановит. А сейчас нужно взять и сделать Есоба навсегда своим.
Есоб почувствовал, как Дуджун вогнал в него пальцы, нетерпеливо растягивая. Боли он не чувствовал. Не потому, что ее не было, а потому что она была ничтожна по сравнению с болью в сердце, разрывающей Есоба на клочки. Есоб, всеми силами сдерживая слезы, поддавался действиям Дуджуна и вскоре уже и сам Дуджун был в нем. Это был безумный секс. Отчаянный секс. Грубый секс. Но именно таким он должен был быть сегодня. Максимально входя в Есоба, буквально насаживая его на себя, Дуджун выливал на него все свои эмоции: от желания и возбуждения до отчаяния и злости. Сейчас они отдавали дань той судьбе, что так жестоко столкнула их. Ещё и ещё, все глубже и жестче. Дуджун страстно целовал шею Есоба, кусал мочку уха, а Есоб же громко стонал при каждом его движении, пальцами цепляясь за его плечи, ногтями оставляя царапины и выгибаясь навстречу. «Да, Дуджун, да! Ещё!» — то ли вслух, то ли про себя повторял Есоб, уже не разделяя реальность и вымысел. Сейчас был только он и только Дуджун. Больше никого.
Кончили они одновременно. Тяжело дыша, Дуджун со стоном обессилено упал рядом с Есобом, который тут же спрятался в груди лидера, а через несколько минут молчания, Дуджун четко почувствовал, как сотрясаются от рыданий плечи парня.
***
— Ты сам, наверное, не помнишь, что в ночь после опущения во сне разговаривал… сначала просил родителей о прощении, потом пытался говорить с каким-то Кикваном, выясняя причины его к тебе отношения, какой-то подставы, а потом звал меня… я никогда не испытывал такого шока… Дуджун, Дуджун… Это не давало мне уснуть, я лишь молча наблюдал за тобой… Наверное, тогда все и началось…
— Но… какой вопрос ты хотел задать мне? – Есоб взял Дуджуна за руку, крепко обхватывая пальцами. Уже час они лежали в кровати, обнимая друг друга и пытаясь выяснить, что же все-таки было между ними все это время.
— Ты уже ответил на него, когда так отчаянно стучался в дверь и звал меня, — Дуджун поцеловал Есоба в висок.
— Разве? – Есоб поднял на него удивленные глаза.
— Да, твое рвение поговорить со мной красноречивее слов, — Дуджун закрыл глаза и откинулся на подушку, — Есоб… Прости меня…
— Не извиняйся, ты ни в чем не виноват… — и Есоб поудобнее устроился на плече своего когда-то жестокого авторитета.
***
Утром пришли за Есобом.
Мирно спящие парни одновременно очнулись ото сна, когда услышали громкий стук в дверь. Есоб все понял сразу, его затрясло от страха. Настоящего страха, который поглощал его полностью, не давая дышать. Вчера он посмел понадеяться, что все будет хорошо, что они с Дуджуном никогда уже не расстанутся, что все было сном и миражом, но нет. И грохот за дверью тому доказательство.
— Кто? – громко спросил Дуджун, приподнимаясь на одной руке. В ответ молчание и новый стук.
— Я спросил, кажется! – кричал Дуджун, бросая взгляд на застывшего на кровати парня.
В ответ на новый крик лидера в замке послышался звук то ли ключей, то ли отмычки. Лидер накинул рубашку и медленно подошел к двери, бросая на Есоба, который тоже лихорадочно одевался, настороженные взгляды.
— Черт! – Дуджун закатил рукава, когда раздался первый щелчок. Все-таки отмычка.
— Дуджун… — севшим голосом позвал Есоб лидера.
— Не бойся, все будет хорошо. Я не отдам тебя им, — успокаивающе проговорил Дуджун, подходя ближе, кладя руки на плечи и заглядывая прямо в испуганные глаза парня.
— Дуджун, может, не надо? Я готов, а ты переживешь все это. Главное, я теперь знаю, почему было так, а не иначе. Я могу спокойно уме… — и щеку Есоба обожгла сильная пощечина. Второй щелчок.
— Как ты можешь такое говорить?! Если умрем, то вместе. А сейчас нужно бежать, — ярость в глазах Дуджуна пугала Есоба, но он был так заворожен, что верил всем его словам.
— Как скажешь, — и Есоб прижался к такому любимому и теплому Дуджуну. Он может его больше никогда не увидеть, поэтому должен запомнить это ощущение, чтобы перед смертью оно согрело его сердце. Третий щелчок. Оба парня одновременно обернулись, когда дверь камеры распахнулась, впуская вооруженных солдат и начальника Кима.
Мин Чжун не поднимая головы, просительно произнес:
— Дуджун, отпусти его. Я все понимаю, но приказ есть приказ, — Дуджун спрятал Есоба за спину и презрительно оглядел всех тюремщиков, пока начальник продолжал говорить, — Тем более, здесь обвинитель. Нет никакой возможности спасти парня. Отпусти его.
— Нет!!! – Дуджун, резко схватив Есоба за руку, рванул его к выходу. Отбившись от нескольких охранников, он все-таки сумел выбежать в коридор. Но там была засада, которая мгновенно прижала Дуджуна к стенке, отрывая от него Есоба.
— Дуджун! – Есоб вырывался и кричал, протягивая руку Дуджуну в надежде хотя бы пальцами дотянуться до лидера, но проворные тюремщики тут же надели на него наручники. Страх и боль были написаны на его лице, а Дуджун, видя это, ещё больше сопротивлялся, желая спасти парня ото всех страданий.
— Твари! Вы все тут твари! – Дуджун метался, стараясь высвободиться из рук тюремщиков, которым, чтоб сдержать его, понадобилось навалиться и на ноги, — Как можно убивать невиновного?! Отпустите меня!!!
Но его никто не слушал, а Есоба уже уводили по коридору. Из глаз Дуджуна полились непроизвольные слезы от злости и ненависти ко всему, что его окружало: тюремщикам, что держали его сейчас, отцу, просто спихнувшему сына под предлогом защиты, начальнику Киму, сочувствующе глядящему на Дуджуна, этой тюрьме и своему беспомощному положению, хотя он, Дуджун, всегда был сильнейшим, где бы ни находился. Он не может так его потерять! Сердце разрывалось от боли.
— НЕТ!!! И МЕНЯ ЗАБЕРИТЕ! УБЕЙТЕ И МЕНЯ ВМЕСТЕ С НИМ! ЕСОБ!!! – отчаянно кричал Дуджун, прижатый к стенке четырьмя охранниками, и тщетно пытающийся вырваться из их цепких рук, — СУКИ!!! ЗАБЕРИТЕ ТОГДА И МЕНЯ!!!
С третьей попытки он смог освободиться и вырубить троих, но получил по затылку прикладом автомата и рухнул на пол, теряя сознание с тихим стоном: «Нет, Есоб…»
— Заприте его в карцере, иначе проблем не оберешься. Сдурел совсем, видимо. Никогда его таким не видел… — с горечью в голосе произнес начальник Ким и удалился вслед за конвоем с Есобом, которого вели в место, откуда уже нет возврата.
Не было возврата и для Дуджуна, человека, когда-то держащего в страхе и подчинении огромную тюрьму. Человека, который никогда не утруждал себя заботой о других, но так изменившегося ради какого-то опущенного. Он даже просил своего отца о помощи, а это вообще из рук вон выходящий поступок, ведь истинная причина пребывания в тюрьме – желание родителей избавиться от сына, всегда совершающего необдуманные поступки и мешающего их бизнесу. Это был не секрет для Дуджуна. Но и зная это Дуджун попробовал, а в итоге получил лишь короткие гудки в трубке. Начальник Ким всегда на стороне отца, поэтому было бесполезно идти к нему. Мин Чжуна всегда откупали, что бы ни случилось.
Здесь, в этой тюрьме, которая была его домом даже больше, чем родной, Дуджун встретил Есоба. Встретил парня, который смог всем сердцем и вопреки скотскому поведению Дуджуна полюбить его. А теперь он потерял его, потерял единственное светлое пятнышко в своей жизни. Боль настолько сильно захватила Дуджуна, что в ушах встал предсмертный крик Есоба, который он никак не могу слышать, но чувствовал сердцем. «Дуджун, прости меня!» — набатом отдавалось в ушах лидера, который всю ночь пролежал без движения на единственной койке в малюсенькой комнатке. Всю ночь он прокручивал в голове последнюю ночь с Есобом, вспоминал его последние прикосновения, последние слова Есоба… «В следующей жизни все будет лучше, я уверен…» А после в голове всплыли и слова самого Дуджуна: «Если умрем, то вместе».
Никто из тюремщиков в течение ночи не стал проверять Дуджуна. А следующим утром было найдено только его холодное безжизненное тело и дорожки от слез на лице. Душа не вынесла расставания, пожелав соединиться где-то там, откуда нет возврата уже им обоим.
***
Охрана пришла за Хенсыном прямо в ту злополучную столовую, в которой они с Чунхеном в первый раз увидели друг друга, в которой разгневанный Чунхен едва не убил Хенсына. Здесь началась их история, здесь она и закончится.
Тюремщики подошли к столу, где с того самого случая в душевой, Чунхен и Хенсын всегда сидели. Нет, правила все ещё были в силе: они не касались друг друга, да и сидели за сдвинутыми столами так, чтобы казалось, что они не вместе. Но они были вместе. Всегда напротив друг друга, всегда на глазах друг у друга. Чунхен, хоть и выражал крайнюю степень спокойствия, никогда не отпускал Хенсына дальше, чем на несколько метров. Почему же так легко мог отпустить навсегда? Почему в тот день он так остро отреагировал на простое желание Хенсына быть рядом с любимым человеком? Пусть и таким жутким способом…
«Ты невиновен, Хенсын. Тебе здесь не место. И я не смогу вечно защищать тебя от желающих воспользоваться тобой. Пойми это. И, самое главное, лишь ради того, чтобы быть со мной, совершить… подобный поступок… я не позволю…» — лишь раз Чунхен открылся Хенсыну, но для него это были неубедительные доводы. Хенсын был готов терпеть все, что угодно, лишь бы знать, что он всегда сможет поцеловать Чунхена, всегда сможет обнять его. Больше он ничего не желал.
Хенсын растеряно поднял голову, он не ожидал, что они придут сегодня, сейчас, сюда. Это было слишком быстро для них! Конечно, хорошо, что Хенсына оправдали, но он настолько привык быть рядом с Чунхеном, что для него это было неприятной неожиданностью. Ведь Чунхен…
Он посмотрел на Чунхена, но тот лишь сидел, склонив голову, и, не поднимая глаз, ковырялся в тарелке, делая вид, что ничего не слышит и не видит. Он всегда такой. Решил, значит, не будет причинять себе и Хенсыну боль. Решил, что это лучший выход для них обоих, а в особенности для Хенсына. Ну да, конечно!
— На выход, — поторопил Хенсына охранник.
— Да… — Хенсын медленно поднялся и повернулся в сторону выхода из столовой. Сердце сжалось. Если до этого, ещё вчера, Хенсын точно не знал, как ему быть, как пережить разлуку с Чунхеном. То сейчас… он понял, что должен это сделать. Внезапно Хенсын понял сам себя. Он изменился. Изменился благодаря тюрьме, благодаря Чунхену, благодаря Есобу, благодаря… именно «благодаря» и никак иначе. И Хенсын точно исполнит задуманное, даже если просто сможет издалека наблюдать за Чунхеном, даже если вместе им уже не быть. Ничто уже его не остановит.
— Чунхен?.. – он позвал его, не оборачиваясь, — Чунхен… я вернусь к тебе, жди меня… Я вернусь, даже если ты не захочешь меня видеть, даже если я буду не нужен тебе, я вернусь… Быть далеко от тебя гораздо хуже, чем терпеть издевательства и муки опущения. Ради возможности видеть тебя хотя бы издалека, я вернусь… — а за спиной раздался звук упавшей на пол ложки. Хенсын лишь раз обернулся и встретил тревожный взгляд Чунхена, который будто боролся сам с собой, со своими предубеждениями, со своими взглядами на жизнь, со своим отношением к опущенным, со всеми теми вещами из-за которых он столько боли принес Хенсыну.
«Надо же, влюбился в опущенного! Я их лишь призирал, а Хенсына так вообще едва не убил. Но ведь даже сам не понял за что, тогда не понял… И почему же все это? Из-за страха. Банального страха потери. Вот такой, как сейчас. Страха, что если он станет мне дорог, я не смогу отпустить его. В тот первый день я уже влюбился, мне хотелось быть для него хорошим парнем, хотелось стать другом, покровителем, тем самым защитив его от участи, несомненно ему уготовленной», — думал Чунхен, опустив голову на руки. Сейчас или никогда.
Хенсын же тем временем медленно направился в сторону двери вслед за охраной. Внезапно раздался грохот, а спустя мгновение чьи-то сильные руки обхватили Хенсына за талию. За всей этой сценой затаив дыхание наблюдали заключенные в столовой. Никто не двигался, все ждали, что случится дальше. Никто не старался помешать им.
— Хенсын… — выдохнул на ухо Хенсыну Чунхен, крепче прижимая того к себе. К черту принципы, к черту чужое мнение. Плевать, даже если после этого сам Чунхен станет опущенным. Хенсын ему дороже. Этот парень не возненавидел его за ту слабость, которую он прикрывал жестокостью. Нет, наоборот, он полюбил его всем сердцем и не желал уходить, хотя Чунхен пытался уговорить его покинуть это ужасное место. Да, очередной раз врал сам себе, но это всяко лучше, чем принять план, по которому Хенсын должен был совершить ужаснейшее преступление против природы. Чунхен никогда не захочет, чтобы Хенсын испытывал те же муки и видел те же сны, которые видит сам. Но твердость Хенсына поражала, а желание быть рядом поглощало…
Уже не замечая ничего вокруг, Чунхен развернул к себе Хенсына, а потом прижался к его манящим губам. Поцелуй вышел долгим, полным отчаяния, будто это их самый последний в жизни поцелуй. Они не наслаждались друг другом, но пытались оставить себе хоть частичку своего любимого. Хенсын растворился в Чунхене, а Чунхен в Хенсыне. И Хенсын знал, что сделает все, чтобы вернуться. Его уже давно не пугала тюрьма. Его уже давно не волновало, что, возможно, придется убить кого-нибудь, чтоб быть ближе к Чунхену и разделить остаток их жизни. Он вернется туда, куда сначала так не хотел попасть. Он изменился. Они изменились. Для них тоже нет возврата. Хенсын никогда не сможет быть далеко от Чунхена, это его судьба и рок. Они будут вместе. Они оба это знают.
Но всему хорошему приходит конец, и прощальный поцелуй разорвали нетерпеливые охранники, буквально отрывая их друг от друга.
— Жди меня, Чунхен!.. — облизывая губы от слез, кричал парень, которого выносили под руки из зала.
Чунхен лишь молча смотрел ему вслед до того момента, пока дверь за Хенсыном закрылась, а потом обессиленно припал на колени давая возможность разрывающемуся от боли сердцу поглотить его полностью. Но Хенсын ушел, чтобы вернуться, поэтому Чунхен теперь будет считать дни. Считать до тех пор, пока Хенсын не войдет в эти двери как в первый раз, но уже совсем другим человеком.

@темы: max, Junhyung/Hyunseung, Doojoon/Yoseob, Fanfic, NC-21

---

Оттуда нет возврата (5)

[beast fanworks community]

Автор: SimusiK
Фэндом: B2ST
Персонажи: Чунхен/Хенсын, Дуджун/Есоб
Рейтинг: NC-21
Жанры: Ангст, AU, Даркфик, Драма, Слэш (яой)
от себя добавлю: deathfic

~

Предупреждения: Нецензурная лексика, OOC, Изнасилование, Насилие
Размер: Макси, 46 страниц
Кол-во частей: 6
Описание:
Вжавшись в стену, Есоб отчаянно молился, чтобы эти парни не тронули его. Но сомнение разливалось по его организму вместе с животным страхом, который поглощал разум и заволакивал глаза пеленой. Они сказали, что им как раз нужен такой паренек, как он. Они сказали, что их камеру недавно покинул, как выразился представившийся Дуджуном главарь, мальчик, которого они использовали для «определенных целей». И они сказали, что он, Есоб, очень подходит им именно для этих целей.(с)ОНВ
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора.
Примечания автора:
Это моя первая слэш работа, причем сразу с рейтингом и на такую тематику О_о
До этого писала тока гет-драбблы...
Разрешения на публикацию: ага :з

(1-2)(3)(4)

Глава 5
— Хенсын, у меня к тебе хорошая новость, — сочувствующе проговорил начальник Ким, гладя на трясущегося парня. Он знал, откуда его привели. Он и послал за Хенсыном охрану в компании Дуджуна. Чунхен бы его просто так не отпустил.
— К-какая? – мысль о чем-то хорошем в такой момент вызывала лишь усиление дрожи и наплывающие на глаза слезы. Хотя Хенсын был не уверен, что же так сильно выбивало из него все силы и эмоции.
— Госпожа Пак Миён отошла от комы и дала показания, — Хенсын вскинул на начальника удивленный взгляд.
— Так, значит… — неуверенно протянул он.
Начальник Ким испытывающее смотрел на Хенсына, не торопясь пояснять ситуацию и давая Хесныну возможность самому догадаться, что он имеет в виду и что из всего этого следует.
— … меня отпустят? – вопрос застрял в горле, заставляя Хенсына прокашляться.
— Думаю, восстановление займет пару дней, поэтому тебя переведут в другую камеру… подальше… кхм… в другую, короче, и там ты будешь ожидать приказа об освобождении, — ответил Хенсыну начальник, наливая и протягивая воду в стакане.
От Хенсына не ускользнуло, что начальник скорее всего имел в виду Чунхена. Это заставило его вздохнуть… но то ли от облегчения, то ли от сожаления… Хенсын вообще своих реакций сегодня не понимал. Он послушался Чунхена, стоило тому только взглянуть на него, когда били Есоба. Он зачем-то задал тот странный вопрос… «Что со мной?» — думал Хенсын, отпивая немного воды и в какой-то момент понимая, что мысли его не о скором освобождении, а о своем ненавистном мучителе.
— Хенсын, все нормально? – поинтересовался начальник Ким, забирая стакан из рук парня, — Что-то не так?
— Нет, все так… просто не знаю, как реагировать… и я устал… очень устал… — запинаясь, говорил Хенсын, чувствуя легкое головокружение.
— Тогда тебя отведут в другую камеру, можешь идти и отдохнуть, — и начальник нажал на кнопку в телефоне, вызывая охрану, — Завтра не будет никакой работы, но в столовую по расписанию, ты меня понял?
— Да, — тихо ответил Хенсын, разворачиваясь к двери за прибывшей охраной.
Оставшийся в кабинете начальник Ким сочувствующе взглянул вслед Хенсын, вздыхая. Для него было странно сочувствовать, но эти два парня: Есоб и Хенсын за все это время заставили Ким Мин Чжуна пересмотреть своё отношение к жизни и тюрьме. Все-таки не все заключенные – настоящие преступники.
***
Проснувшись утром первый раз за последние месяцы в одиночестве, Хенсын все ещё не мог поверить. Вчерашний разговор он прокручивал сотню раз перед сном, но все ещё никак не укладывалась в его голову новость, повернувшая его жизнь новым образом, вывернув наизнанку очередной раз весь его вроде уже привычный уклад жизни. Да, положение его в тюрьме завидным не назовешь, но ведь тут хотя бы ничего не менялось, и не было неожиданностей. А какое-то чудесное выздоровление той девушки относилось именно к разряду сюрпризов. Приятных, однако, но все равно странных.
С какой-то стороны ему несказанно повезло. Нежданно и негаданно очнулась девушка, из-за которой его сюда посадили. Очнулась и смогла помочь ему, отзывая обвинения. Интересно, каково сейчас ее родителям, которые так усердно запихивали Хенсына в это место? Столько денег заплатили, наверное. От этих мыслей у Хенсына в груди разливался злорадный холодок, а на лице заиграла такая же не добрая улыбка. Обломались они, ничего не скажешь. Но извинения их ему не нужны, они все равно не исправят того, что случилось с ним за время пребывания в тюрьме. Не восстановят нервы, потраченные на защиту себя, не способного даже нанять адвоката, в суде. Не вернут пролитые слезы от осознания несправедливости жизни. Не вернут чувство собственного достоинства, погасшего после того унижения, что Хенсын пережил за это время. И никто не будет волноваться, что у Хеснына было сломано ребро, до сих пор ноющее, если ночью он не так ляжет или повернется. Они не восстановят его потерянный магазин и работу. То, что он бывший заключенный, хоть и невиновный, будет преследовать его всю жизнь. Но никого это волновать не будет. Как и то, на что теперь ему жить, есть и как чувствовать себя, выйдя на волю. Их торопливость и нежелание разобраться привело к ужасным последствиям. Они все отняли у него. До последней капли. А теперь они отнимают у него последнее, ради чего он жил. Но что? И Хенсын решил, что это месть Чунхену. Он может не успеть, ведь его выпускают лишь на питание и в душевую.
Начальник Ким сказал, что это ради его же блага, ради того, как понял Хенсын, чтобы Чунхен больше не навредил ему, раз он невиновен. Незачем ему и дальше вести жизнь опущенного. И так уже настрадался. Однако начальник не мог понять, что Хенсыну уже все равно, его гложет желание отомстить Чунхену, так он думал. Почему-то мысли о скорейшей мести Чунхену заволокли сознание Хенсына, который, в принципе, мог бы этого и не делать. Переждал бы денек и со спокойной душой свалил из этого ненавистного места, сжигая все мосты, так сказать. Но Хенсыну захотелось эти мосты подорвать. Он хотел, чтобы Чунхен хоть разок почувствовал ту боль, которую на себе испытал Хенсын, переживая его издевательства и грубости. И он принял решение мстить. Только нужно выйти отсюда поскорее. В следующий раз его выпустят на ужин, т.к. весь обед он провалялся в размышлениях и построении планов. Все сложилось так, что единственной возможностью стало сразу после ужина нагрянуть в душевую и схорониться там до того момента, как туда придет Чунхен. А Хенсын знал, что тот появится. Он всегда туда приходит по вечерам…
***
Если утро Хенсына было наполнено решимостью и уверенностью в своих силах, перемежающихся со странным возбуждением от скорой встречи с Чунхеном, то утро того же дня Есоба отдавало чем-то паленым. Будто где-то что-то горело, а никто не успевал потушить. Даже обычно спокойный Дуджун как-то нервно поглядывал в сторону Есоба. Это смущало и заставляло Есоба всякий раз отводить взгляд, делая вид, что он занят одеванием или заправляет постель, или ещё что-нибудь, отвлекающее его от притяжения лидера.
После завтрака началась обычная процедура раздачи передачек и писем. Есоб же по обыкновению отвернулся лицом к стене, зная, что ему-то точно ничего не прислали. Его родители бедны и на даже самые скромные вещи едва хватает денег. Ну, а писем ему не присылали, видимо потому, что сказать нечего было. Есоб понимал своих родителей. Поэтому лишь поудобнее устроился на кровати, делая вид, что дремлет. Шла перекличка, и все по очереди получали свои посылки.
— Ян Есоб! – громко объявил охранник, отчего у Есоба на сердце похолодело.
— Да ладно вам, в натуре что-то прислали? — смеялся один из зэков, подмигивая остальным, — У нашего петушка появились спонсоры?
— Заткнись, Тхэсон! – скомандовал ему Дуджун.
— Ну, правда! У него ж раньше ничего не приходило, интересно, что же это? – и Тхэсон схватил от Дуджуна по лицу.
От звука пощечины Есоб вздрогнул, но не торопился подниматься. У него от страха онемело все тело, не давая даже думать, не то что двигаться.
— Ян Есоб! Давай быстрее, мы тебя ждать должны?! – прикрикнул охранник через окошко в двери.
И Есоб, еле-еле переставляя рук и ноги, медленно оторвал голову от подушки и сел на кровати. Так же медленно, почти тупо он поднялся на ноги и тяжелыми шагами направился к раздраженному охраннику, размахивающему небольшим конвертиком. Дрожащими руками взяв его, Есоб уставился на лицевую сторону, читая стандартные строки, написанные рукой его матери: адрес, индекс и имя получателя. Неспеша развернувшись, под пристальными взглядами сокамерников, Есоб не глядя перед собой, а лишь уставившись на конверт, вернулся к своей кровати и тихонько на нее опустился. Он так и продолжал смотреть на письмо, пока Дуджун не выдержал:
— Читать не будешь? – глухо спросил он.
— А? Да… — Есоб как будто очнулся, услышав голос лидера.
И он перевернул его, аккуратно открывая запечатанный край. Достав свернутый в несколько раз листок бумаги, Есоб, ещё сильнее дрожащими руками, открыл его и начал вчитываться в короткие строки:
«Здравствуй, Есоб…
У папы все хорошо, он продолжает работать в нашем кафе, старается занять себя чем-нибудь от рассвета до заката. О тебе говорит мало, ему тяжело очень. Я помогаю ему, чем могу, но ты же знаешь его, приходится делать все немного скрытно…»<\i>
На этом Есоб заставил себя улыбнуться, он знал, как его отец не любит помощь, и как мать старается сделать что-то, пока тот не видит. Что ж, у них все по-старому.
«… Прости, что это первое письмо за 3 месяца и 2 недели, что ты провел далеко от нас. Мне очень тяжело писать тебе. Как ты там? Если честно, новость у нас только лишь одна и она плохая. Мы не смогли. Прости нас, сыночек…»<\i>
Дальше шел размытый след от ручки и слез матери, которая, вероятно, не первый раз переписывая письмо, все равно не удержалась от слез.
Сначала Есоб тупо смотрел на это письмо, и только спустя некоторое время понял, что его ощутимо колотит, а из глаз бегут рекой неконтролируемые слезы. В порыве он поднял глаза и посмотрел на Дуджуна, ища хоть какой-нибудь поддержки. Тот же, в свою очередь, увидев реакцию Есоба, в два шага пересек расстояние от своего места рядом с окном и до кровати Есоба и, не обращая внимания на удивленные взгляды зэков, выхватил из рук Есоба письмо. Быстро пробежавшись глазами по первым строчкам, его взгляд задержался на последних, а потом Есоб увидел доселе невиданную реакцию со стороны Дуджуна. Он медленно поднял голову и посмотрел прямо в глаза Есоба. А во взгляде его читался откровенный ужас. Но он быстро взял себя в руки. Швырнув письмо обратно на кровать Есоба, Дуджун развернулся, позвал охранников и, шепнув им что-то, покинул камеру.
Через 15 минут всех позвали в рабочие кабинеты, а так как Есоб все время занимался лишь уборками, которые ему навязал Ен, к нему это не относилось. С него вчера начальник Ким снял эти обязанности, и новое распределение должно было состояться после обеда. Как же удачно все сложилось. Сейчас Есоб мог лечь в свою кровать и без зазрений совести уснуть, чтобы хоть ненадолго забыть об ужасных утренних новостях.
***
Выбравшись из своей камеры, где он казался в эти так тянущиеся часы себе ещё более заключенным, чем обычно, Хенсын в обход столовой отправился сразу в душевую. Мысль о мести возбуждала его и не давала даже спокойно посидеть хоть с минуту, не то чтобы чувствовать себя в своей тарелке. Ему нужно было найти Чунхена. Услышав вчера о своем скором освобождении, Хенсын не знал, что будет делать. Сердце щемило, в голове было пусто. Но сегодня он был полон решимости. И Хенсын, сам не до конца понимая своего истинного мотива, пошел искать Чунхена, повторяя для уверенности мысленно лишь одно слово – «месть».
Только в одно место Чунхен ходил без сопровождения своих телохранителей, следующих за ним повсеместно. Душевая. Только в душевой Хенсын мог выпустить пар и в последний раз отомстить за издевательства этого ублюдка. Все кончится именно там. Либо он убьет Чунхена и тем самым оправдает свое присутствие в этом коллекторе бесчеловечности, либо Чунхен добьет Хенсына, и тот сможет спокойно уйти, больше не испытывая на себе все те новые издевательства, которые Чунхен каждый день испытывал на своей, как он говорил, куколке. Почему-то для него мысль о скорой смерти от рук Чунхена была роднее мысли об освобождении и жизни на воле. Но все-таки он желал мести и прежде чем покинуть тюрьму, если это случится, должен отыграться на местном авторитете, безнаказанно издевающемся над Хенсыном.
Уже час он сидел в засаде, поджидая своего мучителя, который никогда не пропускал вечерний душ, заботясь о своей чистоплотности. «Чистюля хуев, — думал Хенсын, нервно теребя номер на груди рубашки, в которой он ходил, — сейчас посмотрим, кто кого. Ты мне за все заплатишь». Такие мысли были для него чем-то новым, ведь раньше он не представлял, какова будет его месть, это пришло внезапно. Но приятное тепло от предвкушения заставляло его открывать свои потайные, сокрытые в глубине сердца черты характера. Он тоже может быть жестоким, грубым, властным. Он покажет Чунхену, что значит оказаться на чьем-то месте.
Вдруг ход его мыслей нарушил гулкий шум шагов по кафелю душевой. Один плюс, раз его все боялись, значит, никто не станет мешать их разборкам. Со своего положения Хенсын видел, как Чунхен подошел к длинной скамье и бросил на нее своё полотенце и другие вещи.
— Как дела? – вкрадчиво произнес Хенсын, выходя из-за своего убежища, которым служила корзина с грязным бельем.
— Хенсын?.. – Чунхен немного растерялся.
— Да, это я, тебе ли не знать, — Хенсын подошел чуть ближе.
— Тебя же должны были… — но он вовремя взял себя в руки, — Какого ты здесь забыл? Нарываешься? – Чунхен постепенно начал закипать от злости.
— А мне до фени, я больше не собираюсь терпеть твои издевательства, – пожал плечами Хенсын, стараясь сохранить уверенность в голосе, которая порывалась улетучиться, стоило только увидеть дикий огонек в глазах Чунхена. Хенсын не хотел затягивать, иначе весь настрой пропадет, поэтому сделал ещё пару шагов навстречу.
— Повтори, что ты сказал, милый, — нежно произнес Чунхен, закатывая рукава на своей рубашке.
— Думал, все так и будут тебе беспрекословно подчиняться? Ну уж нет, дудки, пора и тебе разделить с нами эту долю, — скомкав последние слова, Хенсын налетел на Чунхена, но промахнулся, получив удар с колена в поддых. Но он больше не замечал боли, ненависть к мучителю заставила его забыть обо всем. Вскипевшие в нем чувства оттеснили рассудительность и беспокойство за собственную жизнь, оставив место лишь слепой ярости.
Поэтому не медля, Хенсын отправил в Чунхена хук в челюсть, заставив того отойти на пару шагов назад и добившись недолгой передышки и для себя. Отшатнувшись, Чунхен проверил, не сломал ли чего ему Хенсын, и, разминая руку для нового удара, спокойно произнес:
— Ну, сука, если ты ещё не понял, где твое место, то я покажу тебе его прямо сейчас и прямо здесь, — и он на полном ходу врезал Хенсыну, другой рукой хватая за волосы, видимо, пытаясь ударить лицом об колено. Но Хенсын, сориентировавшись раньше, плечом оттеснил Чунхена к стене, и с силой ударил его об нее, попутно хватая за руку.
— Да кто ты такой, чтобы постоянно издеваться надо мной?! – он вывернул правую руку Чунхена и оказался у него за спиной, заламывая ее назад. Но Чунхен развернулся в обратную сторону, оказываясь боком к Хенсыну и левой, свободной рукой хватая того за рубашку, перекинул Хенсына через плечо, и приземлил его на пол. Боль от удара об кафельный пол растеклась по всему телу, но Хенсыну было не до этого. Поспешно поднявшись, он глазами нашел отошедшего в сторону Чунхена, который снял рубашку, оставшись лишь в тюремных трениках.
— Ну, что? Продолжим? – как бы между прочим поинтересовался Чунхен, принимая боевую стойку и подзывая пальцами Хенсына.
Хенсын же издал яростный клич и на бегу врезался головой в Чунхена, оттесняя того к стене, но был перехвачен и за волосы отправлен в сторону на пол. Хенсын слегка простонал и остался сидеть, на что Чунхен презрительно хмыкнул и, развернувшись, пошел прочь.
— Надоел! С тобой драться совершенно не интересно. Ты создан, чтобы быть петухом, — кинул через плечо Чунхен, направляясь к своим вещам на скамье.
Но вдруг Хенсын окликнул его:
— Нет, куда это ты собрался? – развернувшись, Чунхен сглотнул, увидев, что, как и он сам, Хенсын остался в одних штанах. И они оба сильно вспотели, пока дрались.
— Шутишь? Хочешь продолжения? – наигранно удивился Чунхен.
— Да, и я докажу, что опущенные тоже люди, нечего издеваться над нами! Нечего издеваться надо мной! – Хенсын кричал от злости и ненависти.
— Опущенные – не люди, это твари, что подставляют жопу авторитетам, желая жить лучше. Ты знаешь таких, сам видел Ёна, — жестко, но не повышая тон, ответил Чунхен.
— Значит, я подставлялся? Кому?! Тебе?! – на лице Чунхена отразились смешанные чувства, он колебался, а Хенсын продолжил кричать, — Что-то я не припомню такого!
Чунхен отвернулся от Хенсына, а потом бросил лишь один взгляд, принимая какое-то решение. После чего он быстрыми шагами стал приближаться к Хенсыну, а потом нанес новый удар.
Схватка их продолжалась и продолжалась. С переменным успехом оба парня пострадали достаточно. Струйка крови из уголка губ Хенсына, рассеченная бровь Чунхена, не говоря уже об огромном количестве синяков и кровоподтеков по всему телу каждого. Они катались по полу, били друг друга, и в один момент, когда Хенсын оказался сверху, на Чунхене, близость его поразила Хенсына как молнией… Лицо, глаза, губы Чунхена… И Хенсын не сдержался. Он просто вместо удара поцеловал Чунхена. Так неистово он никогда ещё не хотел никого, это желание проснулось в нем так внезапно, что он не успел проконтролировать себя, не успел утонуть в ненужных мыслях и отговорках, он просто сделал это.
Чунхен резко отодвинул его от себя, смотря на Хенсына ошарашенным взглядом, а у того в глазах встали слезы, лицо же слегка покраснело. Хенсыну стало стыдно за свой необдуманный поступок, он мстить сюда пришел, а сам в каком-то необъяснимом порыве поцеловал объект этой самой мести. Как влюбленный мальчишка… влюбленный?! О, нет! Не может быть!
Хенсын сам не знал, когда влюбился, но что это сейчас оказалось так – знал твердо. Причем осознание этого чувство пришло вместе с пониманием, что напускной ненавистью он прикрывал эти самые чувства. Да и искал Чунхена лишь из-за страха потери. Боже, он боялся потерять парня, который ни разу не дал ему тепла или повода полюбить его. Только издевался и однажды вообще чуть не убил. Но это стало так неважно. И сейчас, смотря сверху вниз на Чунхена, Хенсын лишь тихо произнес:
— Прошу…
Услышав эту фразу, Чунхен притянул его к себе, страстно целуя губы парня, который так долго сводил его с ума, заставляя бросаться из огня да в полымя. Чунхен ещё никогда не целовал так Хенсына… Не нежно, наоборот, настолько страстно, что будто выплескивал на него настоящие эмоции. Этот безудержный, откровенный поцелуй давали знать Хенсыну гораздо больше, чем могли рассказать слова Чунхена. Но он никогда не скажет ему такого, а Хенсыну этого и не нужно, сейчас он все знает наверняка. Не нужно признаний.
Чунхен запустил руки в волосы Хенсына, прижимая к себе так близко, чтобы поцелуй был максимально глубоким. Хенсын же с готовностью открыл рот навстречу языку Чунхена, обхватывая руками его лицо. Чунхен жадно покусывал губы Хенсына, проводил языком по губам и вновь углублялся, сводя Хенсына с ума. Сам Чунхен, давно уже находящийся на грани, решил сдаться. Хватит делать из себя бесчувственную сволочь, нужно хотя бы сегодня показать, насколько важен ему Хенсын.
В один момент он перевернул Хенсына на лопатки, вжимая в пол и стараясь сократить расстояние между ними до минимума. Чунхен хотел Хенсына, а Хенсын хотел его. Руки Чунхена плавно поглаживали так удачно обнаженное тело Хенсына, задерживаясь на груди и боках. Все это время они целовались, ни на секунду не отрываясь друг от друга, задыхаясь, но все равно не желая потерять близость другого.
Хенсын руками заскользил по такому же обнаженному торсу Чунхена, заставляя того шумно выдохнуть и схватить Хенсына за руки, заводя их ему за голову. И снова продолжить целовать Хенсына.
Когда воздуха стало совсем мало, Чунхен ненадолго оторвался от Хенсына, наблюдая его припухшие губы и потемневший от возбуждения взгляд. Они смотрели друг на друга, и каждый видел в зеркале глаз другого лишь свое отражение. Отпустив руки Хенсына, Чунхен перешел с поцелуями на его шею и плечи, заставляя того прогибаться и тихонько стонать. Сегодня это было можно. Сегодня ни Чунхен, ни кто-либо другой не запретит ему ничего. Сегодня, если Хенсын хочет, он будет хотеть Чунхена. И как же прекрасно то, что Чунхен тоже хочет его и… что-то большее, чем просто желание разливается по его венам и от этого чувства чаще стучит сердце. Хенсын это чувствует.
Рука Чунхена опустилась на штаны Хенсына. Он, сидя перед Хенсыном на корточках, поспешно вытягивал его ремень и снимал брюки, оставляя того полностью раздетым и оглядывая с какой-то блуждающей улыбкой. После чего Хенсын не выдержал и, резко сев, потянул за ремень Чунхена, показывая, насколько сильно он хочет того, что сейчас должно, нет, просто обязано произойти! Чунхен без слов позволил ему расстегнуть ремень, но уложил обратно на пол, когда тот попытался пойти дальше, после чего сам быстро избавился от лишней одежды. Чунхен сразу вернулся к возбужденному донельзя Хенсыну, устраиваясь у него между ног, а рукой нежно проводя по его члену.
— Чунхен… — протянул Хенсын, но тут же что-то в памяти заставило его прикрыть руками рот и немного испуганно покоситься на обладателя запрещенного когда-то имени.
— Сегодня ты можешь стонать его, детка, — прошептал Чунхен, нежно целуя тыльную сторону ладони Хенсына и продолжая поглаживать его член.
Когда же Хенсын положил свои руки обратно на плечи Чунхена, притягивая его ближе, они снова поцеловались, сплетаясь горячими языками. Внезапно Хенсын почувствовал проникновение пальцев Чунхена, как и в первый раз, с дикой болью, из-за которой он выгнулся и закатил глаза, стараясь справиться с этими неприятными ощущениями. Спустя несколько движений Чунхена, в глазах Хенсына потемнело от наслаждения. Он и не думал, что это может вдруг стать так приятно. Ещё пара движений и Хенсын даже не заметил, как пальцы сменились на горячий член Чунхена, настолько легко он вошел в него, продолжая доставлять лишь удовольствие, так не похожее на их первый раз. Войдя в Хенсына, Чунхен ненадолго остановился.
Почувствовав, как Хенсын под ним немного расслабился, стал двигать бедрами и прогибаться, Чунхен начал двигаться. Хенсын обхватил Чунхена ногами, подвигаясь ближе и впуская глубже. Он находился в эйфории от того, что был настолько близок к Чунхену. Жаль, что еще ближе уже невозможно. Чунхен, сразу сильно вбиваясь в Хенсына, заставлял того стонать его имя: «Чунхен, Чунхен… Чунхен…» Да, вот так оно должно звучать.
Они безудержно целовались, покусывая друг другу губы. Хенсын царапал и сжимал спину Чунхена. Чунхен же все неистовей вбивался в Хенсына, а тот, в свою очередь, все громче кричал от наслаждения. Казалось, Чунхен пытается сделать Хенсына ближе к себе, ведь чуть позже ему придется навсегда отпустить его. Он хотел показать, как сильно… да, любит его. На самом деле он любит его, но никогда об этом не скажет. А Хенсын же старался сказать своим поведением, что он понимает, что ему не нужны признания Чунхена, что все и так хорошо. Очень хорошо. И именно сейчас Хенсын понял, что не сможет оставить этого жестокого, заносчивого и грубого парня, он должен что-то сделать. И если он уйдет завтра, чуть позже обязательно вернется. Только понять, как…
Внезапно Хенсын почувствовал такой прилив эмоций и ощущений, что стало ясно – он сейчас кончит. И, Чунхен, словно прочитав его мысли, обхватил член Хенсына руками, сильно сжимая его. В то же мгновение Хенсын с именем любовника на губах кончил. Тут же за ним последовал и Чунхен, падая на пол рядом с Хенсыном.
***
После вечерней работы Есоба вели под конвоем обратно в камеру. Они шли в обход по длинному коридору с большими окнами, через которые были видны деревья, покрытые желто-красными листьям. Отлично, он умрет осенью, так и не дожив до своего 22 дня рождения.
Навстречу из-за поворота появился Дуджун. Естественно без конвоя и естественно проходил мимо, будто и не знал Есоба в принципе.
— Дуджун… — Есоб внезапно окликнул его, когда они, поравнявшись ненадолго, стали расходиться. Есоб опять не сдержался. Но он ничего не ждал от лидера. Это был крик утопающего проплывающему мимо кораблю. Однако Дуджун все же остановился.
— Да?
— Зачем ты так со мной? Что я тебе сделал? – тихим, но твердым голосом задал мучающие его вопросы Есоб.
Повисло молчание. Есоб не видел лица лидера и не мог сказать, о чем тот думает и думает ли вообще. Охрана делала вид, что ничего не замечает. Это все влияние Дуджуна. Когда Есоб уже отчаялся получить ответ и готовился услышать удаляющиеся шаги, Дуджун заговорил:
— Знаешь, Есоб… Не думаю, что тебе стоит это знать. Тем более, когда ты на грани. Не делай себе этим хуже.
— Но я должен знать! – воскликнул Есоб, поворачиваясь к Дуджуну, — Я должен хотя бы сейчас понять, почему меня опустили, почему это был ты, человек, которого не касаются тюремные правила и который живет тут как у себя дома! И, самое главное, почему… в ту ночь ты был так нежен… — последнее предложение Есоб договорил так тихо, что это едва можно было расслышать.
— У меня тоже есть вопросы, Есоб, но для нашего общего спокойствия их задавать не стоит, — и он ушел, оставив Есоба одного. В который раз.

@темы: max, Junhyung/Hyunseung, Doojoon/Yoseob, Fanfic, NC-21

---

Оттуда нет возврата (4)

[beast fanworks community]

Автор: SimusiK
Фэндом: B2ST
Персонажи: Чунхен/Хенсын, Дуджун/Есоб
Рейтинг: NC-21
Жанры: Ангст, AU, Даркфик, Драма, Слэш (яой)
от себя добавлю: deathfic

~

Предупреждения: Нецензурная лексика, OOC, Изнасилование, Насилие
Размер: Макси, 46 страниц
Кол-во частей: 6
Описание:
Вжавшись в стену, Есоб отчаянно молился, чтобы эти парни не тронули его. Но сомнение разливалось по его организму вместе с животным страхом, который поглощал разум и заволакивал глаза пеленой. Они сказали, что им как раз нужен такой паренек, как он. Они сказали, что их камеру недавно покинул, как выразился представившийся Дуджуном главарь, мальчик, которого они использовали для «определенных целей». И они сказали, что он, Есоб, очень подходит им именно для этих целей.(с)ОНВ
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора.
Примечания автора:
Это моя первая слэш работа, причем сразу с рейтингом и на такую тематику О_о
До этого писала тока гет-драбблы...
Разрешения на публикацию: ага :з

(1-2) (3)

Глава 4
С тех пор прошел уже целый месяц. Хенсын, что тогда, что сейчас с трудом помнил, как добрался до камеры в тот злополучный день. То ли его несли под руки охранники, то ли он сам плелся за ними, еле передвигая ноги, каждый раз рискуя грохнуться в обморок. Скорее все-таки первое. Хотя, возможно, вообще оба варианта. Так же он смутно помнил, как, войдя в камеру, сделав пару шагов, обессилено рухнул на свою кровать и провалился в сон.
Об ухмыляющихся лицах сокамерников Хенсын просто предпочитал не вспоминать. Однако в память отлично врезались те кошмары, что мучили ему в ту ночь. Ему снилось, как Чунхен очередной раз избивает его, а потом насилует. Потом это стало повторяться каждую ночь. Бесконечная череда издевательств, избиений и, в конце концов, смерть от рук Чунхена.
Как-то ночью… нет, он не сам проснулся от нового кошмара, его разбудили. Он был словно в полубреду: тяжел дышал, метался по кровати, стучал ногами и кричал «Не надо! Хватит!», пока не перебудил всю камеру, а за ними-то дело не встало. Кто-то пнул Хенсына ногой, когда он находился в очередном припадке, так, что у того вышибло дыхание. Однако открыв глаза, Хенсын словно и не просыпался. На него сверху вниз, без каких либо эмоций, смотрел Чунхен. На этот раз Хенсыну хватило доли секунды, чтобы собрать себя в кучу, предупреждая насилие со стороны Чунхена. Качнув головой, тот вернулся в свою кровать. Но Хенсыну показалось странным, что он сам разбудил его, хотя его кровать самая дальняя от кровати Хенсына.
Лежа в ту ночь и мучаясь напавшей бессонницей, из-за нежелания вновь попасть под раздачу во сне или наяву… Хенсын принял решение. Слишком жестокое для него, но оно было необходимо. Хенсын отомстит Чунхену. Не сегодня и не завтра, но когда-нибудь точно отомстит. А сейчас ему нужно взять волю в кулак и не раскисать, отбросить жалость к самому себе, прекратить истерить. И он просто блокировал те ужасные воспоминания, связанные с Чунхеном. Ту боль, то унижение, ту бесчеловечную жестокость… Хенсын оставил себе лишь ненависть. Она пришла к нему в день насилия над ним, и теперь Хенсын ее не отпустит, культивируя и взращивая, чтобы в один прекрасный день воздать Чунхену за все его страдания. С тех пор Хенсын спал почти спокойно.
***
Весь этот месяц Есобу тоже было не сладко. Осознание наличия чувств к Дуджуну приводило его к психологическому тупику. Что-то вроде ощущения невесомости в плохом смысле. Он чувствовал себя подвешенным в воздухе, словно ему не за что было держаться, словно вот-вот, и он упадет в неизвестную пустоту и темноту под собой. Черная дыра в сердце росла. Но нежелание делать себе больно позволило Есобу отодвинуть свои чувства немного в сторону, ограничиваясь лишь покалыванием в груди, когда Дуджун появлялся неподалеку. Ему нельзя было любить его, а Дуджун просто не любил Есоба. Откуда там взяться любви?! Ну, он был нежен… Это да. Однако это не показатель. До их первого секса Есоб уже понимал, что Дуджун во многом хороший человек, а тут он только подтвердил догадки, но не больше. Просто Есоб зря боялся его и все. А сам Есоб?! Как он мог так быстро сдаться? Как он мог сам поцеловать Дуджуна, практически выдавая собственные чувства? Но так хотелось… Есоб не смог тогда сдержаться. А что было потом? Что было утром? Когда Есоб проснулся, Дуджун уже был практически одет. Есоб не стал звать его, а Дуджун даже не повернулся в его сторону. Молча ушел, не обернувшись ни разу. Есоба это задело, а спустя некоторое время он все-таки смог признаться себе, что рассчитывал на что-то со стороны Дуджуна… Надеялся, что может получить хоть частичку любви от тюремного авторитета.
Дуджун был проблемой, а ещё одной проблемой оказался Ён. Хотя сильнее всего с тех пор давал прикурить всё же Дуджун. Если Ён просто конкретно насел на парня, заставляя после той ночи с Дуджуном делать все, что должны были делать петухи всей тюрьмы: убираться в камерах, мыть параши, душевые, коридоры и рабочие кабинеты. То однажды, как раз тогда, когда Есоб мыл душевую, туда заявился Дуджун и без разговоров поимел его. Прислонил к стене, заломил руки и поимел. Ничего общего с их первым «свиданием», но так похоже на опущение. Это нехило напугало Есоба. С чего такие перемены? Такая хладнокровность и пустой взгляд, когда он вошел в комнату. Вдруг Дуджун ненормальный? И Есоб влюбился в ненормального. И помимо этого случая были другие… Почти каждый день лидер просто приходил и трахал Есоба, где бы они ни находились. После первого раза у Есоба был шок, после второго – боль, разрывающая сердце, а после третьего он просто сполз по стенке и дал волю рыданиям, сотрясающим его тело. «Почему же так?» — убивался Есоб, — «Откуда такая смена поведения? Лучше бы он вообще меня не замечал, как раньше…»
Так прошел ещё месяц, а за ним и другой. Есоб работал, следовал распорядку тюрьмы, слушался оппу и старался не попадать на глаза Дуджуну, который все равно находил его, беспощадно делая все, что ему захочется. Светлые чувства, зародившиеся в тот день в камере, постепенно гасли под напором необъяснимой жестокости. Если так продолжится, Есобу будет только хуже, он твердо знал это. Да ещё и эти приказы Ёна, он опять кого-то слушается…
У Есоба остался лишь только один понимающий человек – Хенсын. Хоть с ним они пересекались редко, все равно были довольно близки, посвящая друг другу болезненные секреты и обиды. С Хенсыном он чувствовал себя чуточку лучше, но в последнее время общение их практически свелось на нет.
В тот день в столовой Хенсын очередной раз плакал на плече Есоба, рассказывая те ужасы, что творил с ним за это время Чунхен. Есоб же так и не решился посвятить Хенсына в то, что на самом деле испытывает к Дуджуну. Хотя он и сам запутался уже, потому что издевательства Дуджуна вызывали в нем что-то вроде ненависти, смешиваясь с той симпатией, которая возникла во время их занятия любовью и, в итоге, превращаясь в клубок противоречивых суждений. Есоб решил дать такое определение происходившему в той камере, хоть только и с его стороны… занятие любовью. Ведь Дуджун тогда сказал что-то об этом, пусть это и не было правдой.
Хенсына же повергали в ужас издевательства Чунхена. С того дня он не то чтобы изменился, но жестокость по отношению к Хенсыну выросла в несколько раз. Он мог, проходя мимо, внезапно дать с ноги в живот или под коленку, вызывая хохот других заключенных. Чунхен мог подойти и перевернуть стол, за которым обычно ели Есоб с Хенсыном, он отпускал колкие шуточки в сторону Хенсына и давал ему различные прозвища, в конце концов, за ним закрепилось «куколка». Такое впечатление, что Чунхен постоянно старался усилить и так огромнейшую ненависть Хенсына. У него получалось, так как твердость в выбранном пути после подобных инцидентов у Хенсына только росла. Но так как Хенсын по своей сути не подходил для таких вещей, как месть, и тяжело принимал подобные издевательства, ему нужно было поделиться переживаниями с кем-то, с Есобом.
Их очередной разговор прервал Ён-оппа. Хенсын знал его, но тот никогда не испытывал к нему такого интереса, которое направлял на Есоба.
— О чем разговариваем, мои сладкие? – приторным голоском пропел оппа, присаживаясь напротив парней.
— Чего ты хочешь? – сразу уходя в оборону, ответил ему Есоб, выпрямляясь на стуле.
— Фу, как грубо, зачем же так? – наигранно надулся Ён, но потом наклонился ниже, — Но ты прав, есть дельце…
— Выкладывай, — Есоб напрягся, от этого парня точно не надо ожидать хорошего.
— Поцелуй Дуджуна, — внезапно твердым, не терпящим отказа, голосом сказал Ён, щуря глаза, — Он сейчас придет в столовую, а ты подойди и поцелуй его, хотя бы в щечку.
— Зачем? – как же странно для Есоба было сначала интересоваться, а потом уже делать. Раньше он не задавал лишних вопросов. Никогда.
— Как зачем? Я так сказал, — и впервые Есоб почувствовал, как со стороны оппы подул холодный ветерок, а глаза заиграл недобрый огонек, — Ещё вопросы?
Это простое заявление привело Есоба в ступор. Что-то в голосе Ена заставило Есоба задуматься. А если он и вправду сделает так, как говорит ему Ён? Что будет? Зачем это ему? И Есоб впервые сделал то, что должен был сделать давно, ещё с Кикваном. Он решил противиться воле чужого человека, основываясь только лишь на своих ощущениях. Тем более, ему явно не светит ничего хорошего в этой ситуации. Если он поцелует Дуджуна, то, вспоминая случай с Хенсыном, по тюремным законам Дуджун станет опущенным. Что ж, это интересное предложение, как месть за поведение Дуджуна и издевательства над Есобом. Однако есть одно «но», и это даже не чувства Есоба к лидеру… Зачем же такой итог Ёну? Почему в хитром прищуре Ёна Есобу видится и другая сторона медали? А она есть. Дуджуну совершенно точно не понравится такой поворот событий, а, значит, вероятнее всего, пострадает Есоб. Дуджун просто убьет его от охватившей ненависти и злобы. Ни первого, ни второго Есобу, в общем-то, не хотелось, поэтому он поднял голову и твердо ответил:
— Нет.
У Ёна на лоб глаза вылезли. Казалось, он сейчас задохнется от такой наглости со стороны человека, который должен был ему беспрекословно подчиняться. И он, ничего не ответив, просто толкнул ногой Есоба вместе со стулом, на котором тот сидел.
— Считаешь себя крутым?! – закричал Ён, привлекая к себе внимание зэков, находящихся в помещении столовой, — Как смеешь мне перечить?!
— Не трогай его! – вскрикнул Хенсын, подбегая к Есобу, чтобы помочь тому встать на ноги.
Пока Есоб поднимался, к Ёну уже подоспели его прихвостни, отталкивая Хенсына от Есоба. Они поставили парня на ноги и прижили к одной из колонн, что была незаменимым условием такого большого помещения.
— Есобчик, а ты знаешь, что нарвался? – закатывая рукава, вкрадчивым голосом проговорил Ён. Потом замах и удар в челюсть.
— Ну и пусть! – Есоб сплюнул на пол кровь и с вызовом посмотрел на оппу. Он сам от себя не ожидал такого поведения, никогда не думал, что будет сопротивляться так рьяно, непонятно что защищая. Но сейчас его сердцем завладели невиданные доселе смелость и азарт. Он хотел, чтобы это произошло. Даже чувствовал, что меняется благодаря этой ситуации. Пустоту в сердце заполняет если не любовь, то злоба. Как же он устал быть пай-мальчиком, теперь Есоб хотел показать нового себя.
— Что ты сказал? Значит, мою маленькую просьбу не выполнишь? – Ён демонстративно поиграл мышцами, но это ни капли не спугнуло Есоба.
— Да пошел ты к черту со своими просьбами! – Есоб плюнул ему в лицо.
Ён не спустил ему такого и со всей силы вмазал Есобу в челюсть, потом снова и снова. Он бил его ногами, кулаками. Бил в лицо, живот и по ногам.
В это время Дуджун с Чунхеном подошли к месту драки и, не обнаружив для себя ничего интересного, Дуджун спокойно встал и посмотрел на Есоба ничего не выражающим взглядом. В его глазах не было ни тени беспокойства. Этот удар для Есоба был сильнее тех, что наносил Ён. Ведь пока Есоба били, Дуджун просто прислонился к стене, сложа руки на груди, и о чем-то изредка перешептывался с Чунхеном.
Хенсын с ужасом уставился на все это действо, но ничего сделать не мог. Хотел, но не мог. Даже вроде бы подавшись вперед в порыве защиты, он тут же словил недобрый взгляд Чунхена, а Хенсыну явно не стоило ему возражать. Есоб бы поддержал в этом Хенсына, потому что его однажды уже едва не убила вспышка гнева Чунхена. Лучше не надо. Сам может потом не выжить. И Хенсыну уже ничего не оставалось, как стоять и смотреть на страдания друга. Почему охрана не вмешивается? Ну, это глупый вопрос.
— То, что мы внизу, не значит, что своему оппе не надо подчиняться! – приговаривал Ён, нанося Есобу очередной удар. Свита оппы всё держала Есоба за руки, тем самым прижимая его к колонне. Его голова обессилено повисла, а из уголка рта дорожкой стекала кровь. На лице появились гематомы с кровоподтеками, бровь была рассечена.
— Я никому больше не буду подчиняться! – Есоб, собрав силы в кулак и выплевывая очередную порцию крови, взглянул сначала на Ёна, а потом в сторону Дуджуна. Но тот, разговаривая с другими зэками, не видел его действий. Но от оппы они не ускользнули.
— Куда смотришь? Смотри сюда! – и ещё один удар.
— Пошел ты, сволочь! – Есоб кричал на Ёна, но на самом деле просто выплескивал свои чувства к Киквану, Дуджуну и всей своей жизни. Он бы сказал больше, но через боль это сделать было сложно. Опять же, выкрикивая ругательства, он все время кидал взгляд на Дуджуна. Ён заметил и это.
— Вздумал противиться? Решил, что есть на это право? Считаешь, ОН заступится за тебя? – с откровенной издевкой посмеялся Ён, хватая Есоба за грудки.
— Я… — еле выдохнул Есоб, но тут же словил ещё один удар в поддых.
— Что ты? Влюбился, что ли? – тут уже волна смеха прокатилась по наблюдавшим за сценой заключенным. – В него? В Дуджуна?..
И тут Ён осекся, потому что звук собственного имени привлек внимание Дуджуна. И до него все сразу дошло. Ведь был секрет, который Ён знал, а Есоб нет. Дуджун симпатизирует Есобу. Оппа хорошо читал характеры людей. Он понял, что и Есоб влюблен в Дуджуна, стоило только раз взглянуть на него. Может, Дуджун не любит Есоба или что-то такое, но откровенно симпатизирует, отказавшись от всех заключенных петухов, кроме Есоба. Он забыли и о Ёне, которого раньше использовал чаще других. Но Ён-то добровольно стал опущенным, влюбившись в Дуджуна ещё при первой встрече. Он и на воле был геем, а тут добился покровительства лидера и стал главным оппой для всех петухов колонии. Он даже признался однажды Дуджуну, но получив полный презрения отказ, не стал больше настаивать на своих чувствах. А с появлением Есоба у него все отобрали. Ревность. Ревность заставила Ёна приказать Есобу сделать то, чего и сам в общем-то не хотел, но все дело в этом Дуджуне. Он не хотел делить лидера ни с кем. А не сдержавшись сегодня сделал только хуже себе.
Дуджун теперь весь напрягся и подозрительно переводил взгляд с Ёна, застывшего в позе с занесенной для нового удара рукой, сжатой в кулаке, на Есоба, находившегося на грани потери сознания.
Есоб искал в себе силы поднять голову и, открыв глаза затянутые от боли пеленой, посмотреть, почему вдруг его перестали бить, а все зеваки внезапно замолчали, прекращая злобные улюлюканья и призывы к более решительным действиям со стороны Ена. Подняв глаза, Есоб неосознанно первым делом взглядом нашел Дуджуна. Даже какое-то облегчение снизошло на Есоба, когда тот убедился, что лидер ещё здесь, что он рядом. Вот черт, ведь он должен его хотя бы ненавидеть, а сам, как влюбленный дурак, радуется, что эта сволочь тут и такими теперь обеспокоенными глазами смотрит на Есоба, истекающего кровью. Эта мысль заставила его криво улыбнуться самому себе. С чего бы ему беспокоиться? Разве не он причина всех страданий Есоба с момента прибытия в ту распределительную камеру? Разве не его должен ненавидеть Есоб? Разве не он, Дуджун, сделал из Есоба свою игрушку? Когда хочу, тогда и трахаю. А ведь он был так нежен в их первый раз, не в пример нынешним поступкам. Да, кроме него никто не трогал Есоба, что с какой-то стороны странно, но это не доказательство хорошего к нему отношения или тем более наличия каких-то чувств. А Есоб-то уже успел влюбиться…
Ён как-то советовал Есобу: «Если станешь, как я, то твоя жизнь в тюрьме станет спокойной и размеренной. Секс у тебя будет не с кем попало, а только с покровителем, это очень удобно». Так Есоб узнал, что не лишь бы кто может использовать опущенных, что могут быть устойчивые пары, покровительство. И именно на это надеялся после их первого секса, думал, что раз лидер так нежен, есть возможность лучшей доли, но нет.
Те слова Ён произнес перед самой первой «встречей» Есоба и Дуджуна, когда отводил Есоба в душевую. С тех пор же только Есоб был в распоряжении лидера. Могло ли это значить… В этом случае получается, что единственная причина, по которой Ён мог так злиться, это… Его бросил Дуджун! Лишил своего покровительства! И взял себе новую игрушку… Есоба. У Есоба, от неожиданной, совершенно безумной догадки расширились глаза. Неужели… это все месть Ёна из ревности? Пха! Он ревнует Дуджуна к Есобу! Ну, по идее, есть повод, хоть и безумно идиотский. Дуджун никогда не полюбит Есоба! Причем ему все равно, что станет с Дуджуном и что станет с Есобом, ведь план-то непродуманный какой-то. Даже убив Есоба, Дуджун все равно станет обиженным, и тогда Ёну не быть вместе с Дуджуном.
— Ты ревнуешь? — находясь на грани, Есоб истерично рассмеялся, наблюдая за реакцией оппы.
— Ч-ч-что?! — лицо Ёна пошло белыми и красными пятнами, а рука, до этого занесенная для удара, опустилась.
— Господи, кто ж думал, что оппа опущенных окажется таким сантиментальным! — Есоба понесло, — Эй! Ты в своем хоть уме? Посмотри на меня, посмотри на Дуджуна! — Есоб без каких-либо тормозов просто мотнул голову в сторону напряженного лидера, — Думаешь, опущенный заслуживает любви в их глазах? Ну и что, что тебе покровительствовали, ты все равно не более, чем игрушка! И я игрушка, Ён! Что за глупости ты пытаешься доказать приказывая мне такие вещи? Поцеловать его?! Да он убьет меня после этого, и бровью не поведет! Или ты этого хотел? Так давай!
Есоб поднял голову и прямо посмотрел на Дуджуна, он говорил уже не с Ёном, это предназначалось другому человеку. И Есоб продолжил свой монолог, выплескивая все скопившиеся чувства.
— Убей меня! Все равно мне не жить, так зачем мучиться?! — у Есоба в глазах встали слезы, — Не слышал про меня ничего? Я смертник! Ещё месяц-другой и меня повесят, но мне не нравится такая смерть! Убей меня прямо сейчас!
И он вновь взглянул на Ёна каким-то умоляющим взглядом. Пусть они убьют его сейчас, пусть он умрет от рук хотя бы оппы, тогда, когда хочется ему, а не когда придет приказ о казни.
Ён от злости на Есоба, от того, что тот был бесконечно прав, приготовился нанести ещё один удар, когда в их разборки вмешалась охрана во главе с начальником Кимом.
— Ён, а ну-ка успокоился! Отпустить парня! Отведите Есоба в лазарет! Убрать здесь все! Господи, что не день, то разборки! – командовал начальник разгоняющими толпу охранниками, выразительно поглядывая на Ёна, а потом в сторону Дуджуна, — С вами же жить спокойно не получается!
Когда Есоб повернулся вслед за начальником, на месте, где находились Чунхен с Дуджуном, остался только первый, странным взглядом посматривающий на Есоба. А Дуджуна уже не было. Он бросил Есоба, растоптав последнюю частичку надежды. Это конец.
***
— Зачем вы посадили его? Он же не виноват!
— Его нашли на месте преступления!
— Но это другой парень. Тот, что… изнасиловал меня, вот этот! — говорила девушка на больничной койке, тыкая пальцем в фотографию на столике перед собой.
— Вы уверены в этом, госпожа Пак?
— Абсолютно, господин следователь.
***
Вечер того же дня практически перевернул мировоззрение двух парней. Есоб отмывал себя от крови и грязи, а Хенсын готовился к назначенному на вечер «свиданию»… Оба были в жутком расположении духа и оба практически молчали, прокручивая в голове собственные ужасные мысли.
«За что все это? Что за маятник? Почему Дуджун так себя ведет? Что за глупая ревность Ёна? И почему начальник Ким помешал нам? Все бы так хорошо кончилось… убили бы меня и все…» — думал Есоб, подставляя окровавленное лицо под струю прохладной воды.
«Нееет! Нет! Нет!!! Почему?! Почему все так?! Ему мало издевательств надо мной? Почему он ещё и свидание назначает?! Я умру сегодня… точно умру… а мстить ещё не готов… Чунхен… за что?!» — упираясь головой в стену и ударяя по ней кулаком думал Хенсын. Он стоял под горячим душем, который все равно не помогал расслабиться и успокоить нервы.
На выходе из душевой, парни случайно услышали разговор двух тюремщиков, ожидающих их около дверей:
— … как же все это надоело! Сколько ещё этот беспредел будет твориться? – сетовал один из них.
— Не знаю. Видимо, пока начальник Ким не решит, что палата за подобный беспредел слишком мала. Хотя сумма, которую платит папаша Дуджуна, наверное, заоблачная, раз начальник все терпит.
— А за что он сидит-то? Неужели папаша спихнул нерадивого сыночка? Хотя тогда почему ему прощаются все, даже самые ужасные поступки, и обеспечен такой комфорт?
— Насколько я в курсе, ни за что, — охранник рассмеялся, — Но вся его семья – криминальные авторитеты и воры в законе, так что не удивительно. Я слышал, что Дуджун просто скрывается от врагов их семьи, там какие-то серьезные разборки.
— Ого! Ничего себе, молодой парень, невиновный, а находится в таком месте. Но тогда зачем скрываться в тюрьме?
— Они ещё что-то прикрывают этим, но я не знаю что. Да и начальник Ким чем-то обязан папаше Дуджуна, поэтому принял его. А вот платят ему за удобства как раз.
— А Чунхен?
— Что Чунхен?
— Ну, они же знакомы, я сразу это понял, когда Дуджуна привезли сюда. Они сразу начали так по-братски обниматься.
— Ааа… ну, Чунхен сидит пожизненно за двойное убийство, за него тоже платят, но меньше, вот он и тусуется в общем режиме. Опять-таки, насколько я в курсе, Чунхен до тюрьмы был лучшим другом Дуджуна. Вообще, по ходу, Дуджуна направили в эту тюрьму именно потому, что здесь Чунхен, чтобы не скучно было. Хотя я слышал, что начальник думает, будто они тут что-то замышляют. Но я так не думаю, это бред.
— Ясно…
— Кстати, ты понимаешь, почему вдруг вполне мирные Чунхен и Дуджун вдруг стали так беситься с появлением этих двух красавчиков?
— Тебе тоже так показалось?
— Что красавчики?
— Ха-ха, нет, что парни немного изменились…
— А, ну, да, вот говорю же, странно это.
— Согласен. Где, кстати, эти самые красавчики? Что-то давно их нет… — появившийся звук шагов по направлению к дверям усиливался.
Чтобы не раскрыться, Есоб и Хенсын, слушавшие разговор, затаив дыхание, по очереди вышли из своего укрытия, натягивая на лица самые скучающе и бесстрастные выражения, дабы не выдать шок, сковавший все их тело.
***
Вернувшись в свою камеру и забравшись с головой под одеяло, Есоб стал прокручивать у себя в голове услышанные слова охранников. Мысли разбредались в разные стороны, миллионы ужасных, странных и просто бредовых догадок лезли в голову. Получается, Дуджун такой же невиновный, как и Есоб? Но они, конечно, все равно разные. Дуджун тут практически по своей воле. Что ж могло такого случиться, что ради его безопасности отцу и матери пришлось запихать его в тюрьму? Невероятно! Боже, тогда это все меняет. А план Ёна кажется ещё более идиотским, ведь даже изнасилуй его Есоб прямо на глазах всей тюрьмы, Дуджуну это сойдет с рук! В отличие от Есоба он может не подчиняться правилам! У него для этого есть все! Боже… какой же Есоб дурак… Теперь точно ясно, почему Дуджуна окружает охрана и почему у него так много запрещенных в тюрьме вещей. Но ещё одна вещь безоговорочно не ясна – почему он опустил Есоба? Почему человек, который мог просто пройти мимо и не замечать Есоба, вдруг своими руками делает из него опущенного, а потом бросает всех петухов и даже Ёна, и постоянно его домогается? Почему и зачем ему Есоб в принципе?
Просвет, появившийся в облаке непонимания, быстро затянули мысли рода: «Нет, скорее это скорее всего из-за скуки! Не мог же ему понравиться Есоб. Да, у него был Ён, который готов подставлять жопу в любой момент… Но в Есобе его ничего привлечь не может. Значит, здесь что-то другое».
***
Направляясь на свидание, как на смертную казнь, Хенсын морально приготовился защищаться. Шок от полученной информации не проходил. Чунхен – убийца, а, значит, с легкостью сделает тоже самое с Хенсыном. «Пережить бы эту ночь, а завтра я уже отомщу». Почему он не готов сейчас, Хенсын не понимал, его просто трясло от страха. Все его решения как-то быстренько отползли в сторону перед лицом опасности. Свидание, которое ему так внезапно назначил Чунхен, выбило у Хенсына землю из-под ног. Учитывая его постоянные издевательства в любое время и в любом месте, для Хенсына такая новость стала огромной, неприятнейшей неожиданностью. Стоя перед дверью камеры, он медленно тянул руку к двери, чтобы открыть ее. Но та сама распахнулась, представляя взору Хенсына негодующего Чунхена.
— Что стоишь? Заходи давай! – и он за руку вволок Хенсына в камеру, запирая за ним дверь.
— Чунхен… — Хенсын пятился назад.
— Ты опять стонешь? – приближаясь небольшими шагами, Чунхен раздраженно посмотрел на Хенсына.
— Чунхен!.. – идти уже было некуда. Почему все повторяется?
— Ещё раз произнесешь своим грязным ртом мое имя, и я точно убью тебя. Сразу, – поймав Хенсына за руку, он прижал его к себе, шумно вдыхая запах волос Хенсына и заползая руками под его рубашку. От слова «убью» Хенсын содрогнулся всем телом. Чунхен косо посмотрел на него, но быстро вернулся к прерванному занятию.
— Пожалуйста… — Хенсын на свою беду запрокинул голову, стараясь сдержать слезы. Этим и воспользовался Чунхен, жадно целуя обнаженную шею.
— А! Нет!.. – поняв свою ошибку, он попытался отстраниться, но сильные руки Чунхена не давали и пошевелиться.
— Сопротивляешься? – бровь Чунхена поползла вверх, — Тогда зачем же ты так изогнулся, детка? Ты в опасные игры со мной играешь.
— Не надо, Чунхен… — Хенсын в испуге тут же бросился прикрывать рот руками, но Чунхен уже поднял руку и схватил его за горло.
— Я, кажется, тебя предупреждал! – молнии сверкали в глазах Чунхена, а рука на шее постепенно сжималась, не давая Хенсыну дышать.
Но внезапно в дверь постучали. После пятого раза, Чунхену пришлось отпустить Хенсына и подойти к двери.
— Кто? – раздраженно кинул Чунхен.
— Эм, тут такое дело… Хенсына вызывает начальник Ким.
— Что? Скажите ему, что он занят! – Чунхен вот уже приготовился развернуться и идти обратно к вжавшемуся в стену от страха Хенсыну, когда другой голос из-за двери прокричал:
— Чунхен, мать твою, это по его делу! Отпусти парня!
По голосу явно Дуджун, на что Хенсын округлил глаза, недоуменно смотря на спину Чунхена, видимо, внутри которого боролись какие-то силы. Спустя минуту Чунхен вздохнул, нехотя развернулся и, смерив Хенсына убийственным взглядом, мотнул головой в сторону двери:
— Свободен!
На дрожащих ногах Хенсын медленно направился к выходу, почему-то касаясь рукой того места на шее, где были губы Чунхена. Бросив в сторону Чунхена мимолетный взгляд, Хенсын увидел, как тот уже лежит на кровати, положив руку себе на лицо.
— Почему ты отпустил меня? – неожиданный вопрос Хенсына застал Чунхена врасплох, что тот даже убрал руку и посмотрел на парня, чуть задержавшегося у двери, но повернутого к нему спиной.
— Что за вопрос? – на что Хенсын всхлипнул, вызывая у Чунхена порыв, из-за которого тот резко сел на кровати.
— Ничего… — но Чунхен не дал ему договорить.
— Ты все ещё можешь остаться, — где-то даже более торопливо, чем нужно, чтобы казаться безразличным, сказал Чунхен. Однако Хенсын уже вышел за дверь, оставив неожиданно растерявшегося Чунхена одного.
А выйдя за дверь, сам Хенсын, смахивая непонятно откуда взявшиеся слезы, почувствовал что-то вроде потери и сожаления…

@темы: max, Junhyung/Hyunseung, Doojoon/Yoseob, Fanfic, NC-21

---

Оттуда нет возврата (3)

[beast fanworks community]

Автор: SimusiK
Фэндом: B2ST
Персонажи: Чунхен/Хенсын, Дуджун/Есоб
Рейтинг: NC-21
Жанры: Ангст, AU, Даркфик, Драма, Слэш (яой)
от себя добавлю: deathfic

~

Предупреждения: Нецензурная лексика, OOC, Изнасилование, Насилие
Размер: Макси, 46 страниц
Кол-во частей: 6
Описание:
Вжавшись в стену, Есоб отчаянно молился, чтобы эти парни не тронули его. Но сомнение разливалось по его организму вместе с животным страхом, который поглощал разум и заволакивал глаза пеленой. Они сказали, что им как раз нужен такой паренек, как он. Они сказали, что их камеру недавно покинул, как выразился представившийся Дуджуном главарь, мальчик, которого они использовали для «определенных целей». И они сказали, что он, Есоб, очень подходит им именно для этих целей.(с)ОНВ
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора.
Примечания автора:
Это моя первая слэш работа, причем сразу с рейтингом и на такую тематику О_о
До этого писала тока гет-драбблы...
Разрешения на публикацию: ага :з

(1-2)

Глава 3
«Нет, так не пойдет!» — думал Чунхен, лежа на своей кровати и издалека наблюдая за беспокойно спящим Хенсыном. Вспомнив происходившее в рабочей комнате, Чунхен нахмурился. Это не опущение было, а просто занятие любовью какое-то. Он явно дал слабину, не устоял перед этим парнем, который так сильно привлекал его, что он даже лично взялся за его опущение, хотя так ненавидел гомосятину, что вечно крутилась возле него и Дуджуна, пытаясь с помощью авторитетов улучшить свое положение. Взять хоть этого пресловутого Ёна, который сделал все, чтобы Дуджун взял его под свою опеку. Но Хенсын явно был не таким. Он вообще был первое – невиновным, второе – не хотел быть опущенным. Казалось, в нем было что-то другое, что притягивало к себе Чунхена. Поэтому Чунхена смутило его поведение, поэтому он так старался быть нежнее, чем должен был. Хорошо успел взять себя в руки, иначе совсем потерял бы сам себя. Но так больше нельзя! Для безопасности их обоих нужно это прекратить! Да и Чунхена все равно бесит гонор этой истерички, которая то противиться, то стонет от удовольствия… Сконцентрировавшись на негативны мыслях, Чунхен принял единственно верное решение.
***
Для Есоба эта неделя тянулась бесконечно долго. Жесткий распорядок дня, вечные правила и отчужденность окружающих не давали Есобу расслабиться и почувствовать себя как-то спокойнее. Когда он проходил мимо высших каст, от него отодвигались как от заразного. Да, он не один такой был, но именно Есобу было сложно принять такие вещи. Может, потому что он новенький. А может, потому что подобное отношение к нему ещё больше не давало забыть, почему он в тюрьме. Если бы на него не обращали внимания, возможно, Есоб тихо-мирно отбыл свое наказание, хотя бы до объявления о казни. Мысли о возможной смерти ещё больше вгоняли Есоба в депрессию, и он предпочитал не думать, чтобы не доставлять себе больших страданий. Есоб не хотел жалеть себя. Тогда, в зале суда, он дал самому себе слово, что больше никогда не будет тупо следовать за кем-то. Дал слово, что станет сильным. И вот теперь наступило это время. Нужно забыть об изнасиловании и жить дальше. Ему и так каждый второй делал неприличные намеки. Только присутствие в помещении Дуджуна приводило всех в адекватное состояние. О Дуджуне Есоб тоже предпочитал не думать, хотя живя с ним в одной камере, это сделать было сложно. И он все продолжал не понимать мотивов лидера, опустившего его в первый же день заключения Есоба. Зачем, если все равно с тех пор больше ни разу не взглянул в его сторону? Сначала он пытался Дуджуна ненавидеть, пытался держать в голове воспоминания об изнасиловании, но так как Есобу самому это было неприятно, он ради собственного спокойствия старался забыть об этом событии… пришлось… пришлось выкинуть из головы единственную отрицательную эмоцию, связанную с Дуджуном. Теперь у Есоба остался только интерес к лидеру. Местами неосознанный, вызванный такой разницей в отношении к нему всего персонала тюрьмы. Дуджун к тому же оказался не просто глупым и злобным зэком, как думал сначала Есоб… На самом деле, он постоянно удивлял Есоба. Если судить по нему со стороны, то Дуджун казался очень образованным, интеллигентным, серьезным и воспитанным… Он никак не попадал под то клеше обычных зэков, которое демонстрировали его приближенные, устанавливающие строгие рамки подчинения вокруг него, пока сам Дуджун спокойно занимался своими делами: читал книги, слушал музыку, играл в карты.
К слову о музыке… У него не только плеер был, но и собственная одежда, деньги и другие мелочи, полностью запрещаемые тюремными правилами. Сначала Есоб думал, что такое разрешено, потом, что Дуджун скрывает наличие таких вещей, но когда он вышел на проверку в спортивных штанах и футболке, стало ясно, что тут замешано что-то другое. Ни начальник Ким, ни какой-либо другой тюремный работник не предпринимали ничего против занятий и поведения Дуджуна. Он даже в рабочие кабинеты приходил, когда ему хотелось. Форму надевал очень редко и только ради забавы. Вокруг него всегда было несколько человек, которые были что-то типа охраны, как понял Есоб, вспоминая случай в камере, когда он огрызнулся Дуджуну.
Странно, что никто не обращал на все это внимания, странно, что это никого не волновало. А ещё странно то, что Есоба никто не тронул после опущения. Не в прямом смысле, дотрагивался рукой. А в смысле не звал на «свидания», как здесь говорили. Дуджун точно так же будто и не помнил о существовании Есоба, проходя мимо, даже взгляда не бросал.
Почти каждый день новые знакомые Есоба, другие опущенные, ходили по разным камерам из рук в руки так сказать. Вообще, узнав этих людей ближе, Есоб был в шоке. Не было ни одного сопротивляющегося. Все оказались довольными своим положением. В этом смысле понятно, почему довольны настоящие гомосексуалисты, они привыкли, им нравится. Но ведь были и такие, как Есоб. Однако они почему-то не торопились осуждать тюремные порядки и систему каст. Наоборот, когда однажды Есоб спросил, почему они все это терпят, его отправили куда подальше собирать ромашки. Нездоровое отношение к тому, что должно быть противным и унизительным. Особенно на этом фоне выделялся один человек. С ним Есоб познакомился под занавес недели, когда ожидал новостей о Хенсыне. Его должны были выписать в тот день, но пересечься, чтобы поговорить, они могли лишь в столовой в обед, но он там не появился. Может, боялся новой встречи с Чунхеном. Бедняга, что с ним сделал Чунхен. И как сильно Чунхен отличается от Дуджуна. Есоб привык сравнивать все и всех с Дуджуном за эту неделю, ему нужно было определиться с мнением, хотя он до конца и не понимал, зачем ему это.
Так вот этот парень подошел к нему на прогулке, когда задумавшийся о Хенсыне Есоб сидел возле ограды и смотрел в сторону лесной рощи сквозь сетку и колючую проволоку.
— О, это ты тот самый новенький из камеры Дуджуна? Понятно, понятно... — Есоба оценивающе оглядывал странный парень чуть старше его самого.
— Кто вы? – Есоб поднялся на ноги.
Но этот странный парень начал кружить вокруг Есоба, отходя назад, потом снова приближаясь. Задумчиво что-то рассматривал на нем или куда-то всматривался.
— Ой, давай без формальностей. Называй меня Ён-оппа, — парень хмыкнул, продолжая осматривать Есоба как на выставке. Поднимал руки, нюхал волосы, тискал за щеки. Ощущения у Есоба он вызывал самые мерзкие.
— П-почему оппа? — тупо спросил Есоб, убирая от себя руки Ёна и отходя на полшага назад, чем нисколько не смутил поведение странного парня, а только вызвал на его лицо хитрую ухмылку.
— Ну, я старше тебя, хотя можешь называть меня и папиком. Среди таких, как мы... — он подмигнул Есобу и одарил его лучезарной улыбкой. — Я как бы главный... Ваш заботливый папочка или братик, который всегда подскажет, что делать и куда идти, если тебя вызывает на «свидание» какой-нибудь авторитет. Всегда слушай меня и все будет хорошо.
Есоб поразился этому парню. Ему, по ходу — о господи! — нравилось его положение! Ему нравилось, что какие-то ушлепки могут трахать его, когда захотят. Могут издеваться, могут бить. Ему это нравилось, и он с нежностью поглаживал синяки на своих руках. В это время Ён выжидательно смотрел на Есоба, видимо, желая какой-то реакции от него. Опять нужно кого-то слушаться... Есобу это не нравилось, но он все-таки вынудил себя кивнуть «оппе».
— А ты понятливый... Надеюсь, мы будем жить дружно, мой милый, — сказал он эту вроде простую фразу, но Есоб отчетливо уловил в его голосе что-то вроде... предупреждения? О чем он может его предупреждать? Есобу ничего не нужно. Он вообще хочет поскорее выбраться из этой тюрьмы. Что им делить? Вроде, нечего.
— И да, кстати, сегодня вечером ты должен быть чист, ухожен и напомажен, как говорится, — Ён послал Есобу воздушный поцелуй. – Сегодня твое первое свидание, Соби.
— Что?! – у Есоба отвисла челюсть, он так привык, что никому не нужен, что не сразу осознал сказанное оппой. – С-с кем?..
Ох, лучше бы он не спрашивал. Лучше бы он умер ещё тогда, в первый день.
— С Юн Дуджуном, вот с кем, — почему-то на этих слова Ён огрызнулся и скривил лицо, после чего демонстративно развернулся и пошел в противоположную от Есоба сторону.
У Есоба на глаза наступили слезы. Почему он? Почему тот человек, которого Есоб старается ненавидеть и не подпускать к себе даже в мыслях, выбирает его своим партнером? Господи, сколько вопросов и ни одного ответа. Есоб должен определиться с отношением к себе, тюрьме, Дуджуну и жизни в целом. Хотя бы перед смертью… «Нет, об этом думать не стоит, все обойдется…» — так отгонял от себя страшные мысли Есоб, но все равно на сердце было очень тяжело.
Вечером он сделал все, как ему сказал Ён. Помылся, переоделся и стал чистить зубы. На глаза наворачивались предательские слезы, когда в голове возникала причина всей этой подготовки. У него, абсолютно нормального мужчины, который любил в своей жизни лишь женщин, будет секс с другим парнем, причем не потому что так хочется, а лишь из-за каких-то глупых правил в негласном тюремном распорядке жизни. Чистя зубы, в его голове возникли пугающие картины возможных вариантов развития событий. Когда Ён-оппа сказал, что сегодня вечером у Есоба будет свидание с Дуджуном, у того едва сердце не остановилось. Вдруг Дуджун неадекватен во время секса? Господи, что за мысли? Что за жизнь-то у него такая? Если первый раз его изнасиловали, то что помешает лидеру сделать это снова? А если его побьют? Что за унижение Есоб должен вновь пережить? Какие ужасы для него все это время готовил Дуджун? А если он на самом деле какой-нибудь извращенец-фетишист? Психологически Есоб этого не переживет. Но… может… Есоб ошибается? Может, все будет без особых проблем? Возможно даже, Дуджун просто сделает дело, особенно не напрягаясь? Просто равнодушно поимеет, а потом спокойно ляжет спать в свою кровать, забыв, кто такой Есоб и с чем его едят. «Эх, жизнь моя жестянка», — думал Есоб, направляясь в камеру, в которую ему сказали придти. Ладони потели, а кровь приливала к лицу. Есоб, решил, что ему просто страшно.
***
Когда Дуджун вошел в камеру, Есоб уже сидел на кровати и лихорадочно соображал, как же ему поступить и как отговорить лидера от того, что тот собирался делать. Да, скорее всего, это бесполезно, но благоразумие плавно отошло в сторонку, оставляя место лишь глупой надежде на хороший конец. Все его раздумья в душевой вылились в одно единственное желание – любым способом остановить Дуджуна. Терпеть он не хочет и не может, поэтому Есобу нужно, просто необходимо предотвратить последствие этого «свидания».
— Дуджун… — начал свою первую попытку Есоб, наблюдая, как лидер закрывает дверь на замок.
— Да? – на удивление просто и спокойно ответил лидер. Может, насилия не будет?
— Ты… мы… я… — Есоб от волнения начал заикаться и забывать всю подготовленную для Дуджуна речь.
— Спокойно, Есоб… не нервничай так, я не кусаюсь, — Дуджун так же спокойно улыбнулся, тем самым вызвав в Есобе волну страха. Ему-то так не казалось.
В руках Дуджуна была какая-то небольшая спортивная сумочка, очень напоминающая косметичку. С ней он подошел к столу и, повернувшись спиной к Есобу, начал что-то на него выкладывать.
— Эм… Дуджун… — Есоб ещё раз предпринял попытку позвать Дуджуна к разговору. На этот раз лидер повернулся к нему и наткнулся на испуганный взгляд, к нему обращенный.
— Есоб, я же сказал, не переживай и ничего не бойся. Все будет хорошо. Это твой первый раз. Поэтому, если ты не будешь вырываться и устраивать истерик, мы отлично проведем время. Я обещаю.
«Надо же! Он ещё что-то обещает!» — Есоб внутренне возмутился, но нашел в себе силы ответить вслух достаточно спокойно, чтобы не выдать ни волнения, ни внутреннего раздражения, которое вызвали слова Дуджуна.
— Но… я не хочу. Прошу тебя, давай сегодня ничего не будет? Просто разойдемся, — слова звучали глухо, но твердо. Дуджун резко развернулся, облокотился на стол руками и, наклонив голову вбок, спросил:
— Считаешь, ты вправе указывать мне…
— Нет, я не указываю… — Есоб от страха резко перебил лидера и, заметив его недовольный взгляд, тихо договорил. – Я прошу…
— Ты разве ещё не понял? После ситуации с Хенсыном, после нашего знакомства, даже глядя на весь тюремный порядок, до сих пор лелеешь какие-то глупые надежды? Есоб, ты на самом деле такой дурак, или проблема в том, что я просто тебе не нравлюсь? Если первое, то тяжело тебе придется, тем более, если задержишься здесь надолго… — Есоб задрожал. – Ну а если второе… это легко исправить, я покажу тебе силу моей любви.
Лидер смотрел на Есоба с нескрываемым интересом, в ожидании его реакции, но тот молчал, рассматривая свои коленки. Есобу не нравилось все это, очень не нравилось.
— Ну, так как? Будешь сопротивляться или постараешься принять свое положение? Мне правда-правда очень не хочется сегодня устраивать разборки, бить тебя и портить отличный вечер. Но я твердо намерен сделать это. Давай по-хорошему, согласен? – Дуджун сложил руки на груди и посмотрел на Есоба прямым, честным взглядом, который в Есобе вызвал волну какого-то необъяснимого доверия, что парень смог лишь кивнуть в ответ.
— Ну вот и ладушки…
Дуджун стал приближаться к кровати, где сидел Есоб, неторопливыми шагами, чтобы не спугнуть парня, которого едва ли не трясло. Осторожно присев на одеяло рядом с Есобом, он развернул его к себе лицом, медленным движением убирая волосы Есоба с его лба. Так же медленно провел по щеке вниз, к подбородку, тыльной стороной ладони. Нежно обхватив лицо руками, медленно большим пальцем пригладил другую щеку, после чего медленно стал приближаться своим лицом к его лицу. Медленно, он все делал так медленно, что у Есоба, когда губы Дуджуна оказались всего в паре сантиметрах от его рта, с губ сорвался судорожный вздох, выдавая Дуджуну настоящие ощущения парня, которых он сам от себя-то не ожидал. Дуджун лишь слегка улыбнулся, опускаясь в невесомом, их первом поцелуе, на дрожащие губы Есоба.
Есоб просто сидел, замерев и стараясь лишний раз не дышать. От новых ощущений его бросало в жар, и Есоб, густо краснея, пытался собрать разбредающиеся мысли в кучу. Ощущая на себе руки Дуджуна, по телу проходила волна мурашек. Он был так нежен, что страх перед грубостью отступил. Но страх перед неизвестностью остался. Появилась пустота в сердце. Чувствуя на своих губах губы Дуджуна, Есоб сжался и зажмурил глаза, но поглаживания Дуджуна успокаивали и расслабляли.
Тем временем Дуджун аккуратно положил Есоба на кровать, осторожно ложась рядом, немного сбоку, продолжая целовать своими губами уже не так плотно сжатые губы Есоба. Рука его переместилась Есобу на шею и грудь, а другую он запустил в волосы. Дуджун делал все спокойно и размеренно, словно не желая повторения предыдущего раза. Он давал привыкнуть к себе.
— Есоб… — Дуджун неожиданно позвал его.
— Да… — но договорить парень не успел, так как Дуджун использовал этот маневр, чтобы отвлечь Есоба и вторгнуться в его рот своим языком.
От горячего языка Дуджуна у Есоба по телу волной прокатилось сильное возбуждение. Он, просто лежа до этого на кровати, на спине и принимая спокойно все действия лидера, внезапно возмутился. Он понял, что ещё чуть-чуть и остановить его будет поздно. А если не остановит, сердцу будет гораздо хуже и тяжелее. Он не знал, как будет себя чувствовать после этого секса, но понимал, что явно не радужно. Поэтому сделал попытку отстраниться…
— Ду… — разрывая поцелуй и пытаясь подняться начал было Есоб, но резким, сильным и властным движением был грубо отправлен в изначальное положение.
— Есоб, я уже просил тебя, — раздраженно начал Дуджун, — Но ты, видимо, не понял? Я настойчиво рекомендую тебе не раздражать меня, иначе вместо ласки и нежности получишь грубость и насилие, это тебе надо?
— Но…
— Никаких но, Есоб.
И он вернулся к прерванному поцелую. Сплетая их языки, рука лидера опустилась на живот Есоба, заставляя того втянуть его и немного запрокинуть голову. Есоб отлично знал, что чувствует. Он не был мальчиком и понимал, что если лидер продолжит, у Есоба встанет. У него и так уже ощутимо тянуло в паху. Есоб сдерживался, как мог, но руки Дуджуна умелыми движениями разрушали все его старания, превращая в пыль надежду на отсрочку неизбежного. И в один момент Есоб решил сдаться. Интерес к Дуджуну, желание и возбуждение Дуджуна и от Дуджуна сломали уверенность Есоба в своих силах, что он сможет противостоять напору этого парня. Нет, он пока ещё не отвечал ему на поцелуи, но уже расслабился и даже протянул руку и положил ее на плечо Дуджуна, слегка повернул голову, чтобы тому было удобнее.
Расценив все эти действия как согласие, Дуджун потянулся к краям футболки, осторожно потягивая ее наверх и, в итоге, снимая совсем. Обнажив тело Есоба, Дуджун привстал и навис над Есобом, начиная покрывать его тело крохотными и мягкими поцелуями, от лица к шее, потом ключица и плечо, а затем и грудь, вздымающаяся от каждого прикосновения к ней губ Дуджуна. Достигнув левого соска, Дуджун нежно обвел его языком и слегка втянул в себя, после чего проделал это же и со вторым. Есоб закрыл глаза от постыдного удовольствия, которое тут начал получать, ощущая, как начинает гореть от поцелуев Дуджуна и его невесомых движениях губ, языка и рук по дрожащему телу Есоба.
Достигнув живота Есоба, Дуджун вывел дорожку из мокрых поцелуев прямо к самым штанам Есоба. Посмотрев на него и решив, что все в порядке, лидер принялся за ширинку. Есоб резко распахнул глаза, но ничего не предпринял. Он уже все решил. Сопротивление не поможет, значит, сексу быть.
Расправившись со штанами, Дуджун уже взялся за резинку трусов, когда Есоб резко остановил его, положив свои руки поверх рук Дуджуна.
— Дуджун… — начал было Есоб, но Дуджун перебил его.
— Только не говори, что опять пытаешься все испортить, — к лидеру постепенно возвращалось раздражение, а глаза его потемнели, — Я уже говорил, что…
— Нет… Нет! – замотал головой Есоб, который успел уже сесть на кровати.
— Тогда что? – Дуджун слегка удивился и нахмурил брови.
— Могу я?.. – и Есоб осторожно протянул руку к лицу Дуджуна, кладя ее тому на щеку, и слегка подаваясь вперед.
Дуджун предпочел не отвечать, медленно наклоняясь к Есобу, но не приближаясь вплотную, давая Есобу сделать то, чего он хотел. А Есоб хотел поцеловать Дуджуна. Эта мысль в нем возникла спонтанно и неконтролируемо под лавиной нежности со стороны Дуджуна. В Есобе тоже она зародилась, отбрасывая в сторону последние против для сегодняшней ночи.
Когда губы Есоба накрыли губы Дуджуна, в нем произошли некоторые изменения. Во-первых, Есоб понял, что хочет Дуджуна. Во-вторых, он понял, что ему нравится Дуджун. Эта мысль заставила его распахнуть глаза во время поцелуя и наткнуться на открытые глаза Дуджуна, которые смотрели на него самого. Где-то с минуту они просто смотрели друг на друга, просто соприкасаясь лбами, после чего одновременно сделали новый поцелуй глубоким и страстным. Есоб с готовностью открыл свой рот навстречу Дуджуну, не забывая самому вторгнуться в рот лидера, сплетая их языки. Безудержный, одуряющий поцелуй двух людей, которые вроде бы ненавидели друг друга. Теперь это было не так, во всяком случае, для Есоба. О чувствах Дуджуна Есоб даже и не думал, отдаваясь полностью в его руки. В мгновение на пол полетела футболка Дуджуна, брюки Дуджуна и в конце – трусы Есоба, открывая взгляду лидера полностью обнаженного Есоба со стоящим членом. Этот факт заставил Дуджуна улыбнуться и, поспешно сняв свои боксеры, лечь между ног Есоба, отводящего голову в сторону из-за захватившего его ощущения близости Дуджуна.
Дуджун вновь накрыл рот Есоба своим поцелуем, одновременно с этим вводя в Есоба средний палец. Постепенно, но на всю длину, после чего делая паузу, чтобы тот мог привыкнуть. В момент, когда от боли Есоб прогнулся, Дуджун ещё больше углубил поцелуй, отвлекая Есоба от своих действий. Когда вошел второй палец, Есоб взметнул руки и опустил их на плечи Дуджуна, сжимая их в кулаках и напрягаясь всем телом.
— Ну-ну, тише… — хрипловато произнес Дуджун, осторожно растягивая Есоба пока двумя пальцами. Он повернул их сначала в одну сторону, потом в другую, а в итоге, опять совмещая боль от проникновения с поцелуем, вогнал их как можно глубже. Есоба накрыла волна удивительно приятных ощущений, от которых стало ощутимо жарче. Тем временем и третий палец скользнул в Есоба. Нежно целуя, Дуджун какое-то время продолжал растягивать Есоба, чтобы тот как можно лучше привык к новым для него ощущениям.
После чего, лидер встал, оставляя Есоба в полном недоумении лежать на кровати. Когда же Дуджун вернулся, стало ясно, что тот ходил к тому самому столику, и стало понятно, что выкладывал тогда он смазку. Нанеся немного на пальцы, он вновь скользнул в Есоба, смазывая парня как можно лучше. Закончив, он нанес немного и на свой член, готовясь войти в Есоба. Сам Есоб будто сжался, а по лбу стекла струйка пота. Обхватив ноги Есоба, Дуджун выбрал удобную позицию и в последний раз взглянул на Есоба, который от волнения слегка закатил глаза.
— Я начинаю… — немного вопросительно сказал Дуджун.
Есоб лишь слабо кивнул, приготовившись испытать то же самое ужасное ощущение, что и в пошлый раз. Но этого не произошло. Дуджун так хорошо его подготовил, что хоть первое проникновение стало некомфортным, той жуткой боли не появилось. Вместо этого он почувствовал, как усилилось то возбуждение, которое и так в нем было. Голова закружилась от вспыхнувших в нем ощущений и чувств, настолько сильных, что Есоб неосознанно сам подался вперед, впуская Дуджуна глубже и прижимаясь к нему всем телом, обхватывая руками Дуджуна так сильно, будто от этого зависела его жизнь. Есоб выкинул из головы все ненужные мысли. Он просто отдался Дуджуну сегодня. Полностью.
Дуджун, вновь позволив Есобу привыкнуть к нему, медленно начал двигаться. Постепенно ускоряя темп, лидер входил все глубже. И вот он уже вбивается в Есоба, медленно, но настолько глубоко, насколько может, каждый раз заставляя Есоба выгибаться от невиданных ему до этого ощущений. Он не знал, какого это – принимать кого-то. Все его прошлые занятия сексом не сравнятся с этим. Есоб даже не был уверен, что каждая девушка чувствует подобное, когда занимается любовью с ним или с каким-либо другим парнем. Это, слишком сильное желание, чувство, ощущение ещё больше уверяло его в том, что он напрасно влюбился в Дуджуна. Ой, как напрасно. Пустота, недавно заполнившая сердце, только увеличила свои размеры, захватывая и легкие, не давая дышать и позволяя лишь задыхаться. В глазах встали слезы, но Есоб закрыл их, не давая Дуджуну видеть свою слабость. Однако он и не заметил бы его слез, потому что, приближаясь к развязке, Дуджун опустил голову в плечо Есоба, продолжая ускорять темп, потом немного сбрасывая обороты, потом снова ускоряясь. Рука лидера переместилась на член, Есоба, сжимая его член, соотнося с ритмом толчков. Когда Есоб ощутил там руку Дуджуна, ему не надо было долгого вмешательства, спустя несколько движений он кончил себе на живот, утопая в лавине удовольствия. Дуджун ещё пару раз толкнулся, но, чувствуя, как его сжал Есоб, не сдержался и с полной силой и на всю длину толкнулся в Есоба, кончая. Это заставило Есоба погнуться, а потом Дуджун обессилено упал рядом с ним. Через минуту же он сгреб изнеможденного парня одной рукой, а другой накинул на них одеяло.
Спустя 15 минут Дуджун уже спал, но Есоб заснуть не мог, слезы струями текли из его глаз. Дуджун был с ним таким нежным, что сейчас, лежа в объятиях Дуджуна, Есоб плакал. Не сотрясался рыданиями, чтобы не разбудить сопящего лидера, но из глаз бурным потоком лились слезы, не дающие ему нормально рассмотреть даже незамысловатый узор на одеяле. Появившаяся в начале пустота в сердце так и не исчезла. Боже, Дуджун даже остался с ним, не ушел, как мог, а остался, крепко обнимая его сзади одной рукой, другую же подложив себе под голову. Перед тем как заснуть, оба молчали. Сказать было нечего, да и слова были не нужны.

@темы: max, Junhyung/Hyunseung, Doojoon/Yoseob, Fanfic, NC-21

---

Оттуда нет возврата (1-2)

[beast fanworks community]

Автор: SimusiK
Фэндом: B2ST
Персонажи: Чунхен/Хенсын, Дуджун/Есоб
Рейтинг: NC-21
Жанры: Ангст, AU, Даркфик, Драма, Слэш (яой)
от себя добавлю: deathfic
Предупреждения: Нецензурная лексика, OOC, Изнасилование, Насилие
Размер: Макси, 46 страниц
Кол-во частей: 6
Описание:
Вжавшись в стену, Есоб отчаянно молился, чтобы эти парни не тронули его. Но сомнение разливалось по его организму вместе с животным страхом, который поглощал разум и заволакивал глаза пеленой. Они сказали, что им как раз нужен такой паренек, как он. Они сказали, что их камеру недавно покинул, как выразился представившийся Дуджуном главарь, мальчик, которого они использовали для «определенных целей». И они сказали, что он, Есоб, очень подходит им именно для этих целей.(с)ОНВ
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора.
Примечания автора:
Это моя первая слэш работа, причем сразу с рейтингом и на такую тематику О_о
До этого писала тока гет-драбблы...
Разрешения на публикацию: ага :з

Глава 1
Трясущимися руками держа поднос, Есоб проходил все дальше и дальше в очереди. Постоянно оглядываясь по сторонам и пытаясь быть меньше ростом и гораздо менее заметным, чем на самом деле являлся. Место, в котором он сейчас находился, не могло присниться ему даже в страшном сне, но теперь он здесь. Колония строгого режима к югу от Сеула, как Есоб помнил, куда его поместили после полугодового суда. Вообще он был примерным гражданином своей страны и никогда сюда не попал бы, не повесь на него 2 убийства его же лучший друг, с которым тот учился ещё в школе. Есобу всегда говорили и друзья, и родственники, что Кикван предаст его, и глазом не моргнув, но он никого не слушал, а лишь безвольно следовал за идеями товарища, чья семья была гораздо влиятельнее и богаче, чем родители Есоба, выживающие за счет небольшого рамен-кафе в одном из спальных районов Сеула.
«Дослушался, блин», — думал Есоб, обводя взглядом помещение размером с четверть футбольного поля. Длинные металлические столы и скамьи, прикрученные к полу. Масса охранников с оружием и электрошокерами. «Отличное место, чтобы провести здесь остаток жизни». — с такой мыслю Есоб посмотрел в другой конец стола и обнаружил там ещё одну пару испуганных глаз, почти таких же, как и его самого.
Напротив него сидел парень, который явно уже был готов расплакаться. Есоб вспомнил, что видел его, когда их сажали в грузовик возле следственного изолятора. Он бешено вырывался и кричал, что невиновен, но для усмирения его просто вырубили прикладом и закинули к остальным заключенным. Всего вместе с ними ехало человек 10-12. Во время поездки паренек лежал рядом с Есобом и тот видел, как из уголков глаз его текут слезы. Очнувшись же, он забился в угол и накинул на голову капюшон, так и просидев до самого прибытия в колонию. Там их по очереди переодели, помыли (это так они называют, а на деле холодная струя воды жуткого напора по голому телу) и распределили по камерам.
Пораскинув мозгами, Есоб решил, что парень, на вид его ровесник, мог действительно оказаться не виновным и быть в подобной ему самому ситуации, поэтому тихонько пересел поближе, благо они сели в дальний конец столовой и за один стол.
— Привет… — негромко позвал парня Есоб, совершенно не представляя, с чего начать разговор. – Голова не болит?
— А… ммм… ну, побаливает, немного, — парень, казалось, смог собраться в кучу, — Меня Хёнсыном зовут, а тебя?..
— Ян Есоб,— чуть подавшись вперед и понижая тон ответил парень, — Ты как сюда попал?
В глазах парня вновь появились слезы, которые он постарался незаметно стереть, опустив голову вниз.
— Меня… сюда… — в голосе слышался неподдельный ужас и боль из-за ситуации, в которой Хенсын оказался, — Я ни в чем не виноват… а на меня… повесили изнасилование… — ответил парень, не поднимая на Есоба взгляда.
— Знакомая ситуация, только на мне целых два убийства. – С горечью протянул Есоб и тоже опустил голову. Видимо, Хенсын не сильно удивило это известие, а может и вовсе не волновало, так сильно он был погружен в свои проблемы. Собираясь задать ещё какой-то вопрос, Есоб уж было открыл рот, как их, и без того малосодержательный разговор, прервало оповещение по тюремному радио:
— Внимание! Вновь прибывшие заключенные, немедленно построиться у дверей столовой!
— Поднимаемся, слышали меня?! – тут же начал кричать один из охранников.
— Эй, Хенсын, вставай, нужно идти, — позвал Есоб парня, так и продолжающего сидеть, отрешенно разглядывая свои ноги, да и вообще явно плохо воспринимающим окружающую действительность, а это не есть хорошо, учитывая, что тюрьма не лучшее место для истерик.
Поднявшись, они с Хенсыном быстро пошли к месту, где собирались остальные «вновь прибывшие». Попутно Есоб отметил пару заключенных, сильно выделяющихся на фоне остальных уголовников. К ним явно относились гораздо более уважительно и называли, видимо, не иначе как «хён», хотя они явно были моложе большей половины своих… тонсэнов? Вообще Есоб задумался, уместны ли здесь подобные определения, учитывая, что это не мирное место с чисто семейными отношениями между друзьями. Да и не друзья они явно. Скорее авторитеты, держащие всех в страхе и подчинении, раз пока они подходили к столу раздач, перед ними расходилась толпа, а скамьи вытирали тряпкой, прежде чем они садились.
Из размышлений его вывел взгляд одного из лидеров, который был повыше ростом и более мускулистой комплекции. Равнодушные глаза, видимо, просто по-хозяйски осматривающие свои владения, вдруг загорелись живым огоньком, да таким, что Есоб едва не споткнулся от неожиданности об Хенсына, идущего чуть впереди. Тот в свою очередь поднял голову и повернулся, тем самым открыв свое лицо окружающим. И его, надо сказать, весьма женственный внешний вид, при условии наличия сильных рук и широких плечей, даже у Есоба вызвал странное ощущение, и, несомненно, привлек внимание уже обоих авторитетов местного пошиба. На лицах заиграли мерзкие ухмылки, а за столом начались перешептывания, и кто-то даже тыкал пальцами в их сторону.
Что именно их заинтересовало, Есобу с Хенсыном знать было не дано, так как они уже покинули столовую вслед за конвоем охраны к месту назначения.
***
— Добрый день, заключенные! Сегодня ваш первый день в Сеульской колонии строгого режима. Сейчас вас собрали, дабы объяснить, как вам жить дальше. В смысле, кому жить, а кому не жить, – с ухмылкой на лице продекламировал человек в форме, представившийся начальником тюрьмы Ким Мин Чжуном. На вид ему можно было дать лет 40, а впечатление от него исходило, как от человека довольного своим положением и, несомненно, любителя поглумиться. Невысокого роста, с заметным брюшком, он рассматривал заключенных лишь как кусок мяса на бойне, и точно не как людей.
— Начнем с того, что камеры заключенных, находящихся в общем режиме, находятся в правом крыле здания, а камеры смертников – в левом, рядом с администрацией. Насколько мне известно, точно утвержденных на смертную казнь здесь нет, так как на их рубахах вы бы обнаружили красную нашивку. Будьте внимательны. Однако есть товарищи, получившие серую нашивку, следствие над которыми ещё не завершилось, и они вполне могут попасть в их ряды.
Эти слова заставили Есоба поежиться от холодка, пробежавшего по спине, что не ускользнуло от внимания Хенсына, который удивленно округлил глаза, увидев на груди Есоба именно серый квадратик с именем и номером камеры. Но в свою очередь, он поспешил отвести взгляд, чтобы охранники, расхаживающие между заключенными, не заметили, что Хенсын отвлекся от речи, которую тем временем продолжал начальник Ким:
— На рубашках заключенных пожизненно – желтые нашивки. Просто отбывающие длительный срок – с зелеными. В тюрьме вы встретите множество проблем и, возможно, издевательства от устоявшихся «авторитетов», — на этом слове он презрительно хмыкнул и сплюнул на пол, — Однако, дабы избежать подобного, мы предлагаем вам сотрудничество. Вы рассказываете нам их планы, мелкие и крупные секреты, а мы предоставляем вам покровительство и защиту от подобных нападок. Решать, естественно вам, но в других случаях безопасность вам гарантироваться не может. Надеюсь, всем ясно? Теперь о распорядке дня…
Дальше шла почти 2-х часовая лекция о распорядке дня, свиданиях, передачках и прочих вещах, сопровождающих повседневную жизнь заключенного. Все сидели молча и слушали, пока начальник Ким воодушевленно болтал о мерах наказаний за провинности, карцерах, одиночных камерах и прочих «прелестях», сопутствующих проступкам и откровенному неповиновению администрации тюрьмы. Потом он переключился на повествование о прекрасных возможностях заключенных работать и приносить пользу обществу, а также персоналу колонии.
— Сейчас по расписанию у вас как раз работа, но вы ещё не распределены по профилю, поэтому вам проведут небольшую «экскурсию» по тюрьме, а после нее и до ужина будет время устроиться в камерах, — он сделал небольшую паузу и с нажимом произнес последние слова, одарив заключенных убийственной улыбкой. — Конечно, если вас примут…
На такой мрачной ноте Хёнсын и Есоб, а также ещё 10 заключенных отправились осматривать место своего теперь уже очень длительного пребывания. Душевые, прачечная, рабочие комнаты, комнаты наказаний, карцер, куча всяких подсобок, камеры, двор для прогулок… У Есоба голова пошла кругом от всего этого «великолепия», на самом деле хотелось только поскорее заснуть, но впереди ещё ужин, кто знает, что может случиться за это время?
После экскурсии их отправили по камерам. Хенсын и большинство заключенных под конвоем удалились в камеры осужденных по общим статьям, а Есоба направили в распределительную камеру, ведь ему ещё не было назначено окончательное наказание ввиду обжалования приговора его семьей, которые были не согласны с пожизненным заключением. А из-за отсутствия мест в следственном изоляторе, Есоба отправили в тюрьму, в которой ему все равно надлежало отбывать свой срок. Однако была одна проблема, ведь чтобы защитить настоящего убийцу, своего сына, родители Киквана тоже пытаются оспорить приговор, но естественно в худшую сторону. Поэтому, как правильно сказал начальник Ким, у Есоба есть шанс попасть на виселицу или через 15-20 лет выйти из тюрьмы. Правда это уже будет не тот Есоб, какой есть сейчас или какой был полгода назад. Что с ним сделает тюрьма, никто не знает.
Попав в камеру, Есоб сначала удивился, почему никого нет, потому что уже морально приготовился ко всякого рода ужасам, что могли сделать с ним его будущие сокамерники. Но вспомнив, что трудовое время, отведенное заключенным, ещё не закончилось, немного расслабился, выбирая свободный угол у окна подальше от туалета. Разложив вещи, которые ему выдали, а именно циновку, матрас и пастельные принадлежности, Есоб аккуратно сел на краешек своей кровати и задумался, оглядывая его пристанище на неизвестный срок, а может, и на всю оставшуюся жизнь. В чем он провинился? Как его угораздило сюда попасть? Он знал ответ, но предпочитал скрывать его в недрах своего сознания, потому что остро ощущал собственную вину в сложившейся ситуации. Незачем ругать Киквана, позвавшего его в тот день на тусовку. Незачем обвинять его в том, что Есоб сам согласился позвать девочек для развлекухи и принимать те таблетки, которые тогда принес с собой Кикван. Он всегда был под его влиянием, в оковах не своего мнения, а чужого. Всегда соглашался, всегда делал, что ему говорили. И только на скамье подсудимых понял, как ошибался, и во что вылилось его слепая дружба. Сожалеть о прошлом сейчас все равно не стоит, потому что нужно думать, как жить дальше, надеясь, что родители смогут вытащить его или хотя бы смягчить приговор. Хотя, конечно, на это рассчитывать тоже глупо, ведь если понадобится заплатить денег, они не смогут этого сделать, потому что и так еле выживают. Скорее богатый папочка Киквана отправит его на тот свет, подкупив весь суд, присяжных и прокурора. Из потока совершенно не радужных мыслей его выдернул звук открывающейся двери, в которую друг за другом начали входить вернувшиеся к ужину зэки.
Первый, кто вошел, был один из парней, которого Есоб видел в столовой. Высокий, подтянутый и темноволосый, но с застывшим удивлением в холодных глазах уставившийся на Есоба, видимо, совершенно не ожидая увидеть его.
— Ба, посмотрите, кто тут у нас? Да неужели это тот самый милашка из нового потока? – внезапно растянувшись в довольной ухмылке, протянул парень, обращаясь взглядом к остальным мужчинам, вошедшим вслед за ним. — Приятный сюрприз для нашей камеры, однако.
Есоба передернуло от сального блеска в глазах незнакомца на слове «милашка». Но, решив, что небезопасно противиться, решил ничего ему не отвечать. Вслед за его словами последовал неравномерный хохот и переглядывания между заключенными, вызвавшие у Есоба отчетливое впечатление приближающейся катастрофы.
***
Хенсын, ожидая сокамерников, отчаянно мечтал, чтобы весь сегодняшний день и последние полгода для него оказались лишь страшным кошмаром, нарушившим спокойное течение его жизни. Подстава, так не вовремя свалившаяся на него, вылилась в 10 лет колонии строгого режима и желание навсегда прекратить какой-либо бизнес. Да и вообще на какой-то момент вызвавшая желание покончить с жизнью в принципе. Он был рассудительным человеком, по своей сути, но такой поворот событий вышиб из него все душевные силы, позволив захватить свои мысли банальному страху участи, как ему раньше казалось, худшей, чем смерть...
— Эй, парень, очнись! – Хенсына тряс за плечо какой-то бугай лет 27-30. Шокировано всматриваясь в его лицо, Хенсын очнулся ото сна, который как-то внезапно его накрыл. «Наверное, это последствия нервного напряжения», — подумал Хенсын, садясь на полу рядом с разбудившем его сокамерником, за спиной которого стояло ещё 3 человека. Видимо, только вернувшись с работ, они не ожидали увидеть пополнение в своей камере, да и к тому же пополнение, заснувшее прямо посреди комнатки, обхватив руками выданный ему скарб. Что удивительно, все парни были достаточно взрослыми, где-то лет на 5-6 старше самого Хенсына, но один из них явно был ровесником. Однако почему-то именно он, лишь взглядом указав в сторону, заставил мужчину явно больше себя раза в 2-3 отойти в сторону и покорно склонить голову, пока сам он подходил к Хенсыну.
— Ён Чунхен, — просто сказал парень, присаживаясь на корточки напротив и протянув руку для рукопожатия только что очнувшемуся и немного тормозящему спросонья Хенсыну. – А ты?..
— Чан Хенсын, — осторожно протягивая руку в ответ, представился Хенсын.
Только его рука оказалась в руке Чунхена, как его новый знакомый дернул Хенсына ближе к себе, и, грубо схватив за подбородок, стал вертеть лицо парня в разные стороны, с интересом осматривая Хенсына.
— А ты и вправду похож на девчонку… — задумчиво протянул Чунхен, бесцеремонно разглядывая лицо Хенсына, трогая его за волосы и осматривая руку, что держал в своей руке. Хенсын попытался ее убрать, но встретил сопротивление и недобрый огонек в глазах Чунхена.
Хенсын явно не понимал, к чему все эти действия и вопросительно переводил взгляд от занятого рассматриванием Чунхена на остальных сокамерников, когда прозвучало оповещение по радио, сообщающее о начале ужина и необходимости идти в тюремную столовую.
Посидев ещё в той же позе минут 5 до прихода охранников, Чунхён недовольно поднялся на ноги и потянул за собой все ещё пришибленного Хенсына.
— Ну, что, будем знакомы, Хенсын, — каким-то странным голосом и с нажимом на имени сказал Чунхен, поправляя на Хенсыне одежду и жестом приглашая его пройти вслед за уже вышедшими из камеры парнями.
Тот, в свою очередь, спокойно последовал за ними, медленно обдумывая в голове, что же так заинтересовало в нем Чунхена и почему ему он, Чунхен, совершенно не нравится… или нравится? Вообще-то он в первый раз видит этого человека и точно не может понять, как к нему относиться. Тем более только проснувшись, и откровенно не врубая, что значили его слова про девчонку. Ну да, Хенсын всегда отличался миловидностью. И в школе, и в универе его за это называли разными не лестными словечками и давали странные клички, но он уже привык не обижаться на дураков и просто отшучиваться. А вот тут отшутиться явно не получится. Но он знает точно одно: нужно быть осторожнее. Гораздо осторожнее и не доверять людям. Тем более людям в тюрьме. Пора учиться на своих ошибках.
Ужин в компании новоиспеченных «друзей» прошел в странной обстановке. Во всяком случае, для Хенсына, которого Чунхен по-братски усадил рядом с собой, расспрашивал о здоровье семьи и наигранно, как казалось Хенсыну, расстраивался, что они достаточно давно умерли. Расспрашивал и о том, как сам Хенсын умудрился попасть в этот рассадник беззаконья и, как он со смехом выразился, «клоаку общества». Дружелюбно приобнимал Хенсына за плечи и пододвигал ближе поднос с тарелкой. Хенсыну же казалось теперь, что все вокруг обман, поэтому он отвечал ему, но ровно столько, сколько нужно было, чтобы Чунхен, не удовлетворенный ответами, не заглядывал в глаза Хенсына своими глазами, в которых дружелюбие и рядом не стояло. Или Хенсын страдает паранойей, и эти парни совершенно точно приняли его в свои ряды? Весь оставшийся вечер мозг Хенсына вычислял и вычислял, но никак не мог дать окончательно верный ответ.
***
Вжавшись в стену, Есоб отчаянно молился всем возможным богам, Небесам и духам, чтобы эти парни не тронули его. Но сомнение разливалось по его организму вместе с животным страхом, который поглощал разум и заволакивал глаза пеленой. Они сказали, что им как раз нужен такой паренек, как он. Они сказали, что их камеру недавно покинул, как выразился представившийся Дуджуном главарь, мальчик, которого они использовали для «определенных целей». И они сказали, что он, Есоб, очень подходит им именно для этих самых целей.
— Будь хорошим мальчиком, не сопротивляйся, — медленно подходя к Есобу, пропел Дуджун, поправляя на себе одежду и стряхивая невидимые пылинки со своего плеча. – Хотя, это тебе все равно не поможет.
— Что вы собираетесь делать? – пытался отвлечь Дуджуна Есоб, несомненно, понимая, что стоит за всем их поведением. Дураком он никогда не был, поэтому прекрасно знал, что обходиться без женщин годами заключения тяжело. А значит, нужно искать другие способы удовлетворения естественной потребности, возникающей в здоровом мужчине. Поэтому вопрос должен был бы просто отсрочить неминуемый исход его знакомства с сокамерниками. Боже, он не только висит на волоске от смерти, да ещё и прямо сейчас может стать чем-то вроде «парня для камерных утех». Чем же он согрешил в этой жизни? Неужели все это лишь от его безвольности? Неужели во всем виновата его слабость и неумение высказать собственное мнение? Да разве можно поступать так с людьми? Да и причем он только-только попал в эту треклятую тюрьму, а уже подвергается сексуальным домогательствам.
— Не подходите ко мне! Я за себя не отвечаю! – пытаясь встать в нечто похожее на боевую стойку, Есоб где-то глубоко в душе понимал, что не сможет ничего сделать против 3-х здоровых парней, явно видавших виды в боях. Ну, может, случайно только заденет кого-нибудь. Сам Есоб никогда не занимался никаким спортом кроме редких посещений тренажерного зала с тем же пресловутым Кикваном. А сейчас ему бы не помешала пара данов по каратэ или тхэквондо, а лучше что-нибудь понадежнее кулаков.
— И что ты сделаешь? Забрызгаешь нас слюной? – волна хохота прокатилась по маленькой комнатушке, но резко замолкла, когда Дуджун продолжил говорить. – Я тебе на чистом корейском говорю — не сопротивляйся. И остатки достоинства тогда сохранишь и сильно не пострадаешь. Деться тебе все равно некуда, мы в одной камере, а так ты хоть сможешь рассчитывать на хорошее и теплое обращение. Но дело твое, не захочешь так – у нас есть много способов для твоего опущения.
— Почему я? – дрожащим голосом спросил Есоб, опять пытаясь отвлечь Дуджуна, вспоминв, что не за горами ужин и если он сможет задержать их, то придут тюремщики, а при них Дуджун со своей шайкой точно сделать ничего не смогут. Во всяком, до вечера. Эта мысль заставила Есоба передернуться от страха, ведь даже спасись он сейчас, вечером ему уже ничто не поможет, если… если… И тут он вспомнил слова начальника Кима: «…а мы предоставляем вам покровительство и защиту от подобных нападок». Но что он может? Что Есоб может дать администрации тюрьмы, если сам толком не понимает, чего они именно хотят от новеньких? Ничего. Черт, этот вариант ему явно не подходит.
— Ну, не я же, — псевдоудивленным тоном констатировал Дуджун. Тяжело вздохнув, он процедил сквозь зубы. — А ты адекватный вообще? Сразу не понимаешь? Все, мне это надоело. Парни, хватайте его и на стол.
На Есоба надвинулись трое здоровенных зэков и в минуту скрутили его, потому что от страха у него подкосились ноги, хотя Есоб и пытался противостоять им, даже попав кому-то из них в глаз. Правда, за это он поплатился ударом в солнечное сплетение, после чего уже не смог сопротивляться своим мучителям.
Наскоро скинув ненужные вещи, его положили на стол, за которым до этого ели и играли в карты. Двое держали его руки с разных сторон, а ещё один вставил в рот кляп из какой-то грязной тряпки, чтобы Есоб не кричал, видимо. Почему он не подумал об этом чуть раньше? Вполне бы мог успеть позвать охрану.
Лицом лежа на холодной поверхности, Есоб чувствовал, что должен сделать что-то ещё. Словно от его действий может что-то зависеть. Словно это его проверка, понял ли он что-нибудь после случая с Кикваном. Поэтому Есоб начал бешено вырываться, стараясь освободить хотя бы руки. Но трое сокамерников крепко держали Есоба с мерзкими ухмылками на лицах, а Дуджун в это время расстегивал ширинку на своих штанах.
— Ну, ну… не будь таким не сговорчивым, мы же не убиваем тебя… — довольной улыбки Дуджуна Есоб видеть не мог, но был уверен, что это было именно так. Однако кляп помешал Есобу высказаться, получилось лишь невнятное мычание. Но его никто не слушал, потому что Дуджун уже спускал с Есоба брюки. Попутно схватив того за волосы, Дуджун резко вошел в него до самого конца, не утруждая себя никакими подготовительными процедурами. Да что там подготовкой, он просто всадил в него свой член ни капли не беспокоясь, что может порвать Есоба. Парня, тщетно пытающегося вырваться из цепких лап подчиненных лидера, пронзила острая боль, а затем ещё более острая, когда Дуджун снова толкнулся в него, насаживая его на себя ещё глубже. Тело бросило в жар, к горлу подкатила тошнота, перед глазами все поплыло. Почувствовав в себе член Дуджуна, Есоб не смог сдержать крика, но предусмотрительные зэки приложили Есоба по голове, отчего крик застрял у него в горле, превратившись в тяжелый стон. Есобу в этот момент хотелось только одного – смерти.
Раз за разом жестко и в сухую трахая страдающего от боли парня, Дуджун, постепенно приближаясь к концу, одной рукой начал потягивать Есоба за волосы назад, а другой рукой с силой шлепая его по заднице. От такого позора и унижения у Есоба начало звенеть в ушах. Это издевательство все не кончалось и не кончалось, пока, в итоге, Есоб не потерял сознание, неспособный более терпеть такое унижение.
С животным рыком кончив в Есоба, лидер даже не стал проверять, жив ли тот, просто приказав своим сокамерникам бросить его в часть камеры для «опущенных» и удалился.
Очнувшись ближе к ночи на полу, Есоб не мог пошевелить ничем ниже пояса, не то что сесть или встать. Приподняв голову, первое, что он увидел, был унитаз. Прямо перед его лицом. Есоба и так мутило, а от такого вида ещё и едва не вырвало. Значит, они переложили его.
Восстановив в памяти события сегодняшнего вечера, Есоб с ужасом огляделся и обнаружил своих сокамерников мирно спящими, в то время как у самого Есоба от злости внутри все клокотало. «Как эти суки могут спокойно спать, после всех причиненных мне мучений?» – думал Есоб, тщетно пытаясь хотя бы немного приподняться, что у него с трудом, но получилось. Правда сделать он все равно ничего им не может. Дело сделано, а Есоб явно не в состоянии противостоять этим ублюдкам, изнасиловавшим его в первый же день их знакомства. Как он вообще это пережил? За что это все? Есоб все возвращался и возвращался к этому вопросу, стараясь не замечать боли там, где ее по принципу быть не должно. Но это точно не проверка, это реальная жизнь. И теперь он игрушка Дуджуна. Дуджун… Вспомнив о непосредственном исполнителе, Есоб глазами нашел полусидящего Дуджуна на циновке у окна, где недавно хотел было пристроиться и сам Есоб. Он нервно дернулся, увидев взгляд лидера, обращенный к нему самому.
— Спи лучше, у нас впереди длинные дни, множество дней и ночей, чтобы ругаться, но сегодня – спи, — спокойно сказал Дуджун и, зевнув, поправил подушку, укрылся и повернулся спиной к шокированному Есобу. «Что это было?» — Есоба ошеломила подобная смена тона и манеры общения, но он все же неосознанно последовал неожиданно теплому совету Дуджуна.

Глава 2
Наутро от сокамерников Есоб получил посуду, в которой были проделаны дырки: ложка, кружка и даже тарелка, из которых теперь было невозможно есть. Они просто побросали все к ногам Есоба, старательно не приближаясь к его вещам. Сам Есоб сидел на своей кровати в ожидании, когда остальные закончат свои утренние дела. Смотрел, как один за другим обходя Есоба, как прокаженного (Почему как? Он таким и был сейчас), они проходили к раковине и туалету, чистили зубы, умывали лица. Последним был Дуджун, который, подойдя близко к Есобу, но также стараясь не касаться его вещей, кинул ему на одеяло 5 сигарет.
— Эм, я не курю... — удивленно протянул Есоб, переводя взгляд на Дуджуна, который просто и серьезно смотрел на него, не став смеяться над откровенной глупостью, сказанной Есобом. Ну конечно, он же не знает всех порядков тюрьмы. Самое странное, что близость Дуджуна не вызвала у Есоба никаких отрицательных ощущений, ничего такого, что по идее должно было быть после подобного «знакомства». Боже, даже страшно насколько спокоен был Есоб, наблюдая Дуджуна всего в полуметре от себя. Словно тот вчера не изнасиловал его, а по-братски наставлял на путь истинный.
— Дело не в том, куришь ты или нет. Это тюрьма, Есоб. Здесь такие вещи, как деньги на воле, будь серьезнее — тихо, но предельно четко ответил Дуджун, а потом направился в маленькую комнатку, что служила... эм... ванной? Ну, там стоял туалет и умывальник, больше ничего. Есоб пристально следил за Дуджуном, пытаясь понять, откуда такая разница в отношении между вчерашним Дуджуном и сегодняшним. Что с ним не так?
— Влюбился, что ли? Захотелось еще? – рассмеялся Дуджун, наблюдая как поспешно Есоб отвел взгляд, когда лидер оторвался от зеркала и мельком глянул на задумавшегося Есоба. – Петушок мой, потерпи чуток, хотя бы до вечера.
Подмигнув Есобу, лидер «всея камера» тихонько посмеивался и мотал головой из стороны в сторону, продолжая свой утренний туалет.
— Пошел ты… — заорал Есоб и тут же осекся. А через мгновение к нему подвалили двое сокамерников и с ноги впечатали в стенку, так, что у парня сперло дыхание и заболели ребра. Вжимая сапогом Есоба в стену, один из них, которого по надписи на груди звали Ли Тхэсон, предупреждающе процедил:
— Запомни, мразь, твое место возле параши. Будешь нарываться и выебываться, мало не покажется. Я тебе обещаю, — и он, напоследок сдавив ногой грудь Есоба, вернулся к своим делам. Дуджун же даже не повернулся. Просто продолжал чистить зубы и напевать себе под нос какую-то песенку. Ну, естественно, он же авторитет, и ему не требуется самому решать свои проблемы. Даже просить не нужно, его верные прихвостни сами все сделают. Подержат, побьют, убьют, изнасилуют. Странно, что вчера он сам сделал это. Есоба передернуло. Но он был сильным. Есоб никогда не занимался самобичеванием и поэтому мог спокойно обдумать все, а не просто рыдать от безысходности. Но тогда становится не понятно, почему он был так слаб, когда дело касалось высказывания собственного мнения.
Звонок на завтрак. Интересно, как там дела у Хенсына? Все ли с ним хорошо и стал ли он такой же «секс-игрушкой» для настоящих мужиков, как себя называли зэки из высших каст?
***
— Доброе утро, — это было первое, что услышал Хенсын, ещё не открывая глаз и продолжая лежать на своей постели. Видимо, ещё находясь в полусонном состоянии, он решил, что находится дома, и сосед по квартире как всегда будит с утра неподъемного Хенсына. Поэтому, промямлив что-то нечленораздельное, Хенсын повернулся на бок и посильнее укрылся одеялом. Но тут его силой встряхнули, что заставило его распахнуть глаза.
— Алло! Я со стенкой говорю? Поднимай свою задницу, неженка! – и кто-то пнул его ногой, попав прямо в солнечное сплетение. У парня перебило дыхание, но сфокусировав взгляд, Хенсын понял, что это был Чунхен. Резко подскочив на кровати, он разочаровано вздохнул, когда обнаружил, что события вчерашнего дня, да и последних месяцев точно не сон. Это кошмар наяву какой-то! С протяжным стоном Хенсын упал лицом обратно в подушку, стараясь абстрагироваться от происходящего в его... камере. Тут он услышал звук тихих шагов, а потом почувствовал руку, которая медленно похлопывала его по спине, с явным нетерпением приглашая подняться. Это ощущение вызвало у него волну жара, пробежавшую по телу. Нехотя, но понимая, что если будет противиться, можно нарваться, Хенсын поднялся и оказался чуть ли не вплотную лицом к лицу с Чунхеном, который тихо, чтобы никто не слышал, прошептал:
— Первое, даже если ты принят, подчинение никто не отменял. Второе, будь уверен, твоя жизнь могла быть гораздо хуже. Третье, и последнее, предупреждать о чем-то не в моих правилах, так что считай, что тебе очень повезло. Твое личико не дает спокойно спать не только мне, но и многим другим... Не в моих правилах будить по утрам, детка. Будь благодарен.
Дыхание Чунхена заставило Хенсына дернуться от волны мурашек по спине, так что смысл сказанного до него дошел медленно и не полностью. За что быть благодарным? За то, что Чунхен весь вчерашний вечер до отбоя строил из себя лучшего друга и нежного брата? А не пойти бы ему? И вообще, Хенсына абсолютно не волнуют глупые правила в этом месте. Он выше всего этого. Но знал бы он, чем все это может обернуться и от чего на самом деле пытался уберечь его Чунхен.
***
Направляясь в столовую, Есоб ловил на себе перешептывания и мерзкие взгляды зэков, показательно держащихся поодаль от Есоба. Ну, все ясно. Теперь каждый знал, что в камере 501 появился новенький опущенный. Земля слухами полнится. И все уже были в курсе произошедшего с Есобом. В тюрьме это важно. Здесь строгое деление на касты, и чтобы кто-нибудь из авторитетов случайно не «зашкварился», все сразу оповещаются.
— Есоб, привет! – приветливо улыбнулся Хенсын, погруженному в мрачные мысли и еле передвигающему ноги Есобу. Сам Есоб чувствовал себя ой как паршиво и слегка тормозил, что плохо для них обоих. Ни о чем не думая, Хенсын подошел к нему, просто радуясь знакомому, разделяющего муки его несправедливого пребывания в тюрьме.
— Привет… — устало протянул Есоб, замечая, как напряглись в ожидании, что же дальше будет, остальные зэки, присутствующие в столовой. Издалека за ними наблюдал и Дуджун, во взгляде которого читалось немое предупреждение, которому Есоб решил последовать. Странно, это уже второй раз так. – Слушай, лучше не…
И только Хенсын не знал. Не знал пока и вошедший в столовую Чунхен, направляющийся в сторону Дуджуна в сопровождении своей вечной свиты. Телохранителей точнее.
— Эй, у тебя все нормально? – и тут произошла роковая ошибка Хенсына. Он положил руку на плечо, растерявшегося в поисках подходящих слов, Есоба.
— Нет! Хенсын, нет!..— мгновенно одернулся Есоб, не желающий подставлять ни в чем не виноватого парня, да и при этом друга по несчастью. Но было уже поздно. По залу прокатилась волна улюлюканий, кто-то начал барабанить по столам и посуде. Охранники напряглись, но, кстати, ничего не предпринимали.
— Что происхо… — замер шокированный внезапной сменой обстановки в столовой Хенсын. Но застывшая злоба и презрение во взгляде Чунхена повергли его в ещё больший шок и уже просто откровенный ужас. И если Хенсын не понимал, чему так радуется зал, то Чунхен знал это отлично. Ему не надо было наскоро объяснять, что же тот сейчас наделал, что его ждет в ближайшем будущем и как сильно он может страдать. Чунхен прекрасно знал значение посуды в руках Есоба. Ему не нужно было истолковывать сочувствующие взгляды Дуджуна. Это у них в камере нет петуха, а не у Чунхена. И это Дуджун любил пользоваться услугами опущенных, а не Чунхен. Но это у Чунхена в крови все закипало, когда он думал, что парень, которого он тщетно пытался уберечь от такой участи, на самом деле оказался таким идиотом. И ведь он все равно бы стал таким, если бы не покровительство Чунхена, а все из-за внешности. Слишком милый, слишком длинные волосы и слишком красивое спортивное тело. Но ему, и так оказавшемуся здесь по несчастливой случайности (А Чунхен всегда знал, когда врут. И парень вчера говорил правду.), не стоило ещё познать и муку опущения. Чертовы гомосеки! Как же их ненавидел Чунхен! И Дуджуна, хоть они с детства как братья, он за это тоже не любил. Тот наверняка злорадствует, что у Чунхена не получилось. Он ещё в первый день, как только они их увидели, сказал, что у него не выйдет помочь парню. Такие в тюрьме всегда попадают под участь опущенных. Вот Есоба он наверняка лично опустил. И вот тут его не заботило, что, по слухам, парень тоже сидит неповинно. Да и есть ещё слушок…
— Ну и что! Мне плевать на все эти идиотские устои! – вдруг выпалил Хенсын, самому себе внутренне удивляясь. – Кто вы такие, чтобы указывать мне как себя вести и с кем общаться? – парень срывался на крик, обращаясь сразу ко всем наблюдавшим за этой сценой заключенным.
И он снова взял Есоба за руку, становясь к нему ближе, а глазами ища Чунхена, ведь тот вчера был почти добр к нему. Он может его поддержать… наверное.
«Вот идиот! Сам нарвался». Встряхнув голову, Чунхен посмотрел на Хенсына. Тот явно искал у него помощи, хотя буквально вчера едва отвечал на вопросы. Чунхен славился своей вспыльчивостью, поэтому такой жалкий вид вызвал у него только ещё большее раздражение. Все тело охватила неконтролируемая ярость, что позволила ему сделать то, чего он обычно никогда не делал без очень весомой причины.
«Черт, благими намерениями вымощена дорога в Ад!» — и с этой мыслью он, попутно схватив со стола опущенных чистую миску с дыркой, на полном ходу с размаху обрушил ее на голову пребывающего в шоке Хенсына. Не почему-то, а просто от злости на такого жалкого идиота. Следующий удар пришелся Хенсыну прямо в красивое лицо. Брызнула кровь.
На представление тут же сбежались зэки со всех концов столовой, образовав круг, в котором находились Чунхен, Хенсын и напуганный такой жестокостью Есоб. Дуджун, с видом стороннего наблюдателя, остался, где и стоял, не предпринимая попыток оторвать Чунхена от истекающего кровью Хенсына, который, уже спустя несколько ударов, лежал на полу. Есоб, при попытке вступиться, был схвачен и оттащен назад, видимо, такими же опущенными, как и он сам, раз они не побоялись к нему прикоснуться. Есоб кричал и вырывался, но его просто заткнули ударом в живот. Очень действенно.
Удары, пришедшиеся на голову Хенсына, заставили его стонать от боли, а ноги сами по себе подкосились. Следующий, с ноги, уже когда он лежал на полу в полуобморочном состоянии, был отправлен прямо ему в живот. У Хенсына не было времени обдумать, за что же его так бьют, было необходимо как-то защитить себя. Слабая попытка прикрыться руками не помогла, потому что Чунхен наступил одной ногой на руку Хенсына, а другой вмазал по ребрам. Дальше удар в лицо, все Чунхен делал ногами. Как же, он же зашкварился уже, таких теперь нельзя трогать руками. Но потом, наплевав на условности, Чунхен схватил Хенсына за волосы и, притянув вплотную к своему лицу, заглянул прямо в глаза, едва слышно проговорив:
— Доигрался ты, Хенсын, — и снова нажим на имени. «Почему?» — немой вопрос в заполненных слезами глазах Хенсына. Пропущенный удар в сердце. Вскипевшая кровь. А потом новый и новый удар красивым лицом об колено, пока Хенсын не потерял сознание.
(Как мы помним, охрана не предпринимала никаких действий, и даже пришедший на всю эту шумиху начальник тюрьмы Ким, который, сложив руки на груди, спокойно смотрел, как Чунхен потихоньку убивает Хенсына.)
— Уберите его уже от парня, помрет ведь, — вяло приказал он, когда Хенсын уже перестал двигаться.
— Да, сэр.
После чего охрана лениво начала расталкивать зэков, которые, в общем, не собирались сопротивляться. Подойдя к Чунхену, они осторожно окликнули его раз пять. Когда стало понятно, что это не поможет, охранники вырубили неадекватного авторитета прикладом по голове. Бесчувственного Чунхена под руки потащили в карцер, где ему сидеть ровно сутки, больше держать просто не посмеют. В то же время Хенсына аккуратно перевернули, осмотрели и, заключив, что тот ещё живой, отправили в лазарет.
— Кто-нибудь, уберите эту грязь, — приказал начальник Ким и сплюнул в лужицу крови, где недавно лежал Хенсын.
***
С того дня прошла неделя. Хенсын почти полностью выздоровел, но ребра все ещё болели, напоминая ему об опасности, которая неминуемо ждала его при встрече с Чунхеном. Пока он приходил в себя и восстанавливался, пришло указание о рабочем назначении. Он должен был работать в цехе по пошиву одежды, так как в обычной жизни был дизайнером и имел собственный магазинчик. В тот злополучный день полгода назад его вызвали по работе. И причина, почему парень оказался в ненужном месте и в ненужное время проста: он к одной из клиенток, которая зачем-то вызвала его к себе домой. Но приехав на место назначения, Хенсын обнаружил только приоткрытую дверь. Он тогда сразу себе сказал: «Не заходи», но что-то все равно двигало его вперед. Судьба, видимо. Ужас от увиденного Хенсын ещё долго не мог отпустить… перед глазами стояла лужа крови и распластанная по полу девушка в порванной одежде. Та самая, его клиентка. Стены были заляпаны кровью. Все было в крови. То, что она выжила, не просто странно, а необъяснимо. Сейчас Пак Миён, так ее зовут, в коме, а о том, чтобы Хенсына упекли в тюрягу, позаботились ее богатые родители. Они даже толком и не разбирались, просто заплатили суду. И так всегда. У тебя есть деньги, значит, закон тебе не писан. Не то что у Хенсына, который от нехватки средств был вынужден снимать комнату у друга. А магазинчик куплен на грант от университета за отличную учебу всего-то за месяц до события, сломавшего его жизнь. Везде сплошное невезение.
Сейчас ему довольно-таки тяжело было снова видеть ткани и прикасаться к иголкам, но против администрации не попишешь, эти правила он обязан выполнять… правила… Чунхен… Почему он думал о Чунхене? Только одна мысль об этом парне вызывала в нем страх и тревогу. Но ведь неизвестно, что с Хенсыном случится, кода они встретятся. Неприятное напряжение появилось в теле Хенсына, но он отгонял от себя мрачные мысли. Убирая какие-то нитки и образцы, Хенсын не заметил, как открылась дверь, пуская в цех Чунхена.
Они остались наедине в небольшом рабочем кабинете. Хенсын стоял спиной к Чунхену, не ощущая присутствия другого человека и продолжая собирать мусор с пола. В этом зале шили одежду и аксессуары, поэтому по стенкам и стеллажам были раскиданы мотки с тканью и полуготовые экземпляры, а на полу валялось много обрезков и прочих отходов производства. Хенсын сегодня назначили дежурным, и он остался убрать помещение, прежде чем отправиться за всеми в столовую на обед.
Только когда дверь с силой вновь вернулась в раму, Хенсын повернулся на шум. Его глаза расширились до размера блюдец, как только Хенсын обнаружил, что находится в одной комнате с Чунхеном, которого так боялся увидеть. И теперь он тут совсем один. И охрана ему не помощники, ведь как иначе Чунхен вошел сюда, если как всегда не заплатил им? От нахлынувшего ужаса у Хенсына из рук выпала швабра и совок, которыми он сметал мусор с пола. Делая медленные шаги назад, не отрывая взгляда от хищной ухмылки Чунхена, он отходил и отходил, пока не уткнулся спиной в один из стеллажей. Чунхен, также продолжая смотреть на Хенсына, и молча, что сильнее того пугало, стал делать вялые шаги по наплавлению к сжавшемуся от страха парню.
— Все ещё живой? – Чунхен изобразил удивление, а потом вернул жесткий тон, — Это жаль, конечно. Для тебя лучше было бы сдохнуть ещё тогда…
— Что ты здесь делаешь, Чунхен? – неверяще отозвался Хенсын.
— Пришел проучить тебя, раз тогда не вышло… эх, не повезло тебе… — хищная ухмылка сменилась жалостливой гримасой.
— Почему, Чунхен? Почему ты разозлился тогда и сейчас? Что я тебе сделал? – дрожащим от страха голосом, но искренне не понимая «За что?» спросил Хенсын.
— Неподчинение, Хенсын. Худший проступок в тюрьме, тем более, когда ты такой красивый и не представляешь, что могут с тобой сделать другие… — спокойно ответил Чунхен, продолжая медленно приближаться.
— Я не понимаю… — из глаз Хенсына потекли неконтролируемые слезы, пришло осознание ситуации, и страх за свою жизнь вырос в несколько раз.
— И не нужно. Ты уже все сделал, что мог. Раз так нравится всем подставлять задницу, то начнем сейчас, — Чунхен стремительным рывком преодолел оставшееся расстояние и схватив за грудки Хенсына, резко притянув его для поцелуя. Но Хенсын смог оттолкнуть его от себя и закричал:
— Ч-Чунхен… НЕТ! Не трогай меня своими грязными руками!
— Грязными, детка? Что-то ты не говорил такого, когда в столовой я обнимал тебя… — расправляя плечи, Чунхен скривился в улыбке, которая затронула только уголок губ. — Ну, как, понравилось мое представление а-ля приветствие?
Да, сейчас Чунхен сам для себя кривил душой, но до конца не знал почему. В первый день он действительно хотел спасти Хенсына от ненавистной ему самому участи, которую тот определенно бы нажил. Но сегодня, когда Чунхен узнал, что парень жив и его выписали, он не смог ничего поделать с собой, кроме как искать его. В порыве, то ли злости, что не получилось убить, то ли неясной жажды и желания опустить, он пришел сейчас сюда.
Чунхен ненавидел этих гомосеков, что каждый день удовлетворяли его сокамерников, не стесняясь своего положения и не считая это зазорным. Но парень, что сейчас его оттолкнул, не выходил у него из головы. Однако Хенсын тогда не принял его благих намерений и сам выбрал свою участь, не захотев разделить с Чунхеном мирное существование в тюрьме. И теперь у Чунхена от одной мысли о неподчинении Хенсына в мозгу начинала пульсировать: «Наказать!» Ведь он никогда не позволял другим заключенным как-то ослушаться его. В этом он был даже жестче Дуджуна. У Чунхена: либо с ним, либо против него. И парень был явно против. Против устоявшихся правил, против защиты Чунхена, хоть и, возможно, неосознанно ее оттолкнул. В этом Чунхен отдавал себе отчет, но это дела не меняло. Хенсын против Чунхена. А раз против, он позаботится, чтобы у парня была веселая жизнь. Теперь Чунхен сделает все сам, раз так вышло. Опущение начинается.
Страх. Страх. И ещё раз страх. Хенсын только залечил раны, нанесенные Чунхеном в столовой, а теперь может снова подвергнуться насилию, причем уже другого рода. Боже, за что это все ему? Чем он провинился в жизни, что теперь получает такое наказание? Ладно подстава на работе, ладно тюрьма. С этим можно смириться. Даже пускай в столовой он получил за дело, выскочек нигде не любят. Но почему теперь ему нельзя спокойно провести отведенный срок? Почему и тут его должны поджидать проблемы? Правда, пока Чунхен говорил, у Хенсына сложилось отчетливое впечатление, что тот чего-то не договаривает… но долго ему думать не дали. Чунхен вновь подошел к Хенсыну, одним стремительным движением разрывая на нем одежду. Пуговицы полетели на пол, а из-под рубашки тюремного комбинезона обнажилась сильная грудь и плечи.
— А… Чу… не… нет!!! – Хенсын очнулся и судорожно пытался прикрыться, вырываясь из рук Чунхена, который держал Хенсына за плечи. Стряхнув его руки, Хенсын попытался отойти в сторону, но был грубо перехвачен и с силой впечатан в стеллаж позади себя.
— Не рыпайся! Не забывай, Хенсын, ты теперь не имеешь никакого права на сопротивление. Если хочешь жить потом более менее без проблем, будь хорошей девочкой, — рука Чунхена опустилась на стеллаж позади Хенсына. А говоря эти слова, Чунхен заглянул прямо в глаза парня. Испытывающий взгляд делал свое дело и завораживал Хенсына своей бездонной глубиной, которая, как мимолетно отметил Хенсын, вызывала в нем неясное покалывание в груди. Но на этом приятные ощущения закончились.
Продолжая задуманное, Чунхен одной рукой схватил Хенсына за подбородок, с силой сжимая щеки, и поцеловал, бесцеремонно вторгаясь в его рот своим языком. Хенсын едва не зашелся от возмущения. Но свободной рукой Чунхен в воздухе поймал занесенную для удара руку Хенсына. После чего, разорвав поцелуй, Чунхен схватил Хенсына за волосы и бросил на пол, куда за ним упали и ткани с шатающегося стеллажа.
— Будешь ещё сопротивляться?! – зло бросил Чунхен, все больше приходя в ярость. «Петух, а с гонором! Вот тварь!»
Упав на пол, Хенсын судорожно попытался подняться и отползти назад, но Чунхен опередил его намерения и уселся сверху.
— Расслабься и получай удовольствие, детка, — с насмешкой сказал он, ловя очередной раз вздернутые в попытке защититься руки Хенсына и затыкая крик парня быстрым поцелуем. – Хотя… можешь кричать, сколько влезет, охрана не придет.
Заломив его руки назад, Чунхен оглянулся в поисках чего-то, что могло бы помочь ему усмирить Хенсына. Выбор пал на тонкий ремень, висевший на ближайшем столе. Схватив его, Чунхен обернул его вокруг руки тщетно вырывающегося парня. Для успокоения Чунхен дал Хенсыну пощечину наотмашь, а потом, перевернув на живот, обвязал обе руки за спиной, оставляя некоторое расстояние на веревке наподобие наручников, так удобнее и надежнее.
У Хенсына от страха заволакивало глаза пеленой. Пока Чунхен завязывал ему руки, парень, перестав вырваться, неожиданно спокойно и тихо спросил:
— Будет очень больно?
Чунхен на секунду опешил от такого вопроса и, переворачивая Хенсына обратно на спину, глухо ответил:
— Будешь продолжать вырываться — очень. Лучше прими наказание, как должное.
— Чунхен, пожалуйста, прости меня, я больше не буду так себя вести! Я буду слушаться! — взмолился от безысходности Хенсын. — Прошу, не трогай меня! Не делай этого!
— Ха-ха-ха, — Чунхен, устрашающе рассмеявшись от такой смены поведения, презрительно посмотрел на полураздетого Хенсына, лежащего на груде тряпок. — И что это тебе даст? Ты уже ничего не изменишь, глупый! Ты — петух, опущенный, дуська, манька, как хочешь. Но факт остается фактом, если не я, то кто-то другой. А вот тут я не уверен, будешь ли ты вообще потом жить...
Хенсын ничего не понимал. То ли Чунхен хочет тупо изнасиловать его, то ли пытается сказать, что это что-то вроде защиты. Несомненно, Чунхен лучше тех ужасных громил, которые в свои члены вставляют пластиковые шарики и просто рвут бедных опущенных, издеваясь над ними, как хотят, избивают, нещадно трахают, порой доводя все чуть ли не до летального исхода. Все эти ужасы рассказал Хенсыну тюремный врач, узнав, кто такой теперь Хенсын. Да, у Чунхена лучшее положение, он здесь авторитет. Никто не станет оспаривать его решения, если тот возьмет Хенсына под свое крыло. Но Хенсын не хотел ни Чунхена, ни кого-либо ещё. Никого. Ему претила такая судьба, и от осознания своего незавидного положения, он готов был повеситься на собственной простыни. Его тошнило от всех тюремных устоев, от того, что он должен подчиняться непонятным законам. И его бесило, что из-за какого-то прикосновения к другу, он вдруг оказался на нижней ступени тюремного «общества». Да ещё и едва не погиб от рук Чунхена, к которому уже вроде бы потеплел, ощущая от него что-то вроде заботы. А все оказалось ложью и спектаклем. Как же он боялся сегодняшнего дня, лежа в палате лазарета. Он точно знал, что Чунхен придет. Был уверен на все 100 процентов, но так боялся исхода этой встречи. И вот сейчас он лежит со связанными руками на полу, а Чунхен, стоя на коленях напротив, снимает с себя рубашку, обнажая татуировки на ключице и руках...
— Хенсын, мой тебе совет, будь послушным хотя бы сейчас, — спокойно сказал Чунхен, нависая над парнем и медленно наклоняясь, чтобы поцеловать. Хенсын резко повернул голову вбок. В глазах Чунхена загорелся дьявольский огонек.
— Ты. Это. Точно. Решил? — по словам отчеканил Чунхен, еле сдерживая ярость и давая последний шанс все больше раздражающему его парню.
Хенсын, явно до конца не понимая всю тяжесть последствий такого поведения, кивнул.
— Воля твоя, я тебя предупреждал, — просто сказал Чунхен, резко поднимаясь на ноги.
Хенсын даже на секунду решил, что Чунхен может сдаться и оставить его в покое, но не тут-то было. Чунхен, нагнувшись к Хенсыну, потянул его за связанные руки на себя, заставляя подняться. Затем он броском уложил Хенсына на ближайший стол и, прижавшись голым торсом к телу Хенсына, откинул за волосы его голову себе на плечо. Положив свои руки Хенсыну на грудь, прошептал ему на ухо:
— Терпи теперь, дрянь.
С силой сжав его соски, он отпустил их, чтобы потом вновь сжать, вызывая у Хенсына болезненный стон. Он скручивал их и вытягивал, пока Хенсын не взмолился, чтобы Чунхен прекратил, но тот просто проигнорировал плаксивые стоны. Дальше руки быстро скользнули ниже по направлению к ширинке Хенсына, которую тот собирался расстегнуть, когда Хенсын позвал его.
— Чунхен... — слезы полились из глаз Хенсына. Ему было страшно. Он никогда не испытывал такого. Ему было больно, стыдно и ещё раз страшно.
— Молчи... — Чунхен уже спускал штаны с Хенсына, попутно наклоняя его обратно на стол и упирая его лицом в него. От действий Чунхена в теле возникало странное ощущение, похожее на возбуждение, но что это на самом деле Хенсын не понимал. Его посадили за изнасилование и покушение на убийство, но то, что он на самом деле девственник никого не волновало. Ему просто никто не поверил. Любые теперешние ощущения были ему не понятны, кроме боли и отвращения к Чунхену и самому себе. А, ну ещё ненависть. С момента первого поцелуя Чунхена и до нынешних поскальзываний языка по шее Хенсына, у парня возникло отчетливое ощущение абсолютной и глубокой неприязни к Чунхену.
— Чунхен!.. – от страха голос надломился.
— Закрой рот, Хенсын, — отозвался Чунхен, расстегивающий свою ширинку, с нажимом в голосе, тем самым нажимом, который Чунхен использовал при их странном знакомстве. Тот самый нажим, как в столовой, когда Чунхен угрожал Хенсыну расправой. И тем самым нажимом, как сейчас казалось Хенсыну, он будет ненавидеть до конца жизни.
— Пожалуйста!.. – парень не оставлял попыток отвлечь мучителя.
— Закрой свой рот, петух! — с отвращением в голосе прикрикнул на него Чунхен, одновременно запуская пальцы в Хенсына.
— Ааа!.. — только стон вырвался изо рта Хенсына. Парень от боли весь обмяк, а тело бросило в жар. Он боялся лишний раз подумать, не то чтобы пошевелиться, лишь бы не чувствовать жуткой боли, когда Чунхен глубже вогнал в него пальцы, сильнее растягивая Хенсына.
— Достаточно, — констатировал Чунхен, а потом резко вошел в Хенсына, не в силах больше противостоять своей жажде. Сразу и до конца. На глазах Хенсына снова выступили неконтролируемые слезы, а ноги отнялись так, что Чунхену пришлось лучше уложить еле живого Хенсына на стол перед собой. А потом он начал двигаться, сразу выбирая быстрый и жесткий темп. Хенсын кричал от боли, пронзающей его до мозга костей. Чтобы не слишком привлекать внимание хоть и подкупленной охраны, Чунхен заснул в рот Хенсына свои пальцы, заставляя его языком облизывать их, тем самым только распаляя и без того крайне возбужденного Чунхена. Постепенно боль притупилась, а ее место заняли странные для Хенсына, но с какой-то стороны приятные ощущения. Другой рукой Чунхен с силой сжимал член парня, отчего в Хенсыне все нарастало и нарастало возбуждение, но на что сам Хенсын так старательно пытался не обращать внимания.
С каждым толчком Чунхен приближался к развязке. Он опустил голову, уткнувшись ртом в спину Хенсына, и несколько раз в порыве возбуждения с силой укусил его, оставляя на теле красные отметины. Но Хенсын уже не замечал такой боли, у него дела обстояли куда хуже. Он не понимал своих ощущений. Сначала ему казалось, что он чувствует себя неправильно, что так не должно быть. Все, что Хенсын сейчас чувствует ужасно и грязно. И вся эта мерзость из-за Чунхена. Его насилует практически незнакомый парень, буквально недавно едва не убивший его, а он не просто смирился с ненавистью, а отвечает ему… Он закатывает глаза, сильнее прижимается к Чунхену, впуская того глубже, но слишком поздно осознает это, чтобы вовремя остановиться. В глубине души ему даже нравится, как язык Чунхена скользит по шее и сглаживает боль от укусов.
Находясь в таком сложном положении, Хенсын готов был следовать за Чунхеном, давая тому возможность наказать его без особых для себя проблем. Если продолжать сопротивляться, повторится история в столовой. Хенсын смирился, что Чунхен будет трахать его, но вдруг он остановился.
— Тебе это так нравится, Хенсын? Решил, что можешь спокойно перетерпеть, а потом все будет нормально? Ну, нет, – раздраженно отрезал Чунхен, с силой сжимая член Хенсына. – Наказание должно быть наказанием.
Чунхен вытащил из него свой член и развернул Хенсына лицом к себе, после чего без слов опустил на колени. Взяв парня за волосы, он резко вставил свой член ему в рот. Из глаз Хенсына полились слезы от ужасно унизительных ощущений, а потом подкатило к горлу, как только Чунхен стал двигаться. Давясь и постанывая от боли, Хенсын понял для себя окончательно – он ненавидит Чунхена всей своей душой. Это уже не изменить. После такого уже ничто не изменит его мнения.
Тем временем Чунхен продолжал трахать его рот и свысока ухмыляться мучающемуся Хенсыну. Он вставлял член на всю длину, заставляя глаза Хенсына слезиться, но не сбавляя темпа. Принимая Чунхена полностью, Хенсын закашливался и еле сдерживал подкатывающую дурноту. Какое унижение, какая мерзость, какая несправедливая у него жизнь. Но Чунхен думал иначе. Для него это было то, что нужно. Вот теперь никакой слабости, никаких нежных порывов. Вот теперь это опущение. Через пару минут Чунхен кончил, забрызгивая лицо Хенсына горячей спермой. Второй раз за день он бросил Хенсына на пол, как использованную игрушку. Чунхен застегнул ширинку, поправил на себе одежду и, лишь раз обернувшись у двери на плачущего от стыда Хенсына, вышел. Полураздетый и весь в липкой жидкости Чунхена, Хенсын же ещё долго лежал, свернувшись калачиком и сотрясаясь рыданиями.

@темы: max, Junhyung/Hyunseung, Doojoon/Yoseob, Fanfic, NC-21

---

Осколки, death-fic

[Miss Amentia]

Title: Осколки
Author: IndigoStripes
Fandom: Beast
Pairing: Junseung
Rating: PG
Genre: drabble, dark, death-fic
Disclaimer: никакого отношения к реальным людям
Warnings: смерть персонажа, сумасшествие другого


Осколки везде. Чунхён ступает очень медленно, стараясь наступать на них аккуратно, не вдавливая их в пол ещё больше. Ему наплевать на то, что они могут распороть его ступни через тонкую подошву его обуви. Он просто не хочет нарушать стоящую в квартире тишину.
Он осторожно придвигается к скрытой тенью хрупкой фигуре, замершей в нескольких шагах от него.
- Хёнсын… Прости меня… Я не знаю, что на меня нашло… - наконец, произносит он, протягивая руку вперёд.
Тонкий силуэт стремительно шарахается от него в сторону.
- Не бойся… пожалуйста, - Чунхён старается, чтобы голос звучал твёрдо, чтобы Хёнсын не почувствовал, какие демоны сейчас раздирают его изнутри. Как ему хочется схватить его за волосы и ткнуть лицом в покрывающий пол слой битой зеркальной крошки. О, тогда, он был в этом уверен, он перестанет мучиться и изводить себя в этих бесконечных приступах ревности. Надо только лишить Хёнсына этого лица и он будет полностью принадлежать ему. Навсегда. Ведь ему одному безразлично, как он выглядит. Он один любит его не за красоту, а просто за то, что он есть в его жизни.
Он делает ещё шаг и слышит неприятно-громкий хруст под ногами, машинально посмотрев под ноги, он замечает, что стекло здесь измазано чем-то алым.
- Кровь?.. Хёнсын, ты поранился?! – он рывком преодолевает разделяющее их расстояние, готовый уже схватить Хёнсына за плечи, но тот снова непостижимым образом исчезает, оказываясь в нескольких шагах от Чунхёна.
-Скажи хотя бы, что с тобой всё в порядке, - умоляет Чунхён. Но Хёнсын упорно молчит, словно издеваясь, словно специально подводя Чунхёна к той грани, за которой он уже не может собой управлять.
И так всегда. Кто-то раздражает действиями, а Хёнсын тем, что не делает ничего. Он никогда не провоцирует Чунхёна открыто. Всегда так. Всегда молча. Но всегда это заканчивается чем-то плохим. Чунхён знает, что характер у него ни к чёрту. Но и Хёнсын это знает. Так зачем испытывать его терпение ещё больше? Чтобы узнать, сможет ли он остановиться в последний момент, когда в голове что-то щёлкает и постоянно переполняющие его эмоции выплёскиваются наружу. Он не отвечает за себя. Он не может сказать точно, что знает, когда простая ссора перерастает в нечто такое, о чём потом напоминают шрамы, синяки и ссадины Хёнсына.
Вот и сейчас. Это проклятое зеркало… Надо было ему оказаться рядом, когда наступил очередной «последний момент» и Чунхён снова не смог сдержать рвущуюся злость. Зеркало полетело на пол, хорошо ещё, что не в Хёнсына. Но откуда тогда кровь?
- Хёнсын! – повышает голос Чунхён, уже чувствуя, как снова начинает разгораться внутри это пламя. – Не доводи меня ещё больше. Подойди!
Чунхён оглядывается. Хёнсына нигде не видно. Даже не слышно его плача, хотя, обычно после таких ссор он всегда убегал в их спальню, закрывался там и сотрясался в судорожных рыданиях, пока Чунхён приводил всё в порядок после своих выходок. Иногда после этого он всё-таки убеждал Хёнсына открыть, чтобы удостовериться, что не навредил ему слишком сильно.
В такие моменты он думал о том, что он должен отпустить Хёнсына. Просто позволить уйти, наконец, отсюда, от Чунхёна, от бесконечного страха, в котором живёт. Чунхёну было больно видеть, как изменился Хёнсын за это время. Он перестал смеяться, стал говорить тише и меньше, да и вообще сам словно истончился. Словно он всё делал для того, чтобы привлекать меньше внимание Чунхёна.
Но сам Чунхён знал, что это бесполезно. Как может привлекать меньше внимания болезнь, которая пожирает тебя изнутри? Которая заставляет просыпаться по ночам от кошмаров, которая заставляет отгородиться от всего мира и всё время уделять только попыткам выздороветь.
Может, Хёнсына и надо отпустить. Вдруг от этого станет легче и Чунхёну. Но, как бы хорошо это не звучало, Чунхён не мог. Не находил в себе сил просто взять и оставить его. Ему казалось, что в тот миг, когда он сделает это, ему незачем будет больше жить. Нет, он не пойдёт и не кинется с моста в реку. Он просто станет пустой оболочкой, которой ничего не нужно от этого мира. Кроме своей любимой болезни.
- Хёнсын, где ты? – почти жалобно зовёт Чунхён, хватаясь за стену, чтобы удержаться на ногах, которые отчего-то стали скользить. Он опускается на корточки, проводя пальцами по полу. Медленно сглатывает и так же медленно, будто против воли, склоняет голову, чтобы разглядеть, что там. Кровь. Он и так знал это, но её было много. Чёрт, как же её много! Словно она везде. Ещё чуть тёплая. Ужасно неправильно смотрящаяся на белой коже. Сочащаяся из разодранной полосы на шее, в которой торчал осколок зеркала.
Чунхён тихо и обессилено смеётся. Он ведь знал это. Знал, что когда-нибудь не остановится, пока Хёнсын не будет до конца принадлежать ему. А что значить принадлежать до конца кому-то одному? Это значит не принадлежать больше никому. Навсегда. Этот раз стал по-настоящему «последним». Он же предупреждал его. Почему Хёнсын никогда не слушал?
Аккуратно переступив через остывающее тело, в котором он не мог признать своего любимого, Чунхён спокойно идёт вглубь их квартиры:
- Хёнсын… где ты?

@темы: drabble, Junhyung/Hyunseung, Fanfic, PG

---

Стокгольмский Синдром, часть 3

[Miss Amentia]

Title: Стокгольмский синдром (финал)
Author: IndigoStripes
Fandom: Kpop, B2ST
Pairing: Junhyung/Hyunseung
Rating: NC-17
Genre: AU, drama, dark
Disclaimer: Героями не владею*sobs*, мне принадлежат только тараканы в моей голове, которые, видимо, и писали эту историю О.о
Warnings: Насилие (и то, которое изнасилование, и то, которое избиение), лексика, психические отклонения

Author's note: Стокгольмский синдром – психическое отклонение, возникающее в результате шокового состояния, защитно-подсознательная травматическая связь, взаимная или односторонняя симпатия, возникающая между жертвой и агрессором в процессе захвата и применения (или угрозы применения) насилия. (Википедия, сайты по популярной психологии).

16 марта 2011 года.
Хёнсын резко сел на кровати, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Перед глазами ещё несколько секунд стоял приснившийся ему кошмар. Он лёг на кровать, пытаясь выровнять дыхание, и провёл по лицу рукой, словно снимая липкую паутину. Он предполагал, что после того, что случилось вчера, ему может присниться что-то плохое. Всё-таки он был излишне впечатлительным, что есть, то есть. Однако во сне не было ни Сану, ни изнасилования. Там был только Чунхён, направляющий на него пистолет. И в глазах его не было никаких эмоций, только равнодушие и деловая собранность. И даже рука его не дрожала, когда он нажал на курок.
В голове зазвучали слова Сану: «прихоть», «игрушка»… Он не хотел допускать даже тени сомнения в Чунхёне, но не мог ничего с этим поделать. Вчера Чунхён легко отправил на тот свет Сану, а завтра может также легко попрощаться с Хёнсыном.
«Нет, не правда! Он не такой… Он обещал, что всё будет в порядке!»
«А что значит «в порядке»? Если он не убьёт тебя, то просто выгонит отсюда... А ты думаешь, что теперь сможешь прожить без него? Хёнсын, не обманывай себя, ты слишком глубоко увяз во всём этом, чтобы быть в состоянии просто жить дальше так, словно ничего не было. Чунхён влюбил тебя в себя и поставил этим самым на тебе крест. Ты же сам знаешь, что никто не сможет и близко с ним сравниться в твоих глазах. Так на что ты рассчитываешь? Может, если он убьёт тебя, это и будет самым лучшим выходом. Ты хотя бы потом не будешь сходить с ума и чувствовать себя брошенной куклой».
Холодный, рассудительный внутренний голос всё звучал у него в голове, повергая Хёнсына во что-то близкое к отчаянию. Опять. В который раз.
Живя здесь, он уже начал привыкать к тому, что настроение у него стало, как маятник или качели. Эти вечные перепады, чувство уязвимости... Не мудрено, что он уже чувствует, себя так, словно теряет последнюю связь с реальностью.
Чтобы отвлечься, Хёнсын встал с кровати и оделся. Он машинально бросил взгляд на часы, стоявшие на тумбочке, и тихо присвистнул: было уже пять вечера. Получается, он проспал почти двадцать часов. Столько сна и никакого чувства отдохновения.
Хёнсын подошёл к окну, глядя во двор особняка. Здесь был очень красивый парк. Видно было, что за ним много ухаживают. Вот бы сейчас пройтись там, а то уже сил нет здесь сидеть. Хёнсын вздохнул и покачал головой. Уж лучше не высовываться отсюда и не привлекать к себе лишнего внимания. Мало ли, сколько таких, как Сану ещё находится в этом доме?
Хёнсын оглядел комнату. До этого у него никогда не хватало времени, чтобы оценить интерьер спальни Чунхёна. Здесь было очень чисто прибрано, ни один листок бумаги не валялся где-нибудь не в положенном месте. На спинках стульев нигде не висели забытые галстуки. Несколько книг ровной стопкой лежали на низком прикроватном столике. Тёмно-зелёная обивка мебели, шторы и постельное бельё в цвет. Строгая, геометрически правильная мебель из дорогой древесины. Всё неброско, сдержано, подобрано со вкусом и очень дорого. Эта комната принадлежала Чунхену до последней детали.
Хёнсын слегка улыбнулся. Ему здесь нравилось, в этой комнате было спокойно и умиротворяющее. Каждый предмет обстановки напоминал о хозяине спальни и заставлял Хёнсына со странной теплотой рассматривать любую вещь тут.
Да вот, хотя бы эту дверь. Хёнсын нахмурился. Небольшую дверь в углу комнаты он до этого даже не замечал. Интересно, куда она ведёт?
Хёнсын подошёл к ней и остановился, в нерешительности глядя на ручку. В нём боролись любопытство и боязнь рассердить Чунхёна.
- В конце концов, она должна быть закрыта, - вслух заявил он, оправдываясь перед самим собой, - Я просто проверю…
Он толкнул дверь, которая тут же бесшумно распахнулась, открывая проход в тёмную комнату. Хёнсын вошёл и принялся шарить по стенам, стараясь нашарить выключатель. Наконец, он справился, и комнату озарил яркий верхний свет, позволяя хорошо оглядеться по сторонам.
Комната была небольшой. Собственно, всю обстановку её представляли стол, глубокое удобное кресло и простой офисный шкаф. Хёнсын подошёл ближе, заметив на столе какую-то папку. Хотя внутренний голос просто кричал, что ему здесь нечего делать, и уж, тем более, ничего нельзя трогать. Но парень проигнорировал его и присел на подлокотник кресла, наугад открывая папку. И замер, медленно выдыхая. Он не мог поверить своим глазам.
Внутри была фотография, а на фотографии был он сам. Снимок был выполнен с очень близкого расстояния, буквально с пары шагов. Хёнсын улыбался, глядя в камеру. Он даже сложил пальцы в знак «виктории», как часто делал на неофициальных фото. И одежду, в которую он был одет, он прекрасно помнил. И клетчатую рубашку, и эту футболку под ней. Всё это были вещи из его гардероба. И причёска тоже была абсолютно точно его: косая рваная чёлка была у него где-то год назад.

Но он абсолютно точно никогда до этого не видел этого снимка. Хёнсын задумался, пытаясь припомнить хоть что-то важное. На фото он явно находился в своём колледже, а фотографировал его кто-то, кого он хорошо знал. Вдруг в голове Хёнсына всплыла его однокурсница, которая когда-то просила разрешения его сфотографировать. Неужели это тот снимок? Судя по всему, да… Но откуда он у Чунхёна?
Хёнсын лихорадочно открыл папку с начала, просматривая страницу за страницей. Вся папка была заполнена фотографиями Хёнсына. Большинство из них он никогда до этого не видел: вот он в колледже, вот на выставке, вот в магазине, а вот просто на улице. Но попадались и знакомые: те, которые он сам выкладывал на своей страничке в одной из социальных сетей, те, которые делали его сокурсники и друзья. И каким образом они все оказались здесь? Особенно, учитывая, что в папке их, навскидку, несколько сотен.
Хёнсын приподнял папку, чтобы оценить её увесистость.
- Это ещё не все, - раздался холодный голос Чунхёна. Хёнсын повернул голову. В дверном проёме стоял Чунхён, и лицо его не предвещало Хёнсыну ничего хорошего.
- Что это? – быстро спросил Хёнсын.
- Это ты, - ответил Чунхён, подходя к столу.
- Я вижу. Откуда это всё?
- Частные детективы, подкупленные однокурсники и знакомые. Некоторые из Сети, некоторые делал сам, - спокойно ответил Чунхён.
- Чунхён, скажи мне правду, наконец! – нервно потребовал Хёнсын. – Что ты от меня скрываешь?
- Терпение, Хёнсын.
Чунхён подвинул к себе папку, полистал и щёлкнул ногтем по одной из фотографий.
- Вот. Помнишь? – поинтересовался он.
Хёнсын внимательно присмотрелся. На фото он был в профиль, смотрел в окно, стоя в каком-то просторном, хорошо освещённом зале.
- Это наш... то есть, дом моего отчима! - воскликнул он. - Я... кажется, это был какой-то приём для его бизнес-партнёров. Это же было очень давно?..
- Почти три года назад, - невозмутимо подтвердил Чунхён.
- Чунхён! Ты хочешь сказать… - поражённо вскрикнул Хёнсын. До него, наконец, начало доходить.
- Да ничего я не хочу сказать. И вообще, Хёнсын... Что я могу сказать-то? Что влюбился в тебя тогда, как полный идиот? - Чунхён с ожесточением взлохматил свои волосы, стараясь не глядеть на Хёнсына. – Что три года следил за тобой, как какой-то чёртов сталкер? А в итоге узнал, что ты меня даже не помнишь...
- Ты поэтому меня похитил? – осторожно начал Хёнсын.
- Не думай так. Я бы никогда этого не сделал. Но я пообещал, что отомщу за отца. А ты был единственным способом подобраться с Суджону. Мне пришлось это сделать. И ты оказался здесь. У меня. Я думал, я с ума сойду из-за этого. Я пытался возненавидеть тебя, я пытался стать для тебя чудовищем. Но я добился только того, что ты окончательно стал моей навязчивой идеей. Моей одержимостью. Я больше не смог сдерживаться и пришёл к тебе. Ты хоть представляешь, что это такое - получить в свои руки то, о чём так долго мечтал? – Чунхён неожиданно резко притянул его к себе, глядя на него сверху вниз, - А после ты чуть не убил себя... Когда Акира прибежал ко мне и рассказал, что случилось, мне показалось, что весь мир вокруг рушится. Ты даже не знаешь, что я тогда испытал. Я в жизни никогда так не паниковал.
- Чунхён, ты был со мной всё время, пока я валялся в бреду? – почему-то враз севшим голосом спросил Хёнсын.
Чунхён молча кивнул.
- Я не понимаю… - беспомощно признался Хёнсын, - Если всё так и было, почему ты никогда не пытался познакомиться со мной, заговорить? Неужели ты думаешь, ты бы мне не понравился?
- Не в этом дело… Пока был жив отец, я и думать не смел о тебе. Он ненавидел всю вашу семью. Он бы никогда не смирился с тем, что я в тебя влюбился. Мой отец тоже не был ангелом: я даже думать не хочу о том, что он мог бы с тобой сделать.
В комнате воцарилась напряжённая тишина.
- Хёнсын, прости меня. За всё. Я очень виноват перед тобой. Я был эгоистом, я знаю. Ты вообще здесь не причём, а я тебя втянул во всё это, - наконец, заговорил Чунхён, медленно подбирая слова.
- Замолчи, - негромко попросил Хёнсын, чуть тянясь наверх и находя его губы, - Мне плевать, - сообщил он после первого короткого поцелуя.
В следующую минуту, он ощутил, как его отрывают от пола и усаживают на стол. Чунхён, снова нацепив свою фирменную ухмылку и непроницаемое выражение лица, устроился между его разведённых ног. Хёнсын тихо рассмеялся; быстро же он вновь прикрылся своим имиджем. Впрочем, это было не то, против чего Хёнсын сейчас возражал.
- Хёнсын, а вообще ты плохо поступил… Разве ты не в курсе, что нельзя соваться туда, куда не просят?
- Я же не знал, - Хёнсын сцепил руки в замок на его шее, с улыбкой ожидая, что будет дальше.
- По-моему, ты забыл, что ты здесь пленник, - Чунхён наклонился ближе, шепча ему на ухо и напоследок прихватывая чувствительную мочку, отчего Хёнсын невольно прогнулся и сделал глубокий вдох.
- Напомни мне, - предложил он, глядя на Чунхёна потемневшими глазами.
Когда Чунхён целует его, Хёнсын всё равно, что летит куда-то. Один поцелуй – и он уже весь возбуждён, дыхание сбивается, становится жарко, хочется продлить эти ощущения вечно. Особенно, когда Чунхён такой, как сейчас. Когда не стремится быть нежным, когда просто берёт его, когда он такой уверенный и решительный, что у Хёнсына аж дух захватывает.
Альбом с фото полетел на пол, но им обоим было на это наплевать. Чунхён уложил Хёнсына на стол, медленно – о, Боже, слишком медленно – стаскивая с него футболку, попутно оставляя влажную дорожку из поцелуев на обнажаемой коже.
- Чунхён, не мучай меня… - задыхаясь, попросил Хёнсын, подаваясь вперёд.
- Нетерпеливый сегодня, хм? – Хёнсын буквально кожей ощутил, как Чунхён улыбается. – Мне нравится…
Хёнсын сдавленно застонал, пытаясь самостоятельно избавиться от своей одежды. Чунхён перехватил его руки, вжимая их в столешницу над головой Хёнсына и попутно целуя его снова, облизывая и покусывая его нижнюю губу, соединяя их языки. Спустя несколько минут он отстранился, чтобы полюбоваться на результат своих трудов. Полуобнаженный Хёнсын, с зацелованными покрасневшими и влажными губами, изогнувшийся на его письменном столе… Чунхён через силу сглотнул: зрелище было слишком возбуждающим.
- Я хочу тебя… Прямо сейчас… - прошептал Хёнсын, совершенно не заботясь о том, как он сейчас выглядит.
На лице Чунхёна появилась хищная улыбка.
- Сейчас, детка… Сначала поиграем.
- П-поиграем? - чуть дрожащим голосом переспросил Хёнсын, наблюдая за Чунхёном сквозь опущенные ресницы. – Что ты имеешь в виду?
- Узнаешь.
Чунхён потянул его наверх, заставляя вновь сесть. Неторопливыми, дразнящими движениями он избавил его от одежды, оставив перед собой совершенно обнажённым.
- Тебе так гораздо лучше, - убирая его тёмные волосы за ухо, сообщил он чуть хриплым голосом.
- Мне холодно, - рассмеялся Хёнсын, - Согреешь?
Он перехватил ладони Чунхёна, медленно проводя ими по своей груди и ниже, по бёдрам. Склонил голову на плечо, чуть закусив нижнюю губу.
- Наслаждаешься собой, детка? – горячо выдохнул Чунхён ему в шею, стараясь окончательно не потерять голову.
- Скорее, нами обоими…
- А я хочу посмотреть, как ты будешь делать это один, - Чунхён сжал запястье Хёнсына и опустил его руку ниже, на его собственный член.
Хёнсын сорвался на стон, который попытался заглушить, уткнувшись в плечо Чунхёна.
- Чего ты хочешь, Чунхён-а?..
- Поиграй с собой, детка. Устрой мне шоу.
Хёнсын вспыхнул.
- Я не смогу… Это так странно… Не заставляй меня, пожалуйста.
- Не смущайся, - Чунхён снова провёл языком по его губам. – Я помогу тебе начать.
Он сжал его пальцы, заставляя Хёнсына обхватить себя.
- Делай это так, как тебе нравится… Ты же уже взрослый, Хёнсын, ты наверняка занимался этим один… Просто покажи мне, как ты это делаешь обычно…
Хёнсын медленно скользнул вверх, чуть надавил указательным пальцем на головку, потом снова почти неосязаемо пробежался пальцами вниз. Он шире раздвинул ноги, скользнув глубже на стол, чтобы расположиться удобнее. Чунхён же, наоборот, отступил на пару шагов, чтобы лучше насладиться зрелищем.
Хёнсын, тем временем, уже ускорил свой темп. Одновременно, не прекращая движений правой рукой, он скользнул пальцами левой в свой рот, старательно их облизывая. Потом опустил руку вниз, между своих разведённых ног. Скользнул в себя сначала одним пальцем, запрокидывая голову от нахлынувших ощущений. Медленно стал растягивать, стараясь достать им глубже. Вскоре добавил второй, зажмурившись и почти срываясь на протяжные, беспомощные стоны, которые безумно заводили Чунхёна.
Хёнсын уже стал сам подаваться навстречу своим пальцам.
- Чунхён-а, - простонал он, обращая на Чунхёна затуманенный взгляд.
- Покажи мне, как ты меня хочешь, - Чунхён качнулся вперёд, упираясь руками в край стола.
- Очень… - Хёнсын резко мотнул головой, занавешиваясь волосами, - Я очень тебя хочу… Чёрт, Чунхён-а… Я сейчас кончу…
- Так давай же, не тяни с этим, - Чунхён поймал его губы, вновь влажно целуя.
- Ммм, хорошо…
Хёнсын откинулся на стол, глубже вгоняя в себя сложенные пальцы. Выгнул спину, кончая и, наконец, расслабился, тяжело дыша и глядя на Чунхёна.
- Понравилось шоу? – тихо спросил он.
- Очень. Но ты же не думаешь, что мы на этом закончим? – Чунхён вновь заставил его подняться. – Ты не хочешь помочь мне? Я же не мог не возбудиться, глядя на то, как ты тут стонешь, трогаешь себя таким образом…
- Чем тебе помочь? – Хёнсын неожиданно соскользнул на пол, опускаясь перед Чунхёном на колени, - Может, тебя пока устроят мои губы?
- Более чем, детка, более чем, - Чунхён ухмыльнулся, глядя, как Хёнсын расправляется с молнией на его брюках. Хёнсын запустил пальцы в его ширинку, находя там уже стоящий член. Приспустил его джинсы и бельё чуть ниже, одновременно с этим уже начав осторожно сжимать свою ладонь, заставляя Чунхёна опереться на стол. Хёнсын довольно посмотрел на него снизу вверх, прежде чем на пробу скользнуть языком вокруг головки. Все-таки, это был его первый подобный опыт, и он плохо представлял, что надо делать.
- Чёрт, - резко выдохнул Чунхён.
Хёнсын расценил это как поощрение и, чуть шире приоткрыв рот, обхватил Чунхёна губами. Чунхён сдавленно выругался, чувствуя, как Хёнсын аккуратно облизывает его языком. Он слегка надавил на его затылок, одновременно толкаясь глубже. Хёнсын с готовностью постарался принять его как можно дальше. Он послушно замер, позволяя Чунхёну делать всё, что угодно. Правда, спустя несколько таких толчков, Чунхён выскользнул из его рта и рывком поднял Хёнсына на ноги.
- Я так больше не могу, - признался он, - К чёрту все эти предварительные ласки!
Он положил Хёнсына животом на стол, разведя его ноги в стороны. Хёнсын томно потянулся, цепляясь за противоположный край столешницы и чуть прогибаясь в талии.
- Ты уже готов для меня, - хмыкнул Чунхён, - Как это мило с твоей стороны…
- Заткнись, - посоветовал ему Хёнсын.
- Принцессы так не разговаривают, - наставительно заметил Чунхён, одним движением оказываясь в нём, отчего Хёнсын чуть ли не закричал, инстинктивно противясь вторжению.
- Тише, тише, - Чунхён прижался грудью к его спине, - Расслабься…
Хёнсын попытался последовать его совету, позволяя Чунхёну войти глубже.
- Чунхён, - дрожащим голосом позвал Хёнсын, упираясь ладонями в твёрдую поверхность. – Сильнее…
Он чувствовал, как от перевозбуждения у него уже кружится голова. Чунхён заставлял его чувствовать себя слишком развратным, но в этот конкретный момент, Хёнсыну было глубоко наплевать на этот факт. Он только хотел, чтобы они могли оставаться так вечно. Просто занимаясь любовью и не думая ни о каких проблемах.
Чунхён, исполняя желание Хёнсына, стал почти вбиваться в него, заставляя выгибаться при каждом движении и почти кричать имя Чунхёна.
- Мой… мой… только мой, - шептал Чунхён ему на ухо, целуя его плечи и шею.
- Твой, - соглашался Хёнсын, подаваясь назад, навстречу Чунхёну. Он уже чувствовал приближение оргазма. Чунхён, словно ощутив это, ещё больше увеличил скорость, заставляя Хёнсына видеть звёзды перед глазами.
С громким стоном Хёнсын кончил на стол, даже не успев ни разу к себе прикоснуться. Чунхён с секундной задержкой последовал за ним, обессилено опускаясь на Хёнсына. Впрочем, уже спустя минуту, он смог откатиться в сторону, пытаясь выровнять дыхание. Притянул Хёнсына к себе, целуя в висок.
- Я хочу, чтобы ты всегда был со мной, - просто заявил он.
- Так не отпускай меня, - попросил Хёнсын, прижимаясь к нему.
- Пошли спать, детка, - вздохнул Чунхён. – Ты выглядишь… утомлённым.
- Мягко говоря… - усмехнулся Хёнсын, нехотя поднимаясь со стола.
Едва дойдя до кровати, Хёнсын рухнул на неё, залез под одеяло и уснул, чувствуя, как со спины его обнимает Чунхён.

17 марта 2011 года.
- Просыпайся, Хёнсын.
Хёнсын нехотя приоткрыл глаза, находя Чунхёна взглядом и сонно ему улыбаясь. Правда, он сразу же заметил, что Чунхён предельно собран и напряжён.
- Просыпайся, - повторил он, - Нам пора ехать.
Хёнсыну не нужно было спрашивать, куда или зачем. Всё это и так было понятно. Поэтому он просто потянулся за своей одеждой, не глядя на Чунхёна.
- Хёнсын, - окликнул его тот, опуская руку на плечо.
- Что? – Хёнсын всё-таки обернулся, устало глядя в глаза Чунхёну.
- Я… - Чунхён запнулся, - Я подожду тебя в коридоре.
- Как хочешь, - безэмоционально ответил Хёнсын, дожидаясь, когда Чунхён выйдет за дверь. В ту же минуту равнодушная маска слетела с него. Он медленно опустился на кровать, зарываясь лицом в подушку Чунхёна.
Что-то внутри говорило ему, что он больше никогда не вернётся в этот дом.
Прошло только десять дней с тех пор, как он попал сюда. А ему казалось, что минуло уже гораздо больше времени. Он здесь пытался покончить с собой, потерял девственность, его хотели изнасиловать, избивали, унижали, в этом месте он плакал больше раз, чем за всю свою предыдущую жизнь. Но это всё сейчас мало его волновало. Главным было то, что здесь он впервые полюбил кого-то. Полюбил так сильно, что теперь не представлял себе, как жить дальше без этого человека. Хёнсын был готов пожертвовать всем, чтобы только получить возможность остаться с Чунхёном, но знал, что, что бы он ни сделал, он этим ничего не добьётся. У Чунхёна своя жизнь, свои дела. Может, он, действительно, любит Хёнсына так сильно, но это ничего не меняет. Они не созданы для того, чтобы быть вместе. Чунхён ещё встретит хорошую девушку, которая будет такой же сильной и уверенной, как и он сам. Её не нужно будет постоянно опекать, постоянно терпеть её слёзы и истерики. Она будет достойна Чунхёна. Не то, что Хёнсын.
А сам Хёнсын… Наверное, он переживёт. Научится жить с половиной сердца, постарается забыть всё, что здесь произошло. В конце концов, он должен быть благодарен уже за это. Он впервые в жизни по-настоящему ощутил, что такое быть любимым.
Но, очевидно, любовь ему не очень идёт. Он не хотел пытаться полюбить ещё раз. Это будет слишком сложно. Да и не верил он, что когда-либо хоть кто-нибудь будет способен вызвать в нём такой же фейерверк эмоций, который вызывал Чунхён.
Хёнсын встал с кровати, напоследок проведя ладонью по той стороне, где спал Чунхён. Стараясь оттянуть момент выхода, он подошёл к двери. Он ощущал себя так, словно на его плечах лежали тяжеленные мешки, придавливающие его к земле.
- Только посмей заплакать сейчас, - негромко сказал он сам себе и повернул ручку.
Чунхён стоял, прислонившись к стене. Услышав шаги Хёнсына, он поднял голову, неотрывно глядя, как тот подходит ближе.
- Идём, - произнёс Хёнсын, поравнявшись с ним.
Они в полном молчании спустились вниз в просторный холл особняка. Хёнсын уже собирался толкнуть входную дверь, как вдруг почувствовал, как Чунхён обнял его со спины. Хёнсын невольно вздрогнул, прежде чем расслабиться и откинуться спиной на его грудь.
- Хёнсын, - очень тихо позвал Чунхён, - Я люблю тебя.
Хёнсын закусил губу, останавливая уже готовые сорваться слова, и постарался улыбнуться.
- Не надо, пожалуйста. Ты только хуже делаешь, - он сделал попытку освободиться от объятий Чунхёна, но тот не отпускал, разворачивая Хёнсына к себе.
- Помолчи, - попросил Чунхён, целуя его закрытые глаза. Хёнсын, почти не дыша, замер, наслаждаясь прощальными мгновениями близости. Он почувствовал, как в груди появляется болезненное щемящее чувство, а глаза начинает характерно покалывать.
- Пошли, - Хёнсын всё-таки вывернулся из рук Чунхёна, торопливо выбегая на улицу.
На крыльце особняка он остановился на минуту, глубоко вдыхая сырой весенний воздух. Всё-таки ему очень этого не хватало: и светлого, почти белого неба, и пронизывающего ветра, и нормального для этого времени года мелкого моросящего дождя. Впрочем, он сразу же зябко повёл плечами, чувствуя, как холод мгновенно пробрался под его тонкую футболку.
- Так лучше? – Чунхён тут же накинул на него свой пиджак. Хёнсын поймал себя на мысли, что никогда никакой человек так остро не замечал перемену его состояний, так чутко не улавливал его дискомфорт.
- Зачем ты?.. – Хёнсын невольно оглянулся. Во дворе стояло несколько машин, около которых находились какие-то люди. Те люди, которых он видел в свой первый день здесь. Те, которые выглядели так, как будто готовились к войне. Те, среди которых раньше был Сану. – Не надо, здесь же эти… - он неловко выделил интонацией последнее слово, до сих пор сомневаясь в правильной формулировке. Как он должен их называть? Бандиты? Преступники? Люди Чунхёна?
- И что? – Чунхён чуть нахмурился. – Они не должны тебя волновать.
- Я боюсь… Вдруг им это не понравится? – Хёнсын попытался снять с себя его пиджак, но Чунхён вновь обхватил его за плечи, пресекая эти попытки. Он чуть наклонился к Хёнсыну, заглядывая в его встревоженные глаза.
- Тогда это им не понравится ещё больше…
- Ч-что?.. – непонимающе начал Хёнсын, но Чунхён прервал его, целуя в губы.
Хёнсын буквально остолбенел, с ужасом ожидая реакции окружающих. Однако ничего не последовало. Те так и продолжили заниматься своими делами, не высказывая особого интереса к происходящему.
- Пока я могу отстоять свои права командовать ими, им будет всё равно, чем я занимаюсь, кого люблю и о ком забочусь, - Чунхён подтолкнул его к массивной чёрной Инфинити, около которой ожидал Акира, - Случай с Сану они нескоро забудут.
Всё ещё находясь в лёгком оцепенении, Хёнсын послушно расположился на заднем сидении, тогда как Чунхён сел вперёд, а Акира занял место водителя, тут же заводя машину и трогаясь с места.
- Кстати… - протянул Чунхён, - Это твоё.
Он перекинул Хёнсыну его сумку, ту самую, с которой он был, когда его похитили. Хёнсын быстро схватил её, начав тут же шарить по карманам. Наконец, он нашёл то, что искал – свой ай-под. Как ни странно, там даже аккумулятор не сел. Музыка – то, что всегда его успокаивало. Может, и сейчас она поможет?
- Тебе не мешало бы отдохнуть. Нам долго ехать, - посоветовал Чунхён.
Хёнсын неопределённо пожал плечами, поймав в зеркальце ободряющую улыбку Акиры. Парень тут же смущённо отвёл глаза, гадая, что бы это могло значить. Он включил плеер и откинулся на сидение, прикрыв глаза. Таким образом, можно хотя бы не видеть Чунхёна и попробовать хоть на время поездки выкинуть из головы навязчиво-депрессивные мысли о том, что скоро он с ним расстанется.
Он чувствовал себя таким подавленным, что у него даже не было сил как-то эмоционально реагировать на происходящее. Его везут куда-то? Отлично! Наконец-то всё прояснится. Наконец-то всё закончится. Он вернётся к своей никчёмной жизни. Забудет всё, абсолютно всё.
Интересно, а Чунхён? Что он будет делать после этого? Он был влюблён в него три года… Насколько легко ему будет отпустить его сейчас? И о чём он думает в данный момент? Его мысли такие же сумбурные и мрачные, как у Хёнсына? Или он, наоборот, сосредоточен на своих делах и почти не думает о сидящем позади него парне?
Все эти вопросы… Хёнсыну казалось, что они никогда не закончатся. Они возникали в его голове один за другим так быстро, что Хёнсын не успевал даже задуматься над ответами.
В плеере, словно на подбор, играли одни грустные монотонные песни. Это, а ещё плавный и ровный ход автомобиля, действительно, скоро начали убаюкивать Хёнсына, организм которого уже давно находился на пределе возможностей. Несмотря на то, что он много спал в последние дни, сейчас он чувствовал себя необычайно усталым.
Незаметно для себя Хёнсын задремал. И за этот короткий период ему успел присниться сон. К сожалению. В этом сне он видел перед собой темноту. Он знал, что может упасть туда в любой момент, но чувствовал, как сильные руки обхватили его за талию и не дают полететь вниз. Но внезапно эти же руки решительно толкнули его вперёд, в чёрную неизвестность. А голос Чунхёна равнодушно бросил вслед «Пока, кукла». Сразу после чего Хёнсын резко проснулся. В первые секунды он даже не смог понять, где он находится. Но потом он, правда, понял, что это всё та же машина, которая, однако, почему-то стоит на месте. Хёнсын поднял голову и встретился с встревоженным взглядом Чунхёна.
- Что случилось? – быстро спросил он.
- Н-ничего… - пробормотал Хёнсын и задал встречный вопрос, - Почему мы остановились?
- Ты вскрикнул, - Чунхён продолжал пристально вглядываться в его бледное лицо.
- Всё в порядке, - Хёнсын провёл ладонью по глазам, пытаясь избавиться от ощущений из сна. – Просто приснилось…
Чунхён недоверчиво покачал головой и внезапно, распахнув дверцу машины, вышел. Обошёл её и открыл дверь на заднее сидение. Сел рядом с Хёнсыном и решительно притянул его к себе, заставив головой улечься на свою грудь. Потом обхватил его одной рукой, пытаясь согреть и успокоить.
Хёнсын с облегчением вновь закрыл глаза, вслушиваясь в мерное сердцебиение Чунхёна. Ему стало гораздо спокойнее.
- Так лучше? – тихо спросил Чунхён, запуская пальцы в его волосы.
- Да… - откликнулся Хёнсын, - Чунхён, я… я хочу тебе кое-что сказать.
- Что?
- В общем… Что бы ни случилось, я не жалею. Я не жалею о том, что произошло. Я благодарен тебе…
Хёнсын уже набрал воздуха, что бы, наконец, произнести то, что так давно собирался: что он любит Чунхёна, но внезапно смелость куда-то ушла. Он просто сильнее уткнулся лицом в рубашку Чунхёна и замолчал.
- А я жалею, - неожиданно ответил Чунхён, - Я вёл себя, как ублюдок.
- Не надо, не говори так, - попросил Хёнсын. – Просто дай мне ещё немного пообманывать себя.
- Пообманывать? – недоумённо переспросил Чунхён.
- Когда ты так близко, мне кажется, что это навсегда, - Хёнсын опустился ниже, кладя голову на колени Чунхёну, - А это ложь.
Не дожидаясь ответа Чунхёна, он протянул ему один наушник.
- Хочешь? Моя знакомая говорила, что один плеер на двоих сближает больше, чем секс, - он невесело рассмеялся.
Чунхён молча надел наушник и отвёл взгляд в сторону, уставившись в окно, одновременно с этим продолжая осторожно перебирать волосы Хёнсына.
Вслушиваясь в печальную фортепианную мелодию, Хёнсын снова уснул, но на этот раз без всяческих сновидений.

***
- Мы приехали, - негромко позвал его Чунхён.
Хёнсын открыл глаза, садясь и приглаживая свои волосы. Ему так не хотелось выходить из машины, не хотелось смотреть на Чунхёна, потому что он почти физически ощущал, как сейчас больно самому Чунхёну.
- Надо, - горько признал он, спуская ноги на мокрый асфальт: пока они ехали, дождь только усилился.
Чунхён обошёл машину и протянул ему руку, помогая встать. Потом внезапно порывисто прижал к себе и прошептал на ухо:
- Поцелуй…
- Последний… - эхом откликнулся Хёнсын, легко прижимаясь к губам Чунхёна. Он обхватил его руками за шею и чуть приподнялся на носках, чтобы было удобнее.
- Хозяин, - нерешительно вмешался Акира с почтительного расстояния, - Пак Суджон уже здесь, нам надо идти.
- Да, конечно, - торопливо сказал Хёнсын, опережая Чунхёна и оборачиваясь к высокому серому зданию, нависшему бетонно-стеклянной громадой над перекрёстком двух улиц.
Чунхён положил руку на его плечо, слегка подталкивая ко входу.

***
Это было обычное офисное здание. Они в сопровождении Акиры и ещё нескольких человек миновали просторный холл и подошли к лифту.
- Наши люди уже заняли свои позиции на этажах здания, - негромко доложил Акира, пропуская Чунхёна и Хёнсына вперёд, - Камеры отключены. Пак Суджон ждёт вас в малом конференц-зале. Его телохранители будут в коридоре. Как и условлено, к нему войдёте только вы с Хёнсыном. Мы уже обыскали Суджона, при нём нет оружия.
- Отлично, - сосредоточенно кивнул Чунхён, явно что-то обдумывая. – Бумаги при нём?
- При нём есть кейс, но он сказал, что мы сможем увидеть бумаги только после того, как он увидит своего пасынка.
- Разумеется, - Чунхён невольно поморщился. – Его люди?
- Также разоружены.
- Он согласился и на это? Боязнь потерять свои деньги для него сильнее, чем страх за собственную шкуру, - Чунхён презрительно изогнул бровь.
Они поднялись на лифте на пятнадцатый этаж. Телохранители Чунхёна тут же высыпали наружу вперёд них, тщательно проверяя окружающее пространство. К ним подошёл высокий мужчина, которого Хёнсын мельком видел в свой первый день в особняке Чунхёна.
- Всё готово, хозяин, - отрывисто бросил он, - Вы можете пройти к нему.
Чунхён коротко кивнул и сделал Хёнсыну знак следовать за ним.
Начальник охраны открыл перед ними непримечательную светло-серую дверь, и они вошли в относительно небольшое помещение круглой формы. Хёнсын невольно судорожно выдохнул. Около окна стоял человек, которого он ненавидел всей своей душой.
- Привет, сынок, - его отчим Пак Суджон радушно ему улыбнулся, словно они не виделись несколько дней, и теперь Хёнсын зашёл к нему по-родственному выпить чаю. – Как ты себя чувствуешь?
Хёнсын промолчал, отступая на полшага назад.
- Ну-ну, не бойся, теперь всё будет хорошо, - с напускной обеспокоенностью произнёс Суджон. – Сейчас мы поедем домой…
- Домой?! – вырвалось у Хёнсына.
- Да, к нам домой. Знаю, у нас было много противоречий… Просто смерть твоей матери выбила меня из колеи. Наверное, я должен извиниться перед тобой. Но теперь это всё в прошлом.
Он неожиданно холодно усмехнулся, глядя на Чунхёна.
- Теперь я глаз с тебя не спущу, сынок. Надеюсь, Чунхён не сильно обижал тебя? Не злись на него, на самом деле он хороший мальчик, весь в отца. Просто смерть близких людей всегда заставляет нас делать глупости. Правда, Чунхён?
- Ты привёз бумаги? – ледяным тоном оборвал его Чунхён.
- Хороший, но невежливый, - с сожалением покачал головой Суджон. – Конечно, привёз. Всё, как мы и договорились. Ты возвращаешь мне Хёнсына, а я тебе – бумаги на компанию, а также убийц твоего отца. И мы больше никогда не встречаемся. Помнишь, что ты обещал больше не приближаться к Хёнсыну? Я увезу его из страны, чтобы ему было спокойнее. Всё-таки мальчик пережил сильный стресс по твоей вине, - он укоризненно прицокнул языком, не обращая внимания на то, с каким потрясением Хёнсын уставился на Чунхёна.
«Это правда?!» - хотел спросить он, но разум велел ему не вмешиваться и не давать повод Суджону заподозрить, что между ними что-то есть.
Чунхён, между тем, даже не смотрел в сторону Хёнсына. Всё его внимание было приковано к его отчиму.
- Бумаги. Я должен их посмотреть, - бесстрастно заявил он.
- Пожалуйста, - Суджон щедро толкнул к нему кейс. – Смотри, сколько хочешь.
Сам он вольготно расположился в кожаном кресле, с любопытством переводя взгляд с Хёнсына на Чунхёна.
- Ты довольно неплохо выглядишь для человека, которого похитили, - внезапно заметил он, обращаясь к Хёнсыну, который всё ещё пытался привести свои мысли в порядок. – Видимо, Чунхён поступил благородно и не стал над тобой издеваться. Что ж, спасибо тебе, Чунхён, что не стал втягивать моего мальчика в наши разборки. Он же здесь не причём.
Суджон продолжал говорить что-то, но Хёнсын больше не мог его слушать. Он чувствовал себя преданным и использованным. Всё, что скрывалось за громкими словами Чунхёна о мести, всего лишь желание получить обратно компанию отца?! А Суджон, получается, ему и не нужен. Он даже не собирается делать что-то для того, чтобы отомстить самому Суджону. Какие-то его пешки отправятся под суд, а сам отчим, как ни в чём не бывало, продолжит управлять холдингом. Хёнсын в жизни не испытывал такого разочарования. Что ж, он горько усмехнулся про себя, всё это только бизнес. Никаких чувств, никаких принципов, только деньги.
- Хёнсын! – требовательно окликнул его Суджон, судя по слегка недовольному тону, он делал это не в первый раз.
- Что? – Хёнсын заставил себя разомкнуть губы.
- Опять выпадаешь из реальности? Что за странная привычка? – мягко пожурил его Суджон, - Так куда ты хочешь уехать? В Японию? Европу? Или в Штаты? Ты даже можешь продолжить заниматься своим искусством, если тебе так этого хочется, сынок.
Хёнсын неопределённо повёл плечами. Ещё и это… Отчим собирается его отослать куда-то за границу. Чтобы он точно больше никогда не увидел Чунхёна. Хотя он сейчас сам не был уверен, что хочет видеть его снова. После того, как он узнал, в чём заключались планы Чунхёна, он чувствовал себя так, словно его обманули.
- Ладно, сынок, подумаешь потом. У нас ещё будет время, - сладко улыбнулся Суджон.
- Перестань меня так называть, - внезапно услышал свой собственный голос Хёнсын.
- Что, прости? – Суджон недоумённо вскинул брови.
- Перестань. Меня. Так. Называть. Я тебе не сын. И никогда им не был. Ты меня не выносишь, презираешь, считаешь ничтожеством. Так зачем это скрывать? – Хёнсын с отвращением оглядел Суджона, замечая, как улыбка сползает с его лица.
- Ну что же ты так? – процедил отчим, - Я же пытаюсь с тобой по-хорошему.
- Меня от тебя тошнит. От тебя и твоей фальши, - с чувством сообщил Хёнсын, отворачиваясь.
- Неблагодарный, - Суджон криво ухмыльнулся, - Я тут ночи не сплю, думаю, как тебя вернуть… Даже компанию эту пришлось обратно у этого китайца за бешенные деньги выкупать. А ты даже ведёшь себя, как последняя дрянь…
- Я знаю, что ты беспокоился не обо мне, а о своих деньгах. Я знаю про завещание матери, - просто признался Хёнсын, со скрытым торжеством ожидая реакции отчима.
Тот сначала как-то странно дёрнулся, будто хотел что-то сделать Хёнсыну, но сразу же взял себя в руки, нацепив на лицо маску равнодушия.
- Отлично. Просто отлично. Чунхён, ты решил напоследок усложнить мне жизнь? – он чуть повернул голову в сторону внимательно изучающего документацию Чунхёна. – Впрочем, это уже не важно. По-настоящему хороший юрист может решить любую проблему.
- Что это значит? – поинтересовался Чунхён, не поднимая головы. – Ты всё-таки нашёл способ обойти волю своей жены?
- Да, - Суджон ослепительно улыбнулся, - Всё дело было в этом фонде. Так вот, этого фонда теперь не существует. Его официально распустили. Так что теперь все деньги – мои.
- Каким образом ты этого добился?
- Дал на лапу учредителям, - Суджон смахнул с лацкана пиджака невидимую пылинку, - Я успел кое-что скопить за эти годы.
- В любом случае, деньги пока принадлежат Хёнсыну, - скучным голосом заметил Чунхён, отодвигая от себя кейс.
- Это пока. Хёнсын, давай ты не будешь портить мне жизнь по примеру твоей матери? Просто подпиши дарственную и я оставлю тебя в покое. Навсегда. Конечно, тебе придётся уехать из страны, но не переживай, ничего с тобой не случится. Я помогу тебе устроиться, даже назначу некое денежное вознаграждение, которое поможет тебе наладить свою жизнь…
- А если я не захочу? – напряжённо поинтересовался Хёнсын.
- Как я часто слышу эти слова… - протянул Суджон, - Чего же вам всем не хватает-то? Вот, к примеру, отец Чунхёна. Я обещал ему очень приличный откуп, но нет же! Он упёрся, как баран какой-то. Хотя, я так его и не понял. У него же немерено было денег! Что же он так вцепился в эту компанию? Никогда мне не понять этих идиотских принципов, - он с наигранным сожалением вздохнул. – Так вот, Хёнсын, если ты не согласишься, я буду вынужден ускорить процесс перехода твоего имущества ко мне. Я достаточно понятно выражаюсь?
Хёнсын вскинул испуганный взгляд на Чунхёна. Но тот снова не смотрел на него. Что ж, подумал Хёнсын, всё ясно. Куклой воспользовались. Дальнейшая судьба куклы никому не интересна.
- Ну, так что, Чунхён? Всё в порядке? – поторопил его Суджон.
- Да, с документами всё в порядке, - медленно кивнул Чунхён.
- Значит, мы с Хёнсыном можем идти? – Суджон удивлённо изогнул бровь.
- Да.
- С тобой приятно иметь дело. Ты умный и способный мальчик, умеешь приспосабливаться к обстоятельствам. Не то, что твой отец, - Суджон с деланным восхищением изобразил сдержанные аплодисменты и встал с кресла. Идём, сынок, - он протянул руку к Хёнсыну, намереваясь схватить его за плечо.
Хёнсын отвернулся от Чунхёна, смирившись. Он подошёл ближе к отчиму, стараясь не глядеть на человека, который так много для него значил и так легко от него отказался.
Но внезапно что-то изменилось. Хёнсын увидел это по окаменевшему лицу отчима. Он медленно повернулся, чтобы увидеть дуло пистолета направленного в их сторону. Как Чунхён успел вытащить пистолет так быстро и незаметно, Хёнсын и не мог представить. Но это был факт: Чунхён держал в руках пистолет и направлял его… Нет, не на Хёнсына, а совершенно точно на его отчима. И в глазах его ясно читалась ледяная ненависть.
- Что это значит, Чунхён? – без улыбки спросил Суджон, - Ты так ведёшь свои дела?
- С тобой только так, - Чунхён жутковато улыбнулся. – Хёнсын, будь добр, выйди. Замараешься.
- Ну, уж! – Суджон стремительно притянул Хёнсына к себе, - Никуда он не пойдёт! Я думаю, он должен досмотреть представление до конца. Чем бы оно там не закончилось. Или ты хочешь пощадить психику своей шлюшки? А, Чунхён?
Хёнсын вздрогнул. Откуда он знает?! Он не мог видеть лица Суджона, так как он прижал его к себе спиной, но он видел, как сжалась рука Чунхёна на рукоятке пистолета.
- Ну же, давай. Стреляй, - издевательски предложил Суджон, - Мне интересно, сможешь ли ты пожертвовать им, чтобы добраться до меня. В конце концов, вы так очаровательно целовались там, внизу. Дети, дети, какие вы ещё глупые. Глупые и влюблённые – чертовски удачное для меня сочетание. Ну, так что, Чунхён? Убьёшь его? Ты же так долго готовился! Я так понимаю, что вся эта возня с возвратом компании была только уловкой, чтобы запутать меня и выманить на личную встречу. Что ж, довольно умно. Жаль, что из-за моего бестолкового пасынка все твои труды пойдут насмарку.
- Отпусти его, - глухо приказал Чунхён.
Суджон громко рассмеялся.
- С чего это вдруг? Это мой пропуск! Или последний шанс отомстить, как сложатся карты, конечно. В любом случае, я предлагаю сделать игру ещё более захватывающей.
Внезапно Хёнсын почувствовал прикосновение чего-то холодного к своей шее. Суджон запрокинул его голову, слегка вдавливая что-то острое в его сонную артерию.
- Придётся вспомнить мне молодость. Давно я сам никого не убивал. Будет даже славно, если я собственными руками отправлю этого неудачника к его мамаше, не так ли? – хрипло выговорил Суджон, наклоняясь к уху Хёнсына. – Вижу, ты удивлён, Чунхён. Твои люди же меня так тщательно обыскали! Но им не пришло в голову забрать у меня ручку, или хотя бы проверить её. А ведь в наши дни надо быть готовым ко всему. Даже к тому, что в обычной автоматической ручке окажется лезвие. Тебе придётся выпустить меня, Чунхён. Иначе я перережу ему шейку. Будет много крови. А ты же этого не хочешь, это же очевидно. Я вижу, что ты уже держишься из последних сил. Чем он, интересно, так тебя очаровал, что ты готов послать к чертям память об отце?
- Ты не выйдешь отсюда, - предупредил Чунхён, стараясь не смотреть на побледневшего Хёнсына.
- О, ну тогда отсюда выйдешь только ты, - просто сообщил Суджон. – Или ты думаешь, я не успею? У него очень нежная кожа, её легко будет проткнуть.
Хёнсына передёрнуло. Он уже чувствовал, что от страха ноги с трудом его держат, голова кружится, а к горлу подкатывает дурнота. Мысли разбегались. Хёнсын в жизни так не боялся, как сейчас. Он совершенно не знал, что будет дальше. Более того, он сам в конец запутался.
Хенсын закусил губу. Вот он дурак. Это он во всём виноват! Не надо было ему приближаться к Суджону, тогда бы сейчас Чунхён не стоял бы перед таким выбором. Он, Хёнсын, порушил все его планы. Отлично. И, что самое ужасное, сам он ничего не может с этим поделать. Ему остаётся только быть пассивным свидетелем происходящего. Как всегда. Он не участник события, а скорее его причина. Или вообще какая-то досадная помеха, проблема. Ему это уже надоело.
Он посмотрел на Чунхёна. Боже, он так его любит, но всё равно заставляет страдать. Во всём виновата его проклятая слабость, нерешительность, неумение постоять за себя.
Хотя… ему всё равно нечем распоряжаться, кроме собственной жизни. Хватит уже ждать, хватит вынуждать Чунхёна принимать все решения. Он может облегчить ему выбор.
Ведь если Чунхён позволит им уйти сейчас, Суджон всё равно убьёт его, чтобы добраться до денег. А если Чунхён выстрелит в Суджона, Суджон успеет воткнуть лезвие ему в шею. Безвыходная ситуация. И такая глупая! И опять всё из-за Хёнсына.
Если он в любом случае умрёт, то он должен хотя бы постараться быть полезным Чунхёну.
Хёнсын слабо улыбнулся. Он устал не понимать, что происходит вокруг него, устал быть чьей-то пешкой. Устал, что его используют. Он нашёл человека, которого любит, но они всё равно не могут быть вместе из-за отчима Хёнсына, который, между прочим, такая мразь, что достоин только смерти.
Эта жизнь продолжает его испытывать, вновь подводя его к тому, что единственное, что он может сделать – это умереть. Что ж, в этот раз он хотя бы точно знает, ради чего это делает. Вот причина. Она стоит прямо перед ним, и уже готова отказаться от своих принципов, от своей чести, лишь бы спасти Хёнсына. Хотя сам Хёнсын уверен, что не достоин таких жертв. Единственный, кто в этой комнате должен принести что-то в жертву – он сам.
И он выбрал.
Это так легко. В этот раз ему даже не нужно было ничего делать самому. Он может просто упасть вперёд, чувствуя, как холодное лезвие распарывает шею. Время словно остановилось, он видит искажённое ужасом лицо Чунхёна, ощущает, как руки Суджона выпускают его и он летит на пол, но всё это словно происходит очень медленно. Словно для того, чтобы он успел раскаяться, испугаться. Но всё, что сейчас у него внутри - это облегчение от принятого решения. Он наконец-то вырвался из этого круга, перестал быть какой-то вещью, за которую всё решают и всё время используют.
Он ждал боли, но на этот раз её не было. Сознание просто медленно гасло. В последние мгновения он услышал громкий звук выстрела. И улыбнулся через силу. У Чунхёна всё получилось, а значит, что он сделал это не зря.
И он, наконец, позволил себе закрыть глаза.

Эпилог.
- Мы избавились от его трупа. Наверное, через несколько дней он всплывёт где-то ниже по течению реки Хан.
- Спасибо, Акира, - равнодушно откликнулся Чунхён, нажимая на кнопку телефона и убирая его в карман.
Сейчас он находился в одной из частных клиник за городской чертой, куда привёз Хёнсына после его сумасбродной, глупой и абсолютно нелогичной выходки. Которая, как ни странно, оказалась решающей. Хёнсын упал, заливая всё кровью из распоротой шеи, Чунхён выстрелил и убил Суджона. Пожалуй, Чунхён навсегда запомнит это удивлённое выражение его глаз, когда пуля врезалась ему в переносицу, превращая лицо в кровавое месиво.
А всё из-за того, что в голове Хёнсына сложилась очередная дикая алогическая цепочка.
Чунхён прислонился лбом к холодной больничной стене. Господи, Хёнсын его убивает. Чунхён никогда не жаловался на недостаток спокойствия, но Хёнсыну с поразительной лёгкостью удаётся это самое спокойствие в нём уничтожать на корню.
Вот и сейчас Чунхёну казалось, что он просто сходит здесь, в приёмном покое, с ума. Хотя Хёнсына уже прооперировали и сказали, что он выживет. В очередной раз, кстати, спасибо Акире, который успел перевязать его так, что он дотянул до клиники.
Но к нему ещё нельзя было заходить, поскольку он не пришёл в себя. И неизвестно, когда придёт. Чунхёну просто оставалось торчать здесь и изводить себя.
Но главное, что Хёнсын будет жить. Пусть он продолжит мучить его, сколько его душе угодно. Важно только то, что он будет рядом.

***
Хёнсын медленно приходил в себя. Этот раз был ещё хуже, словно всё его тело побывало в камнедробилке. Он не мог нормально двинуть ни рукой, ни ногой. Даже моргать было сложно, к тому же, у него всё болело. Для этой боли у него в голове даже слов не находилось.
Он с трудом приподнял голову. Место он не узнавал. Белый потолок, такие же стены… Больница? Он опять выжил? Чёрт, это уже становится просто смешно. Сколько бы раз он не пытался умереть, он всё равно остаётся в этом мире. До всех этих событий, он даже не подозревал, что он такой живучий.
- Хёнсын-а, - раздался вдруг где-то над ним голос, одни звуки которого заставили его почувствовать себя лучше. – Ты очнулся?
Хёнсын попытался ответить, но не смог издать ни звука. Наверное, он ещё не до конца восстановился, с раздражением констатировал он.
- Тихо-тихо, детка, - Чунхён, наконец, возник в его поле зрения, присаживаясь рядом с его больничной койкой, - Не пытайся разговаривать. Тебе нельзя.
Чунхён провёл пальцами по его щеке.
- Ты меня напугал. Опять, - с лёгким укором заметил Чунхён непривычно тихо. – О чём ты вообще думал, глупый?
Хёнсын чуть улыбнулся, как бы признавая свою вину. Он столько сейчас хотел сказать Чунхёну, но это дурацкая необходимость молчать… Кстати… Он потянулся к своему горлу, чтобы ощупать его и оценить его состояние, но его руку тут же перехватил Чунхён.
- Не трогай, - с чуть напряжённой улыбкой попросил он, - Тебя же прооперировали только тридцать часов назад, там ещё недостаточно хорошо всё зажило.
Чунхён замолчал и отвёл в глаза в сторону, что не укрылось от Хёнсына. Ситуация начала казаться ему странной.
- Между прочим, тебе больше не нужно беспокоиться о Суджоне, - Чунхён решил сменить тему, - Я всё-таки его убил. С твоей помощью, конечно. Но. Никогда. Больше. Так. Не. Делай, - веско заявил он, строго глядя на Хёнсына.
Хёнсын только кивнул. Его всего переполняла радость. То, что он сделал, всё-таки не было напрасно! Эта скотина отправилась в мир иной, а они оба живы и здоровы. А значит, всё будет хорошо.
- Чунхён! – сказал Хёнсын. Точнее, ему показалось, что сказал, поскольку он сам не услышал ни звука. Губы его двигались, язык тоже, но он не мог ничего сказать. Это не было похоже на простое последствие операции. Он перевёл на Чунхёна испуганный взгляд. Чунхён резко выдохнул, ловя его руку и крепко её сжимая.
- Хёнсын, ты только не переживай… - начал он, и Хёнсын тут же понял, что случилось что-то, что не укладывается в его понятие о «всё будет хорошо». Что-то плохое, даже страшное.
Он сжал руку Чунхёна чуть сильнее, чем это надо было, и требовательно уставился в его глаза.
- В общем, твоя рана не прошла бесследно, - Чунхён с трудом подбирал слова, - Твои связки… Суджон сильно повредил их своим лезвием… И… короче, ты больше не можешь говорить.
Хёнсыну показалось, что он ослышался. Он неверяще покачал головой, не сводя с Чунхёна расширившихся глаз.
Чунхён торопливо заговорил.
- Доктора сказали, что есть возможность того, что голос потом восстановится. Хёнсын, я всё для этого сделаю. Всё будет хорошо, я найду тебе лучших врачей… Ты будешь говорить! Ты же мне веришь?
Хёнсын, не слушая, обхватил свою искалеченную шею руками. Он никогда больше не заговорит, он знал это наверняка. Никогда не сможет петь, как раньше. Смеяться, вскрикивать от испуга, рассказывать что-то взахлёб, кричать от злости или радости. Не назовёт Чунхёна по имени. Не скажет ему «Я люблю тебя». А ведь мы можем говорить, что угодно о банальности, избитости, сахарной сладости этих слов, но не иметь возможности их сказать человеку, которого действительно любишь – разве это не страшно? Разве это не похоже на ад упущенных возможностей? У Хёнсына отняли не три простых слова, а нечто гораздо большее.
Ему хотелось плакать от собственного бессилия. Он столько раз мог произнести это, но каждый раз его что-то останавливало. А теперь он не сможет, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Что за ирония? Ему было необходимо вытравить эту боль из себя вместе со слезами, но он не мог себе этого позволить. Он твёрдо помнил об обещании, данном Чунхёну. Он больше никогда не будет плакать. Чунхён ненавидит его слёзы, не может их выносить. Значит, он их больше никогда не увидит. Хёнсын скорее выколет себе глаза, чем сделает плохо человеку, в котором было сосредоточено всё, ради чего Хёнсын сейчас хотел жить.
Хёнсын поднял голову, чтобы заглянуть в глаза Чунхёна. Он ожидал увидеть там отвращение, раздражение, брезгливую жалость, но находил там только боль. Он смотрел в его глаза так долго, что ему начало казаться, что он проваливается в них, в их тёмную глубину. Но он продолжал смотреть, пока не ощутил прикосновение тёплых губ Чунхёна к своим собственным.
- Ты нужен мне. Не смотри на меня так, словно ждёшь, что я сейчас выкину тебя на улицу. Хёнсын, ты лучшее, что я видел в этой жизни. Я не отпущу тебя. Я всё равно люблю тебя, мне нет разницы, говоришь ты или нет. Я просто не могу перестать любить тебя.
Хёнсын всегда любил счастливые концы в книгах или фильмах. Он считал, что счастье должно быть абсолютным и безо всяких «но». Оно должно вознаграждать человека за пройденные испытания. Но сейчас он понял, что его счастье выглядит именно так. Что ему всё равно, что свою долгую и счастливую жизнь он представлял с человеком, совершенно не похожим на Чунхёна. Что ему без разницы, чем Чунхён занимается и что это находится за пределами понимания о добродетели. Что ему не так уж и важно слышать вновь свой собственный голос.
Кто знает, что их ждёт дальше? У них просто есть их жизнь, полная переживаний, проблем, чувств и перемен. И они просто проживут её, как смогут. Вдвоём.
Конечно, она никогда не будет лёгкой для них, но кого это волнует теперь, когда Хёнсын, наконец, понял, где он должен быть? Где находится его собственное место в этой жизни, которое он так долго искал? Вот оно это место. Рядом с Ён Чунхёном.
Он так много раз собирался сказать Чунхёну, что любит его. У него не хватало смелости сделать это раньше, а сейчас, когда он чувствовал, как эти слова буквально разрывают его, он не мог сделать этого просто физически.
Хёнсын взял Чунхёна за руку и приложил к своей груди, напротив сердца. Потом поднёс его ладонь к губам и поцеловал. Поднял голову, с надеждой глядя на Чунхёна. Ведь он же поймёт? Он же должен понять!
И Чунхён понял. Улыбнулся, обхватил Хёнсына за плечи, притягивая ближе, и прошептал на ухо:
- И я тебя. Навсегда.

The End.

@темы: max, Junhyung/Hyunseung, NC-17, Fanfic

---

Стокгольмский Синдром, часть 2

[Miss Amentia]

Title: Стокгольмский синдром (часть 2)
Author: IndigoStripes
Fandom: Kpop, B2ST
Pairing: Junhyung/Hyunseung
Rating: NC-17
Genre: AU, drama, dark
Disclaimer: Героями не владею*sobs*, мне принадлежат только тараканы в моей голове, которые, видимо, и писали эту историю О.о
Warnings: Насилие (и то, которое изнасилование, и то, которое избиение), лексика, психические отклонения

Author's note: Стокгольмский синдром – психическое отклонение, возникающее в результате шокового состояния, защитно-подсознательная травматическая связь, взаимная или односторонняя симпатия, возникающая между жертвой и агрессором в процессе захвата и применения (или угрозы применения) насилия. (Википедия, сайты по популярной психологии).


11 марта 2011 года
Хенсын открыл глаза хорошо за полдень. Всё его тело жутко ныло. Он чувствовал себя разбитым, опустошённым и совершенно не выспавшимся. Но всё это перестало его волновать, когда на проснувшийся мозг лавиной обрушились все воспоминания о вчерашней ночи. Всё, что он думал о случившемся, можно было уместить в одном коротком предложении: Чунхён его отымел и бросил. Как бы это банально не звучало, но сравнение с проституткой здесь было куда как уместно. Именно ею ощущал себя Хёнсын. Дешёвой, грязной шлюхой, которой не на что больше рассчитывать. Его использовали для удовлетворения потребностей… ну… как куклу, например. Только вот куклу это не унижает, а Хёнсыну казалось, будто всё его тело облепила какая-то липкая паутина, которая делала его грязным и убогим.
Кое-как поднявшись, он дошёл до ванной комнаты и врубил в душе воду погорячее. Он чувствовал, как вода смывает с него пот, сперму и прочую грязь, но это мерзкое чувство она смыть не могла. Не в силах терпеть, он опустился на колени и заплакал, уткнувшись лбом в стену. Пальцы скребли по мокрому кафелю, пока Хёнсын заходился в судорожных рыданиях.
У него нет будущего. У него забрали последнее, что у него было – чувство самоуважения и гордость, а не сегодня, так завтра вообще убьют, использовав в каких-то своих целях. Словно он вещь. Словно он чем-то это заслужил.
И нет шансов выбраться, нет надежды, нет выхода. Есть только чувство пустоты внутри и никакого желания жить дальше.
Хёнсын резко прекратил плакать. Стоило ему проговорить это про себя, как он вдруг ясно осознал – лучше уже не станет. Дальше всё будет ещё хуже. Так зачем дожидаться этого мистического «дальше», если можно привести всё к логическому концу прямо сейчас и здесь?
Он начал лихорадочно оглядываться по сторонам. Естественно, в ванной комнате не было ни одной бритвы или чего-то подобного. Тут его взгляд остановился на зеркале, висящем над раковиной. Схватив душ, Хёнсын с силой треснул по нему и невольно отпрянул от разлетевшихся по комнатке осколков. Потом покачал головой: какой смысл бояться царапин, если собрался умереть? Методично выбрал относительно крупный кусок с ровным острым сколом и попытался припомнить, что он вообще слышал о том, как люди режут вены.
Он крутанул вентиль с горячей водой, чтобы наполнить ванную. Говорят, что пускать кровь нужно в тёплой воде, чтобы она не сворачивалась, а вытекала. Дождавшись, когда воды наберётся достаточно, Хёнсын взял отложенный осколок и уставился на него, не в силах поверить, что действительно решился на это. Но внутреннего протеста до сих пор не было. Наоборот, всё внутри него было готово к тому, что он собирается сделать. Какой-то тихий голос настойчиво шептал «Давай же. Тебе уже нечего терять. Потом будет ещё больше боли, ты не выдержишь. Сохрани хоть немного достоинства перед смертью». Хёнсын выдохнул и решительно полоснул по запястью. Боль была мгновенной и непереносимой, но Хёнсын, сжав зубы, переложил зеркало в покалеченную руку и вновь прошёлся им уже по другой руке. Вовремя, поскольку сил удерживать проклятый осколок уже не было. Он выронил его в воду, неотрывно глядя, как с его рук в ванную сочится кровь. Пока ещё слабо. Парень медленно опустился в воду, чувствуя тошнотворную боль и подкатывающую к голове дурноту. Перед глазами всё плыло. «Это конец», - с каким-то облегчением подумал он. Желание жить так и не пришло. Из последних сил откинувшись на спину, Хёнсын закрыл глаза и провалился в темноту, из которой не было возврата.


12 марта 2011 года
Хёнсыну казалось, что он пытается всплыть с огромной глубины. Ему не хватало воздуха, перед глазами метались какие-то тени, а уши словно заложило ватой. Ещё ему было очень больно. Боль огненным сгустком пульсировала где-то в груди, мешая дышать. Хёнсыну страшно хотелось открыть глаза, но он почему-то не мог этого сделать. Ему чудилось, что его куда-то тащат, он, вроде бы, кричал, но не слышал ни звука, вроде бы разговаривал с кем-то, что-то пытался сделать. Но всё это было так зыбко, что он не мог понять, где здесь реальность, а где горячечный бред. Всё было тёмным, пугающим и гротескным. Словно все его ночные кошмары слились в одну череду и теперь захватили его сознание. Всё вокруг было таким хаотичным, что ему казалось, что он сейчас сойдёт с ума. Но, когда всё стало выглядеть так, словно он уже на грани, его внезапно отпустило. Он почувствовал, что приходит в себя, и тут же на него навалилась страшная усталость, которая мешала ему даже пальцами пошевелить. Во рту было ужасно сухо настолько, что он даже был не в состоянии шептать. Попытавшись произнести хоть что-то, он невольно закашлялся, от чего в груди глухо заныло. Внезапно он почувствовал, что кто-то подхватывает его под голову и слегка приподнимает. Хёнсын не видел, кто это, но почему-то это успокаивало, а когда его губы смочила прохладная вода с каким-то лёгким привкусом лекарства, он ощутил самое настоящее счастье, жадно глотая спасительную жидкость. Вдоволь напившись, Хёнсын вновь провалился в забытье. Но теперь это был просто крепкий сон безо всяких видений.

***
Хёнсын наконец-то проснулся. Он чувствовал себя совершенно ослабленным, помимо этого жутко болели кисти рук, а при каждом вдохе в груди что-то болезненно сокращалось. Он приоткрыл глаза и первым, что он увидел после того, как спустя пару мгновений картинка стала проясняться, была капельница, от которой змеилась прозрачная трубка с какой-то жидкостью. Игла от капельницы была воткнута в его левую руку, чуть ниже локтевого сгиба, а ещё ниже Хёнсын заметил перевязку, плотно обхватывающее его запястье. Судя по ощущениям, запястье правой выглядело точно так же.
Хёнсын в недоумении попытался понять, что вообще происходит. Впрочем, вспомнил он быстро. Отлично. Его откачали.
Радости по этому поводу он не чувствовал. Как и сожаления. Вообще, всё, что он сейчас ощущал – это жуткая усталость. Хотелось спать и ни о чём не думать. К тому же, с каждым мгновением усиливалась непонятно откуда взявшаяся головная боль. Он вновь постарался устроиться удобнее и уснуть. Но ему не дали.
- Хёнсын?.. – тихо позвал его кто-то. – Ты очнулся?
Это был Чунхён. Хёнсын испуганно распахнул глаза, пытаясь понять, где находится человек, который одними звуками своего голоса поднял в нём волну настоящего ужаса.
Чунхён сидел на привычном месте, в кресле напротив кровати Хёнсына. Выглядел он так, словно не спал пару суток. Всегда идеально уложенные волосы растрёпаны, рубашка измята, а её рукава небрежно закатаны до локтей, галстук с пиджаком, без которых Хёнсын его вроде бы ещё не видел, и вовсе отсутствовали. Вечный прищур из внимательного стал просто усталым, а под глазами залегли тёмные круги.
Но всё это Хёнсын отметил мимоходом, не придавая внешнему виду Чунхёна особого смысла. Все его разумные мысли перекрывал безотчётный страх. Хёнсын весь замер, точно готовясь к неизбежному нападению хищника. Он не сводил с Чунхёна расширившихся глаз.
- Как ты? – голос Чунхёна был абсолютно не таким, каким привык слышать его Хёнсын. Из него исчезли властные интонации, насмешка и отстранённость. Сейчас это был просто голос смертельно уставшего человека, вымотанного вконец какими-то не решаемыми проблемами.
Он плавно поднялся с кресла, с явным намерением подойти ближе. Хёнсын, мгновенно забывая про своё состояние, резко подался назад, вжимаясь в спинку кровати и попутно чуть не уронив капельницу. Но Чунхён вовремя подхватил её, аккуратно водружая на место, вызывая этим у Хёнсына очередной приступ паники.
- Подожди, - быстро проговорил Чунхён, вновь удерживая качающуюся капельницу. – Я сейчас отойду, только не дёргайся ты так.
И он, действительно, отошёл на несколько шагов назад.
- Я не буду тебя трогать больше, - медленно, с запинкой, выговорил он, не глядя на Хёнсына, - Можешь успокоиться. Раз я тебе отвратителен до такой степени, что ты руки на себя накладываешь, я предпочту больше не рисковать. Не бойся.
- Я тебе не верю, - хрипло выговорил Хёнсын, чувствуя, как неприятно першит в горле.
Чунхён устало вздохнул.
- А что тебе остаётся? Только поверить. Ты мне слишком нужен живым. Я больше и пальцем тебя не трону. Тебя и так еле откачали.
- Жаль, - бросил Хёнсын.
- Идиот, - неожиданно зло произнёс Чунхён, - Хотя это хорошо, что ты такой идиот. Мне повезло, что тебе ума не хватило придумать что-то получше, чем полоснуть по венам.
- В смысле? – неосознанно переспросил Хёнсын.
- В прямом. Ты вообще знаешь, что это самый ненадёжный способ попрощаться с жизнью? – ухмыльнулся Чунхён, - Нет, ты, конечно, делал всё по правилам и чем-то надежнее обычной бритвы, но всё равно это происходило слишком медленно. В таких случаях, если тебя успевают найти, то спасают почти стопроцентно. Тебя нашёл Акира, судя по всему, спустя минуты две после того, как ты пустил кровь. Правда, ты к этому уже времени потерял её достаточно, да ещё и воды наглотался, но благодаря своим врачебным способностям, Акира смог тебя откачать.
- А потом? – зачарованно спросил Хёнсын, машинально отмечая, как к концу рассказа изменился тон Чунхёна: с саркастичного до откровенно разозлённого и нервного.
- Ничего интересного, - отрезал Чунхён, - Ты почти сутки провалялся в бреду с температурой под сорок. Несколько часов назад тебе полегчало, ты даже приходил в сознание. Вот и всё.
- И что теперь? – осведомился Хёнсын, подразумевая дальнейшие действия Чунхёна.
- Теперь? Отдыхай, - пожал плечами Чунхён, - Не смей вставать, не смей ничего делать с капельницей. А лучше всего ещё поспи.
Хёнсын изумлённо воззрился на Чунхёна, но тот не обратил на него никакого внимания. Потянувшись, он неожиданно зевнул.
- Лично я сейчас этим и займусь, - пробормотал он, поворачиваясь и покидая комнату Хёнсына.
Глядя на закрывшуюся дверь, Хёнсын, наконец, позволил себе откинуться на подушки и расслабиться. Он прикрыл глаза, пытаясь обдумать ситуацию. С уходом Чунхёна все эмоции в нём тот час же и утихли. Он даже не задумывался над тем, что вчера всё же мог умереть, вопреки всем словам своего похитителя. Сейчас он по каким-то неизвестным для себя причинам мог думать только о Чунхёне. И это сводило его с ума. Он просто не мог описать до конца, что он испытывает, когда видит Чунхёна, слышит его голос. Ужас, ненависть, опаска, странное любопытство, напряжение, которое сложно объяснить, интерес, унижение и одновременно презрение, зависть, жалость. Но больше всего его из всей гаммы своих чувств и переживаний пугало лёгкое, но отчётливо ощущаемое возбуждение, возникающее в присутствие Чунхёна. Всё в голове Хёнсына вопило, что он больной идиот, раз может испытывать такое к человеку, из-за которого чуть не убил себя. Но он всё равно ничего не мог с этим поделать. И это заставляло чувствовать себя ещё больше жалким, словно Чунхён, не ограничившись властью над его телом, установил ещё и власть над его чувствами. И, таким образом, сломал до конца.
Хёнсын тихонько всхлипнул, осторожно поворачиваясь, чтобы не выдернуть шприц и уступил снедающей его усталости. Последней мыслью, возникшей в его сознании, был вопрос о том, что делал сам Чунхён, когда Хёнсын валялся в горячке, и откуда он знает, что Хёнсын ненадолго приходил в себя?

13 марта 2011 года
Утром Хёнсын не проснулся. Нет, это нельзя так назвать. Его просто вытолкнула из сна одна-единственная фраза: «Что я наделал?». То, что должно было обрушиться на него ещё вчера: шок от того, что он чуть не совершил непоправимого, чуть не убил себя, но было сдержано усталостью, плохим самочувствием и, очевидно, лекарствами, обрушилось на него сейчас. И он просто не мог в это поверить. Сейчас он даже не представлял, как он только смог перерезать свои вены. Одна мысль об этом вызывала у него приступ головокружения и тошноты. Стоило ему представить, как он недрогнувшей рукой проводит по запястью осколком зеркала, и чувствует при этом одно лишь облегчение, как он начинал задыхаться и судорожно ощупывать бинты на руках.
Когда первая паника прекратилась, но эмоции не улеглись, он просто стал плакать, пытаясь избавиться от чудовищного давления внутри. Он понимал, что всё уже позади, что его спасли, но потрясение было слишком сильным, чтобы просто так улетучится.
Он помнил, что тогда ему казалось, что дальше будет только хуже. Сейчас это ощущение не то, чтобы пропало, скорее, притупилось, и Хёнсын неосознанно стал сомневаться. Всё же он был простым человеком, а человеку до последнего свойственно надеяться на лучшее. Кто знает, какие планы связывает с ним Чунхён? Его явно разозлила попытка Хёнсына покончить с собой, но это не значит, конечно, что он не планирует его смерть в дальнейшем. Просто… он ведь может и не планировать, правда? Хёнсын не мог убить эту свою пока ещё слабую веру в хороший конец. Она поддерживала его, давала хоть какие-то силы. Но после той ночи он сам чуть не лишил себя всякой надежды. Он решил, что никогда не сможет пережить и забыть случившееся, и что лучше умереть, чем жить с таким грузом на сердце. Но теперь он точно мог сказать, что это чушь. Нет ничего хуже смерти, а со всем остальным можно справиться. Перетерпеть, подождать, когда время сделает боль не такой острой. Главное, не опускать руки и верить. А он был просто идиотом. Чунхён был абсолютно прав, когда говорил это.
Чунхён… Он бы никогда не пошёл бы на такое. Почему-то Хёнсын был в этом уверен. В Чунхёне столько внутренней силы, сколько Хёнсыну и не снилось. Его просто невозможно представить в положении жертвы. Не то, что самого Хёнсына.
Хёнсын обхватил руками колени, позволяя слёзам бежать по щёкам.
В этом положении его и застал Чунхён. Когда Хёнсын увидел его на пороге, его первым порывом, в котором он даже не отдавал себя отчёта, было немедленно прекратить рыдать. Но в этот раз его толкнул на это не страх, а гордость. После всех своих размышлений он не хотел, чтобы Чунхён видел его таким раздавленным. Но вместо этого, из-за подобных мыслей жалость к себе только возросла, и Хёнсын почувствовал, что рыдания только усилились. Он закрыл лицо ладонями, чтобы спрятать заплаканное лицо.
- Что случилось? – Чунхён стремительно пересёк комнату и остановился около его кровати.
Хёнсын отчаянно замотал головой, не в состоянии выговорить ни слова.
- Ну же, перестань, - наконец, не выдержал Чунхён. Но вместо обычного ледяного презрения голос его звучал мягко и как-то даже слегка просительно, - Сейчас же всё в порядке.
- В порядке? – Хёнсын поднял на него заплаканное лицо. Его голос сильно дрожал, - Я чуть не покончил с собой… Я не знаю, как я мог это сделать…
Он вновь низко опустил голову, невидящими глазами уставившись в одеяло.
- Да, я чувствовал себя раздавленным… Но как я только сумел пойти до конца? У меня же в жизни и мысли такой никогда не возникало…
- Скажи это, - тихо откликнулся Чунхён.
- Сказать что? – Хёнсын невольно поднял на него глаза.
- Что это из-за меня. Что ты хотел убить себя из-за отвращения ко мне, - теперь был черёд Чунхёна отводить глаза в сторону.
Хёнсын замолчал. Все слова, которые сейчас приходили ему в голову, звучали глупо. Что он может сказать? Что это не так? Отчасти, пожалуй. В тот момент им явно двигало не отвращение к Чунхёну. Но что именно это было, он не знал. Тогда это казалось таким логичным, единственным правильным решением, а теперь он даже не в состоянии был назвать причину. Хотя причина и стояла прямо перед ним. Просто Хёнсын не мог подобрать слов, которые звучали бы, по меньшей мере, адекватно. Что Чунхён хочет услышать? Что Хёнсын пытался покончить с собой из-за того, что случилось? Или из-за боязни того, что это не случится больше никогда? Нет-нет, это точно сумасшествие!
Поэтому Хёнсын просто предпочёл промолчать, стараясь не замечать того странного выражения, с которым на него смотрел Чунхён.
- Понятно, - кинул Чунхён, разворачиваясь и направляясь к выходу.
- Стой! – не отдавая себе отчёта, окликнул его Хёнсын. - Ты что, просто хочешь, чтобы я тебе переубедил?
- Я ничего от тебя не хочу, - холодно заметил Чунхён, не оборачиваясь.
- Я это уже понял, - в тон ему отозвался Хёнсын. - Когда ты ушёл. И бросил меня, как дешёвую шлюху. А теперь ты спрашиваешь, почему я это сделал… Причём здесь отвращение к тебе? Единственное, что я чувствовал – отвращение к себе! Ты заставил меня ненавидеть себя самого тогда, когда я должен был ненавидеть только тебя! Но нет, у меня и этого не получилось!.. У меня вообще ничего не получается… Зачем вы меня вообще спасли? Чтобы я чувствовал себя ещё большим ничтожеством?! Я не могу так больше! – к концу своей речи он кричал уже так, как никогда раньше ни на кого не кричал.
Когда до него дошло, на кого он повысил голос, он невольно затаил дыхание, ожидая новой вспышки гнева или очередных побоев. Но Чунхён, кажется, не собирался делать что-то подобное. Он просто стоял всё так же к нему спиной, затем медленно выдохнул и развернулся. Его лицо не выражало ровным счётом никаких эмоций, и это странно задело Хёнсына. «А на что ты рассчитывал? На то, что он раскается и упадёт на колени?», - тут же одёрнул он себя.
- Я не знаю, что на меня нашло, - глухо заявил Хёнсын, отворачиваясь и ожидая услышать звук захлопнувшейся двери. Вспышка ярости основательно его вымотала, он вновь чувствовал себя подавленным и сломленным. Он подтянул колени к груди, стараясь создать вокруг себя подобие комфорта. Плечи его поникли, он опустил голову на сложенные на коленях руки, занавешиваясь волосами. Внезапно он почувствовал, что край его кровати слегка продавился. Он с недоумением обнаружил Чунхёна, сидящего от него на очень близком расстоянии. Он хотел было отшатнуться в сторону, как раньше, но почувствовал, что внутренне не противится тому, что Чунхён настолько рядом. Поэтому он только бросил на него вопросительный взгляд, который мгновенно сменился на потрясённый, когда Чунхён схватил его за плечи, притягивая совсем вплотную к себе.
Хёнсын невольно уставился в его глаза, которые внимательно оглядывали его лицо.
- Ч-чунхён? Что… - он не успел договорить, так как почувствовал на своих губах губы Чунхёна.
Ладонь Чунхёна переместилась на его затылок, прижимая Хёнсына теснее, чтобы углубить поцелуй.
Первым желанием Хёнсына было… нет, не оттолкнуть, хотя он рассчитывал, что разум всё же возьмёт верх. Но этого не произошло, и поэтому первым желанием было просто послать этот самый разум подальше и позволить себе, ни о чём не думая, целовать Чунхёна в ответ. Что он и сделал.
Когда они, наконец, смогли оторваться друг от друга, на губах Чунхёна блуждала странная улыбка, которую Хёнсын никогда не видел прежде. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять, чем эта улыбка отличалась от его обычной. Она была мягкая. Нежная. Тёплая. Она заставляла Хёнсына краснеть и улыбаться в ответ.
Чунхён подался вперёд, обхватывая лицо Хёнсына ладонями и оставляя на его щеках почти невесомые поцелуи. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
- Чунхён… - робко позвал Хёнсын.
- Тихо. Завтра поговорим. Я хочу, чтобы ты поспал, - Чунхён осторожно опустил его на кровать.
Хёнсын смог только кивнуть, всё ещё не веря в происходящее. Чунхён уже собрался встать, как Хёнсын вдруг неожиданно дёрнул его назад.
- Останься со мной, - попросил он, почти с мольбой заглядывая Чунхёну в глаза. - Мне это нужно…
Чунхён молча опустился обратно, обхватывая Хёнсына одной рукой и прижимая к себе. Хёнсын почувствовал, как пальцы Чунхёна легко коснулись его волос, отчего по телу начало распространяться приятное сонное тепло и забытое уже ощущение умиротворения. Он прикрыл глаза и сам не заметил, как уснул, чувствуя над ухом размеренное успокаивающее дыхание Чунхёна.

14 марта 2011 года.
Хёнсын проснулся в одиночестве. Удивления у него это не вызвало. Обиды, впрочем, тоже. Чтобы обидеться, надо до этого на что-то рассчитывать. А он не то, чтобы не рассчитывал – ему вообще всё вчера произошедшее казалось просто частью сна. Глупого, постыдного сна, где он имел неосторожность быть хоть недолго счастливым. Но пришло утро, а утром все сны исчезают, вот и этот не стал исключением.
То есть, он помнил, конечно, что его разговор с Чунхёном – реальность, и что поцелуи – реальность также. Он просто не мог этого понять. Это не укладывалось в его картину мира, да и вообще, было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Очевидно, он как-то не так Чунхёна понял. По-другому это объяснить нельзя. Чунхён не может быть нежным и заботливым. Или это просто был другой человек. Настоящий Чунхён оскорбляет его, бьёт, насилует, а не целует так, что дух захватывает. И уж тем более, не обнимает и не ждёт, пока Хёнсын уснёт.
Хёнсын не хотел допускать, что на самом деле, возможно, Чунхён совсем не такой. Допустить это означало начать надеяться на что-то абсурдное. На что-то, что не может оказаться правдой. На что-то, что потом принесёт боль. Такую боль, которую Хёнсын точно не перенесёт.
Он никогда не был сильным, он не привык переживать такие контрастные чувства. Поэтому он старался уберечь себя от ещё больших страданий, как мог. Лучше уж сделать вид, что ничего не было, чем дать Чунхёну повод унизить его ещё больше. Вот и вчера он, наверняка, просто играл со своей жертвой. Просто дал немного надежды, чтобы потом было ещё забавнее толкнуть его к неизбежному. Вроде звучит логично.
Парень попытался снова уснуть. Во сне эти мысли, к его облегчению, уходили, и он просто стал ждать развязки событий, не изводя себя напрасными метаниями. Но сон не шёл. Хёнсын обнял себя за плечи, невольно вспоминая, как ему вчера было хорошо, когда он почувствовал, как Чунхён прижимает его к себе.
Почему именно он должен терпеть это всё? Разве он не достоин хоть малой толики счастья и покоя? Он что, много грешил в своей жизни? Нет, ничего подобного. Тогда почему это именно он сейчас лежит здесь и пытается понять, что с ним будет дальше. И ещё этот разброд в мыслях… Чёрт! Он даже в своём отношении к Чунхёну определиться не может! Он должен его ненавидеть и бояться, а вместо этого в душе только это странное, нездоровое чувство влечения. Из-за этого он чувствовал себя каким-то больным и испорченным.
Внезапно он вспомнил то, что случилось уже почти четыре дня назад. Он попытался подобрать этому определение. Когда Чунхён изнасиловал его? Мысленно произнеся это, он тут же почувствовал, что ему остро не нравится, как звучит эта фраза. Он даже про себя не мог обвинить в этом Чунхёна. Он чувствовал, что изнасилования, как такого, не было. Можно подумать, Хёнсын сам этого не хотел. Даже, если он не хотел этого сначала, то потом… Хёнсын почувствовал, как от стыда начали полыхать щёки. Он закрыл глаза, стараясь вспомнить прикосновения Чунхёна, его дыхание на своей коже, его голос… Пальцы Хёнсына сами собой плавно заскользили по шее, словно бы повторяя путь, которым губы Чунхёна спускались ниже по его телу.
Этого ещё не хватало! Хёнсын усилием воли заставил себя перестать представлять подобные вещи. Зачем усугублять мучения? Он и так уже чувствует себя величайшим грешником. Всё же, мечтать о сексе с парнем – не самая правильная вещь в мире. Особенно учитывая, что этот парень – преступник.
Чёрт, это всё так запутанно... Хёнсын уткнулся в подушку. Почему он просто не может перестать думать о Чунхёне ни на минуту? Ему уже начало казаться, что он сходит с ума. В голове звучал только голос Чунхёна, стоило закрыть глаза, как тут же появлялось его лицо… Ему всё время казалось, что вот-вот и он войдёт в комнату… Но нет. Время шло мучительно медленно, а Чунхён всё не появлялся. Один раз на пороге возник Акира с привычным подносом с едой, но Хёнсын даже не посмотрел в его сторону. Ему было очень плохо.
Ближе к вечеру, Хёнсын уже и вовсе ничего не мог с собой поделать. В голове почти безостановочно проигрывалось всё, что было связано с Чунхёном. Хёнсын уже не знал, что ему делать. Он уже был готов высказать Чунхёну всё, что о нём думает, или отдаться ему, как только Чунхён переступит порог этой комнаты, или признаться в любви или вновь разрыдаться от переполнявших чувств.
За окном уже стемнело, а Хёнсын всё никак не мог уснуть. Чунхён так и не пришёл, и вот теперь это разрывало Хёнсыну сердце. Он безумно хотел видеть его, хотел поговорить с ним… В конце концов, Чунхён сам обещал, что они поговорят сегодня. Почему он не пришёл? Что-то случилось? Или он действительно просто издевался над ним? Все эти мысли лихорадочным хороводом кружили в его голове, лишая всяческого покоя.
Хёнсын встал с кровати и прошёлся по комнате. Ему было душно в этих четырёх стенах. Он не видел ничего кроме них уже неделю. Боже, уже неделя прошла с того дня, как он очнулся в подвале. А, кажется, что минуло совсем немного времени. Это всё потому, что случилось слишком много вещей. Странных, пугающих, но каким-то образом захватывающих вещей, которым он не мог противиться.
Хёнсын подошёл ближе к двери и провёл по ней рукой. Чунхён, возможно, где-то рядом. Нужно только выйти. Он легко коснулся пальцами ручки и без особой надежды потянул её вниз. К его изумлению, она поддалась. Хёнсын медленно открыл дверь и замер, вглядываясь в слабо освещённый коридор.
- Что за ерунда?.. – еле слышно пробормотал он. Как они могли его не закрыть? Это не имеет никакого смысла!
Хёнсын сглотнул и сделал шаг вперёд, ожидая подвоха. Однако ничего не последовало. Коридор был пуст и тих. Даже вдалеке не слышалось никаких голосов или каких-либо ещё звуков. Прикрыв за собой дверь, Хёнсын как можно более неслышно скользнул вперёд, держась около стены и поминутно останавливаясь и прислушиваясь. По-прежнему ничего не происходило. Хёнсын почувствовал себя увереннее и ускорил шаг. Интересно, где именно Чунхён сейчас? Особняк очень большой, найти его здесь будет проблематично… А если он натолкнётся на кого-нибудь? Что он будет делать?
Внезапно Хёнсын остановился. Он поймал себя на пугающей мысли о том, что идея побега даже не пришла ему в голову, когда он вышел. Все его мысли были только о том, как найти Чунхёна. Но, что самое печальное, даже сейчас, когда он, наконец, понял, что может попытаться убежать, это не вызывало у него энтузиазма. Он не хотел убегать отсюда. По крайней мере, не сейчас. Вернуться к прежней жизни больше не было для него пределом мечтаний. Все его желания и мечты сейчас были сосредоточены только в Чунхёне. И осознание этого его просто убивало.
Хёнсын почувствовал себя так, словно он наконец-то смог разобраться в себе и перестать отрицать очевидное. Может, он больной, может, это и неправильно, но его влечёт к Чунхёну. Это чувство, которое он испытывает… Оно похоже на одержимость, оно съедает его изнутри, мешает мыслить чётко, переворачивает все его принципы. Он никогда не испытывал в жизни ни к кому таких сильных и противоречивых чувств. И он больше не хотел им противиться.
Он почти бегом миновал коридор, где его не заинтересовала ни одна дверь. Что-то внутри подсказывало ему, куда теперь надо идти. Он повернул направо. В этом закутке было совсем темно, только из-под одинокой двери струился холодный свет с улицы.
Хёнсын замер напротив этой двери. Сердце его словно бы пропустило удар, когда он потянул на себя ручку и дверь с лёгкостью открылась.
Чунхёна он увидел сразу. Он сидел на кровати, откинувшись спиной на стену. Его задумчивое лицо ясно освещалось неярким светом из окна. Хёнсын на миг затаил дыхание, не в состоянии отвести от него глаза. Впрочем, долго любоваться ему не дали. Услышав тихий скрип двери, Чунхён мгновенно обернулся в ту сторону, как-то разом подобравшись. Несколько секунд он просто смотрел в дверной проём, где стоял Хёнсын, а потом, словно не веря до конца, произнёс:
- Хёнсын?..
Услышав его чуть хрипловатый голос, который он весь день словно бы воспроизводил про себя, Хёнсын почувствовал, как его начинает трясти. Захлопнув за собой дверь, он стремительно пересёк пространство до кровати и опустился на неё, замечая, как Чунхён буквально рванулся ему навстречу. В следующее мгновение Хёнсын осознал, что лежит на спине, судорожно обхватив Чунхёна за плечи, пока тот сминает его губы в торопливом и каком-то отчаянном поцелуе, забирающем всё дыхание.
- Что ты здесь делаешь? – спустя несколько мучительно-сладких минут, Чунхён отстранился от него, тяжело дыша.
- Не спрашивай, - Хёнсын вновь притянул его к себе, запуская пальцы в его волосы и снова целуя. На этот раз поцелуй вышел уже куда более чувственным. Хёнсын сам с готовностью приоткрыл губы навстречу Чунхёну, чем тот и воспользовался, исследуя его рот языком.
Хёнсын пока, не теряя времени, справлялся с пуговицами на рубашке Чунхёна. Чунхён сам снял её до конца, потом поднял Хёнсына и потянул футболку на нём вверх, откидывая её куда-то в сторону. Затем скользнул ладонями ниже, стягивая с Хёнсына остатки одежды, попутно с грубоватой лаской оглаживая его бёдра и ноги. Хёнсын судорожно выдохнул и закинул руки на шею Чунхёна, снова находя его губы своими и медленно проводя по ним кончиком своего языка. Чунхён опустил Хёнсына на кровать, ложась сверху и губами скользя по его шее и плечам, специально оставляя тёмные засосы, словно отмечая свою собственность.
Хёнсын запрокинул голову, наслаждаясь тёплыми прикосновениями и легко царапая ногтями плечи Чунхёна. Он слегка подался вперёд, невольно прижавшись бёдрами к грубой ткани джинсов Чунхёна. Хёнсын торопливо расстегнул молнию и скользнул под них пальцами, сжимая уже напряжённый член Чунхёна. Тот в ответ на его действия низко застонал, упираясь лбом в грудь Хёнсына.
- Хёнсын, чёрт…
- Тебе хорошо? – слегка дразнящим тоном поинтересовался Хёнсын, продолжая сжимать его в неторопливом, размеренном ритме.
- С каких пор… ты стал таким? - чуть задыхаясь, поинтересовался Чунхён.
- С тех пор, как ты лишил меня девственности, думаю.
- Тогда оно этого стоило, - отозвался Чунхён.
- Да, - признал Хёнсын, начиная вновь целовать его в губы.
- Ты слишком решительный сегодня, - усмехнулся Чунхён, убирая его руку из своих джинсов. – Принцессы вроде тебя должны в постели просто получать удовольствие.
- Что ты имеешь в виду… - растеряно переспросил Хёнсын, наблюдая, как Чунхён опускается вниз.
- Увидишь.
Хёнсын почувствовал его горячее дыхание внизу своего живота. Чунхён принялся прокладывать поцелуями расстояние от одной выступающей тазовой косточки до другой. Вдоль позвоночника Хёнсына пробежала волна мурашек от удовольствия. Чунхён развёл ноги Хёнсына чуть в стороны и перешёл с поцелуями на внутреннюю сторону его бёдер, заставляя Хёнсына поминутно выгибаться от невозможных ощущений. Но внезапно Чунхён остановился. Хёнсын разочарованно застонал.
- Чунхён… ещё, - жалобно протянул он.
- Сейчас будет гораздо лучше, - с ухмылкой пообещал Чунхён.
Хёнсын неожиданно почувствовал, как Чунхён сжал губами головку его члена. Перед глазами всё на мгновение заволокло белым, и Хёнсын сорвался на громкий протяжный стон, почти крик. Он зажмурил глаза, ощущая, как язык его любовника скользит к основанию, а потом снова вверх. Хёнсын невольно положил ладонь на затылок Чунхёна, прижимая его немного ближе к себе.
- Не распускай руки, - Чунхён, отстраняясь от него, глянул на него потемневшими глазами. - Ты здесь имеешь право только стонать.
Хёнсын послушно кивнул, обожающе глядя на Чунхёна. Чунхён вернулся к прерванному занятию, вновь заставляя Хёнсына сходить с ума от удовольствия. Хёнсын уже мог только непрерывно стонать от переполнявших его ощущений, пока Чунхён ласкал его губами. Но вдруг он почувствовал уже знакомое болезненное проникновение пальцев Чунхёна внутрь него. Хёнсын слабо вскрикнул, но Чунхён быстро скользнул языком вокруг его головки, из-за чего Хёнсын, позабыв о боли, вновь увидел перед глазами фейерверк.
Отвлекая Хёнсына от неприятных ощущений, Чунхён успел его растянуть достаточно. Потом он, на минуту оставив тяжело дышащего Хёнсына, схватил из прикроватной тумбочки флакончик с гелем. Выдавив на ладонь нужное количество смазки, он нанёс её на свой член и, наконец, вошёл в Хёнсына, который тут же обхватил его талию ногами, стараясь привыкнуть к странному чувству. Чунхён не спеша, стараясь не напоминать Хёнсыну о предыдущем, не самом удачном опыте, двинулся вперёд.
Хёнсын всё это время прислушивался к себе. Этот раз действительно отличался. Боли было гораздо меньше. Когда он ощутил, как Чунхён стал двигаться в нём, он ожидал, что снова почувствует пресловутую иглу в позвоночнике, но она всё не появлялась. Вскоре он уже ничего не мог поделать, кроме как стонать в ответ на каждое движение Чунхёна, который постепенно убыстрял ритм.
Заметив, что Хёнсын не сопротивляется ему и явно не чувствует боли, Чунхён вышел из него.
- Чунхён! Почему ты остановился? – Хёнсын возмущённо распахнул глаза.
- Просто хочу продлить удовольствие. – Чунхён потянул его за руку, вынуждая встать на колени. Он развернул его к себе спиной, упирая руками в спинку кровати. Хёнсын с готовностью откинулся на его плечо затылком, закусив губу, когда член Чунхёна вновь оказался в нём.
Чунхён сжал его бёдра руками, медленно притягивая Хёнсына к себе, чтобы проникнуть глубже. Он прижался губами к его шее, там, где бился пульс, а рукой начал медленно водить по члену Хёнсына.
Хёнсын прогнулся в талии, внезапно почувствовав острый укол удовольствия, когда Чунхён задел какую-то особую точку внутри.
- Чунхён! – вскрикнул он. – Да, вот так…
Чунхён увеличил скорость толчков, почти выходя из Хёнсына и вновь заполняя его до конца. Хёнсын вслепую нашёл губы Чунхёна, целуя его, чтобы заглушить собственные крики. Спустя несколько мгновений он кончил в ладонь Чунхёна и обессилено наклонился вперёд, поддерживая себя руками. Чунхён, ощутив, как Хёнсын сжал его внутри, сам был не в состоянии больше сдерживаться. После нескольких движений в уже каком-то рваном ритме, он кончил в Хёнсына.
Чунхён бережно положил всё ещё находящегося в полузабытьи Хёнсына на кровать, и сам лёг рядом, убирая волосы с его лица.
- Всё-таки… Ты за этим и пришёл? – поинтересовался он, когда Хёнсын, наконец, смог открыть глаза.
- Я не знаю, зачем я пришёл. Но, думаю, секс – это лучший вариант, - Хёнсын слабо улыбнулся.

15 марта 2011 года.
Хёнсыну не хотелось просыпаться. Во сне было слишком хорошо. Там было горячее дыхание, сильные руки, осторожные прикосновения и мягкие, почти невесомые поцелуи. Поэтому Хёнсын лишь крепче зажмурился, чтобы продлить эти приятные ощущения.
- Я думал, ты мне приснился, - раздался над ухом негромкий голос Чунхёна, заставивший Хёнсына распахнуть глаза в изумлении. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы расставить всё по местам в своей голове. Прошлая ночь не была очередным сном, как и то, что происходило сейчас. Чунхён на этот раз не ушёл, не оставил его. Более того, он обнимал Хёнсына и смотрел на него снова с этой мягкой улыбкой.
Раньше Хёнсын не понимал значения выражений «на седьмом небе» или «на Облаке 9». А теперь он сам это испытывал. Это не просто радость, восторг, удовольствие. Это ещё и неповторимое чувство защищённости, непоколебимого спокойствия, необъяснимой уверенности, что всё будет хорошо. Никогда до этого Хёнсын себя так не чувствовал. Он больше не хотел ни о чём думать. Ему было всё равно, что с ним будет дальше. Важен был только этот момент. Важны были только они вдвоём. И пусть потом случится, что угодно.
- Не хочешь ещё немного поспать? Сейчас ещё рано, - Чунхён притянул его к себе.
Хёнсын, ничего не говоря, помотал головой, утыкаясь лицом в его плечо и вдыхая его запах.
- Почему ты молчишь? – Чунхён запустил пальцы в его тёмные волосы, слегка поглаживая его затылок, словно Хёнсын был ребёнком, которого нужно было успокоить.
- Не знаю, что сказать. Вдруг я скажу какую-нибудь глупость, и ты опять уйдёшь? – Хёнсын инстинктивно прижался к нему теснее, обхватывая его руками.
- Ты только что её сказал, но, как видишь, я ещё здесь, - Хёнсын по голосу определили, что Чунхён улыбается. И почувствовал, что на его лице сама собой тоже возникает улыбка.
«Скажи ему, что ты его любишь», - внезапно потребовал внутренний голос. Хёнсын даже вздрогнул от этой мысли. До этого он боялся озвучить её даже про себя. Нет, он точно был ещё не готов. К тому же, это определённо всё испортит... Вряд ли это то, что хочет услышать Чунхён.
- Хёнсын… Я хочу спросить, - внезапно Чунхён сам оборвал поток мыслей Хёнсына.
- Что? – Хёнсын посерьёзнел.
- Ты… меня не помнишь? – после долгой паузы, наконец, договорил Чунхён. Хёнсын почувствовал, как он весь ощутимо напрягся в ожидании ответа.
Хёнсын вскинул на него изумлённо округлившиеся глаза:
- Что?! Ты хочешь сказать…
- Ничего, - Чунхён быстро прервал его, - Забудь. - Он снова улыбнулся, только на этот раз немного отстранённо.
- Но… - Хёнсын попытался возразить, однако Чунхён предпочёл заткнуть его глубоким поцелуем, не оставляя ему возможности продолжить мысль. И Хёнсын не мог ничего сделать, кроме как податься вперёд, растворяясь в ощущениях. Это так легко – снова выбросить всё из головы, когда Чунхён такой нежный и сильный, и не оставляет никаких шансов сопротивляться дальше.
Их поцелуи становились всё более жадными и страстными. Хёнсын уже начал негромко стонать, чувствуя, как ладони Чунхёна сжимают его бёдра, но тут в комнате раздался резкий звонок телефона. Чунхён чуть отстранился от Хёнсына, вслушиваясь в громкие звуки с раздражённым выражением лица. Но всё же он не выдержал и, нашарив на тумбочке свой сотовый, нажал на кнопку.
- Да? – холодно произнёс он. Из трубки ему что-то ответили. Что-то такое, отчего лицо Чунхёна мгновенно стало деловым и собранным. – Понятно. Сейчас. Ждите, ничего без меня не делайте.
Хёнсын не сумел сдержать разочарованный вздох, что, естественно, не укрылось от Чунхёна.
- Я вернусь вечером, - как бы извиняясь, предупредил он, коротко целуя его в губы. – Ты останешься в этой комнате?
Хёнсын сел на кровати, наблюдая, как Чунхён одевается, и покачал головой:
- Нет, вернусь обратно.
- Как хочешь, - Чунхён уже застегнул пуговицы на рубашке и теперь спешно повязывал галстук. - Иди сюда, - неожиданно приказал он.
Хёнсын выскользнул из-под одеяла и подошёл ближе к нему. Чунхён обхватил его за талию и прижался губами к шее, там, где чувствовалось биение пульса.
- Чёрт, как же я тебя хочу… - с сожалением протянул он.
- Ты же вернёшься вечером, - Хёнсын заставил себя улыбнуться.
- Пожалуйста, только не начни снова сходить с ума без меня, - торопливо попросил Чунхён, хватая свой пиджак, - Всё будет хорошо, Хёнсын.
- Я тебе верю, - прошептал Хёнсын, глядя на закрывшуюся за Чунхёном дверь.

***
Хёнсын лежал в ванной. Он с трудом уговорил себя залезть в неё, всё-таки плохих воспоминаний, связанных с этим местом было предостаточно. Однако через некоторое время он перестал чувствовать неприятное напряжение и смог чуть успокоиться, позволив себе прикрыть глаза, и дать мыслям течь в свободном направлении.
День тянулся мучительно медленно. В ожидании Чунхёна Хёнсын просто не знал, куда себя деть. Он, наконец, решился прямо у него спросить всё, что продолжало терзать его всё это время. Да ещё и этот его вопрос утром... Неужели они раньше встречались? Тогда почему Хёнсын абсолютно этого не помнил? Он не верил, что мог просто забыть Чунхёна.
Нет, он точно должен всё выяснить.
Пусть сейчас всё и выглядит хорошо, но Хёнсын всё равно понятия не имеет, что же будет дальше. Может быть, он больше и не боится Чунхёна, но ситуацию яснее это не делает. Наоборот, все его зашкаливающие эмоции и желания мешают думать нормально.
Хёнсын вылез из ванной, вытираясь и натягивая снова свою длинную футболку. Он взял расчёску и стал бездумно водить ею по волосам, стараясь не глядеть на пустую зону над раковиной, где раньше висело зеркало.
Он влюбился в первый раз за всю жизнь. И до сих пор не мог сказать, чем это вызвано. Может, он на самом деле сходит с ума? Может, это какая-то болезнь? Хёнсын не был силён в психологии, но сам прекрасно осознавал, что то, что он испытывает, мягко говоря, не слишком нормально.
Он попытался подвергнуть свои чувства критике, но в голову тут же вернулись воспоминания о Чунхёне, сбивая Хёнсына с мыслей, заставляя его чуть улыбнуться.
Внезапно он услышал, как в комнате открылась дверь. «Чунхён!» - вспыхнула в голове радостная мысль. Хёнсын, как был в футболке, выбежал из ванной.
В комнате был Сану.
Хёнсын инстинктивно попятился, испуганно на него глядя.
- Привет, - бросил Сану, делая шаг в комнату и улыбаясь. От этой улыбки Хёнсын буквально ощутил, как неприятный холодок скользнул по спине, заставляя передёрнуться. Что не ускользнуло от Сану.
- Ты мне не рад, сладкий? - мурлыкнул он, не сводя с Хёнсына пристального взгляда. Сану плотно закрыл за собой дверь.
- Что тебе надо? – Хёнсын постарался унять дрожь в голосе. Получилось плохо.
- А то ты не догадываешься, - Сану стал медленно обходить его по кругу, - Отлично выглядишь, кстати. Общение с нашим хозяином пошло тебе на пользу, мелкая потаскушка? – приторным тоном поинтересовался он.
Хёнсын вскинул на него шокированный взгляд.
- Я не... – начал он.
- Не потаскушка? – любезно продолжил за него Сану, подходя ближе. – А кто тогда? Судя по всему, ты отличная домашняя игрушка. Хорошо ублажил нашего Чунхёна. Мне даже завидно стало.
Хёнсына начало ощутимо трясти от его слов.
- Замолчи! Ты ничего не знаешь!
- А что мне нужно знать? – с интересом переспросил Сану, пытаясь схватить его за руку. – Не рассказывай, лучше покажи!
Хёнсын увернулся, пытаясь проскользнуть в ванную комнату и запереться там, но Сану оказался проворнее. Он успел дёрнуть его за футболку, останавливая, и швырнуть на кровать.
- Чунхён потом с тобой разберётся!
- Что? Шлюшка, ты не слишком ли высоко себя ставишь? – зло оборвал его Сану. – Ты для него просто прихоть. Ты уже возомнил себе что-то, как я посмотрю?
Сану рванул на нём футболку. Хёнсын услышал треск рвущейся ткани и засопротивлялся ещё отчаянней, пытаясь оттолкнуть мужчину от себя. Но силы были слишком неравны. Сану вжал его в кровать, наклонившись к нему.
- Он бы всё равно отдал тебя нам, после того, как бы ты ему наскучил. У тебя, конечно, очень симпатичное личико, но неужели ты думаешь, что можешь привлекать его вечно?
- Нет, не правда!
- Тебе нужно с этим смириться, - Сану довольно рассмеялся, - Ты просто дешёвка, детка. Надо показать тебе, где твоё место, раз наш Чунхён сам этого сделать не может. Хотя, что с него взять? Он такой же мальчишка, как и ты. Просто пытается отыгрывать страшного Злого Волка.
- Он убьёт тебя, - всхлипнул Хёнсын.
- За что, интересно? Сейчас мы развлечёмся, а потом ты отправишься в ванную. Я слышал, ты у нас любитель соскочить с этой жизни по-лёгкому? Не переживай, что в тот раз не получилось. Сегодня добрый дядя Сану поможет тебе довести дело до конца. А твой труп уже не сможет никому ничего рассказать, так ведь? Это немного прискорбно. Хотя... можно подумать, Чунхён будет по тебе убиваться. Я ведь, в каком-то смысле, оказываю ему услугу. Он слишком много времени тебе уделяет. А если этот молокосос хочет стать серьёзным человеком, он не должен зацикливаться на постельных грелках, правда?
- Ублюдок! - Хёнсын с ожесточением взмахнул рукой, отчего на лице у Сану появилось несколько царапин.
- Ах, ты, дрянь... – процедил он. От души замахнувшись, он с силой вмазал Хёнсыну по щеке, отчего в голове у того аж зазвенело, а перед глазами поплыли цветные круги.
Сану воспользовался тем, что он временно прекратил отбиваться, и подмял его под себя, раздвигая его ноги. Каскад отвращения сразу же привёл Хёнсына в чувства, он вновь стал отталкивать его от себя. Сану перехватил его руки над головой и сжал их, лишая Хёнсына возможности сопротивляться. Хёнсын закричал, но его крик перекрыл резкий громкий хлопок. Сану внезапно обмер. Всё та же скользкая, сальная улыбка застыла на его губах. А в следующий момент он начал безвольно оседать на Хёнсына. Хёнсын почувствовал, как на него стекает какая-то липкая горячая жидкость.
Внезапно кто-то рывком стащил с него Сану. Хёнсын с невыразимым облегчением увидел Чунхёна, который брезгливо столкнул грузное тело Сану с кровати. В руке Чунхён держал ещё чуть дымящийся пистолет.
- Чунхён... – Хёнсын попытался проглотить возникший в горле ком, чувствуя, что он вот-вот готов разрыдаться от нервного напряжения.
Чунхён отложил пистолет в сторону и молча обнял его, крепко обхватывая руками. Хёнсын с готовностью уткнулся в его плечо, чувствуя, как по щекам бегут слёзы.
- Тише, тише... Я рядом, - негромко приговаривал Чунхён, - Всё закончилось. Он тебя больше не тронет. Ну же, успокойся...
- Я так испугался, - спустя несколько минут Хёнсын отстранился от него. – Чунхён, ты весь в крови! – вскрикнул он, разглядывая когда-то бывшую белой рубашку Чунхёна.
- Ты тоже, - Чунхён смахнул с его щёк слёзы. – Пойдём отсюда, тебе надо привести себя в порядок.
Хёнсын медленно кивнул и перевёл взгляд на валяющийся на полу труп Сану. Его тут же сильно замутило от вида его размозженного пулей затылка, из которого уже натекла лужа крови и ещё какого-то желтовато-серого вещества, о котором Хёнсын предпочёл не задумываться. Он быстро отвёл взгляд, хватая Чунхёна за руку.
- Не смотри, не надо тебе этого видеть, - Чунхён подхватил Хёнсына, которого снова начала колотить крупная дрожь, на руки и понёс к выходу.

***
- Тебе лучше? – Чунхён бережно закутал его в огромное полотенце.
- Да, - Хёнсын нашёл в себе силы кивнуть и даже слабо улыбнуться.
Они были в спальне Чунхёна. Чунхён уже успел хорошенько отмыть его от крови Сану, попутно стараясь утешить Хёнсына, у которого перед глазами до сих пор стояло лицо убитого бандита.
- Чунхён, я не знаю, чтобы со мной было бы, если бы ты не пришёл...
- Не думай об этом, - Чунхён принялся старательно вытирать его волосы, - Я же успел. Вот же скотина, - не сдержавшись, процедил он, - Давно мне Акира говорил, что от Сану нужно избавиться. Чёрт, почему я его не послушал?!
- Чунхён... Ты уже убивал людей до этого? – осторожно спросил Хёнсын, перехватывая руку Чунхёна.
- Да, - просто ответил Чунхён, испытующе глядя на Хёнсына. – И что из того? Не забивай себе голову, Хёнсын.
- Я не знаю... Это же неправильно, - Хёнсын попытался от него отстраниться.
- Неправильно – это пытаться изнасиловать беззащитного парня, - жёстко отрезал Чунхён. – Хёнсын, если бы мне пришлось убить хоть десять таких, как он, чтобы спасти одного тебя, думаешь, я бы задумался?
Они несколько минут провели в молчании.
- Прости меня, мне не нужно лезть в твои дела, - Хёнсын осторожно обнял Чунхёна, словно боялся, что он сейчас его оттолкнёт. – Спасибо тебе...
- Не говори глупостей, - выдохнул Чунхён ему на ухо, обнимая чуть крепче.
Хёнсын почувствовал, что глаза вновь начинает жечь. Сейчас он уже даже не мог сказать, что является этому причиной: пережитый страх или все эти чувства, которые в нём вызвал Чунхён. В этот момент он точно знал, что любит его, и что ему безразлично, сумасшедший он после этого или нет.
- Ты снова плачешь, - обессилено заметил Чунхён, - Почему?
Хёнсын покачал головой, вытирая набегающие слёзы.
- Я просто глупый. Не обращай внимания, это сейчас пройдёт...
- Я не могу, - с ожесточением заметил Чунхён, - Ненавижу твои слёзы!
- Прости меня, прости... – Хёнсын с силой потёр глаза, чтобы остановиться.
- Обещай мне больше не плакать, - строго попросил Чунхён, обхватывая его лицо ладонями, - Твои слёзы сводят меня с ума. Это самое неправильное, что я когда-либо видел. Ты больше никогда не заплачешь, запомни это. Потому что я так сказал.
Хёнсыну вдруг показалось, что сейчас тот момент, когда он просто не может не сказать Чунхёну, что любит его, но вновь что-то внутри его остановило. Он проглотил уже почти сорвавшиеся слова и помотал головой, отгоняя ненужные мысли.
- Я обещаю тебе, - тихо произнёс он, - Ты их больше не увидишь.
В комнате снова наступила тишина.
- Мне надо идти, - поднялся Чунхён с кровати, - Оставайся здесь.
- Я устал, - признался Хёнсын. – Можно я лягу спать?
- Да, конечно, - Чунхён отложил полотенце в сторону и укрыл Хёнсына одеялом. – Отдохни. Мне нужно ещё кое-что уладить. Я потом приду.
- Мне тебя подождать? – сверху вниз посмотрел на него Хёнсын, устраиваясь поудобнее.
- Нет, спи, - Чунхён наклонился, ловя его губы своими. Хёнсын ухватился за его воротник пальцами, притягивая его ближе.
- Ладно, - Хёнсын, наконец, оторвался от него, - Иди.
- Спокойной ночи, Хёнсын.
Хёнсын прикрыл глаза и впервые за эту неделю уснул сразу же, безо всяких ненужных мыслей и терзаний. Он просто чувствовал себя слишком вымотанным.

@темы: max, Junhyung/Hyunseung, NC-17, Fanfic