[beast-fc]

08.01.2013 в 00:33

Пишет  Серым по белому:

[Дни, часы, минуты]; B.A.P. + B2ST (конец)
Автор:  Вёрджил Ференце
Пресонажи: Ёнгук/Ёсоп
Рейтинг: я ставлю сюда R
Размер: часть третья: 5 641 слово; в общей сложности: 16 321 слово
От автора: ДЧМ со дня на день исполнится 11 месяцев. И вот он наконец-то закончился ) Не судите меня очень строго, это был слишком тяжёлый текст... что в общем-то видно по тому количеству времени, который я на него потратил. И простите, что здесь мало экшена. Это просто история двух жизней.
Предыдущие части: Step 1-2

Step 3. Forget-Me(-Not)

Январь-март 2009

Спешка и строго ограниченное время – худшие враги любого вдохновения. Ёнгук ужасно торопится, и всё валится у него из рук. Музыку, что прислал ему Генри, он заслушал уже до дыр; единым порывом вдохновения настрочил достаточно текста для куплетов, но… На самом главном всё абсолютно безнадёжно зависло. И время понеслось…
Днём, когда они вместе с Ёсопом, ещё ничего. Идея закончить всё до его отъезда пусть навязчива и надоедлива до крайности, но не сильно донимает. Хуже становится с наступлением темноты, особенно если они ночуют порознь. Он просиживает ночи напролёт и почти не спит, но единственное, что ему удаётся – марать бумагу тоннами и без конца выправлять уже написанные куплеты. Время уходит, а растрачивать его никак нельзя – он скрипит зубами и ругается вполголоса, пока комната зарастает обрывками бумаги всех форм, цветов и размеров.
…Перепробовал всё, чтоб забыть тебя – поднимался, падал, учился жить не любя…*
Ёсоп шутит, что ему стоило бы пожалеть ушедшие на производство бумаги деревья и использовать ноутбук по назначению, а не в качестве плеера. Ёнгук в ответ только нервно постукивает по тачпаду ручкой – ему нужно сначала от руки написать, но как это объяснить он не знает. Впрочем, Ёсоп уверяет, что ему знакома такая позиция. Мол, раньше, когда некий Таон ещё писал песни, он делал точно так же.
Конечно, Ёсоп замечает, что с ним что-то происходит – синяки под глазами у Ёнгука будь здоров, сам он бледнее обычного и нервный. Хоть и не жалуется, но отсутствие результата налицо. Чем помочь Ёсоп пока не знает, поэтому просто собирает разбросанные по комнате листы и выбрасывает, освобождая место для новых. В квартире Ёнгука он почти поселился.
Сложно понять, что он думает – будто вовсе не переживает по поводу предстоящего отъезда. Хотя вспомнить его необъяснимые приступы паники… В любом случае, всё равно всё должно быть наоборот; Ёсоп должен дёргаться, а Ёнгук – наслаждаться хорошим времяпрепровождением и спокойно помахать ручкой, когда придёт пора. Только Ян Ёсоп пока с лёгкостью уделывает его в игру под названием «Давай повстречаемся немного» (количество дней варьируется в зависимости от обстоятельств).
К концу пятого дня Ёнгука срубает окончательно. Всё идёт совсем не так, как планировалось изначально, как должно было быть и бывало уже не раз. Доходит до того, что ему начинает казаться – он даже дышит иначе.
И, чёрт подери, никак не может сложить богомерзкие слова в богомерзкие строчки.
- Ты похожи на ходячий труп, - замечает Ёсоп со своего места на лежанке из старых курток. На футоне ему не лежится. – Тебе нужно нормально поесть и поспать, иначе ты просто свалишься. И заболеешь в придачу.
Ёнгук отрывает от своего занятия – тупого созерцания очередного чистого листа – и несколько раз медленно моргает на Ёсопа. Да, он точно заметил, что сегодня в кинотеатре Ёнгук клевал носом и к фильму в целом остался весьма равнодушен – зато посидеть в кинотеатре, закинув ноги на спинку переднего кресла, и подремать под крики невинноубиенных было кайфово.
- Ничего мне не сделается, – возражает он, окончательно ковриком растягиваясь на полу. Письменного стола здесь нет и некуда, так что со всей техникой и канцелярией – либо на пол, либо на подоконник.
Ёнгук предупреждал, что планирует этим вечером устроить тотальное погружение в лирику и вряд ли будет дееспособен, но Ёсоп всё равно остался – позаниматься домашними делами, поваляться и почитать книжку. Какое-то время он действительно хозяйничал на кухне, но вот с чтением сложилось едва ли – слишком редко Ёнгук слышал шелест страниц и слишком часто чувствовал на себе внимательный взгляд.
- Давай я хоть чаю сделаю. Пойдём, за десяток минут ничего не изменится, - Ёсоп поднимается со своего места и захлопывает книгу. – Отвлекись ненадолго.
Только встав на ноги Ёнгук понимает, как сильно затекли у него мышцы от долгого сидения в одной позе. Ёсоп уже давно гремит посудой и выбирает, какой чай заварить, а он всё стоит и переминается с ноги на ногу, глядя в окно пустым взглядом. Родной уличный фонарь, неизменно оранжевым глазом подсматривающий, что творится в этой квартирке, выхватывает из темноты медленно кружащиеся хлопья снега.
Первое февраля. Они познакомились меньше недели назад.
- Джепп, ты тормоз, - доносится до него весёлый оклик, и он, наконец, отмирает.
…Привычки наши крепко держат нас, о тебе в кошмарах тонул сотни раз…*
На кухне закипает и начинает задорно посвистывать чайник.
- Вы, лирики, все одинаковые, - притворно вздыхает Ёсоп. Ёнгук молча изучает его спину, тёплый и мягкий свитер, такой приятный на ощупь. – Но с другой стороны, это хорошо. Так я хотя бы имею представлению, как с вами общаться. Водил уже знакомство…
- В каком смысле?
- В самом что ни на есть обыкновенном. Делать чай зашившемуся без вдохновения лирику мне не впервой, - Ёсоп пожимает плечами и оглядывается на него через плечо, засовывая руку в варежку-прихватку и берясь за чайник. Ёнгук поднял бы так, но Ёсоп очень чувствителен к горячему. – Может, проблема в том, что ты не совсем понимаешь, о чём пишешь? Или не хочешь понимать, блокируешь в себе – осознанно или неосознанно…
Прошло всего пять чёртовых дней – вот какая мысль вертится в голове Ёнгука. Пять дней, а он уже впустил этого мальчишку в свою жизнь, в свой дом, свои настоящие мысли и чувства. Сделал его неотъемлемой частью себя самого. А может, он это всё сам?.. Как же только Ёнгук пропустил момент, когда он забрался так далеко?..
«Мне не нужна эта связь. Не нужно мне такое», - паникует он. Но как будто его мнение что-то значит.
Снявши голову, по волосам не плачут.
…Что ж спасибо – я стал тем, кто я есть, и не пытайся пробить сердца прочную жесть. Не смотри назад – это повод надежде на то, что всё может быть как прежде!..*
Строки куплетов яркими пятнами плавают у него перед глазами, и вслед за ними начинает кружиться комната. Ёнгук не представляет, каким чудом старый стул выдерживает такое мощное на него падение, и удивляется, как так быстро Ёсоп умудряется метнуться от плиты к нему. Будто всё это время он ждал, что может случиться подобное, и готовился Ёнгука ловить.
Руки Ёсопа обнимают его надёжно и крепко, взгляд обеспокоенный и сосредоточенный.
- Может, лучше кофе? – слышит Ёнгук свой собственный голос, не особенно осознавая, что что-то говорит.
- А если давление высокое? Станет только хуже. Я же говорил! Что с тобой? Заболел?.. Вот идиот пустоголовый, слов нет, - в эту единственную фразу он умудряется вложить и беспокойство, и испуг, и огорчение, и раздражения немного.
- Кофе хочу, – уверенно улыбается Ёнгук. Идиотский приступ дурноты прошёл, и теперь стыдно за него. – Не переживай, я в норме, просто голову покружило немного. С кем не бывает? Сам себе каруселька.
- Не смешно, - фыркает Ёсоп и нехотя отпускает его. – Нет, а может, лучше не стоит?
Вместо ответа он получает ускорение в виде смачного шлепка по пятой точке. Хоть в чём-то Ёнгук остаётся самим собой.
С появлением Ёсопа в этой квартире стало как-то даже уютно. Нет, Ёнгуку и до этого было вполне неплохо, но с ним стало совсем хорошо. По-другому. Как всегда, когда ты не один. А ещё в доме на постоянной основе поселилась вкусная еда. К слову:
- Может, поужинаешь? – Ёсоп выплёскивает чай в раковину и ищет в шкафчике банку растворимого кофе. Варить ему категорически лень, так что пусть это упрямое животное давится бурдой.
- Хозяюшка ты моя… - сюсюкает Ёнгук ехидно, и чуть не огребает кипятком из чайника на колени. Ёсоп при желании может быть опасен, особенно после просмотренного днём ужастика с большим количеством расчленёнки. – Ой, тише, тише! Я же просто шучу!..
- Лишь бы пошутить да поржать, - ворчит он, заливая кофейный порошок водой и отставляя чайник, от греха подальше. – Кто-то же должен этим заниматься.
Ёнгук притягивает его к себе, обнимает и утыкается носом в живот. Он не умеет толком выражать свою благодарность и сам понимает, что с этой проблемой что-то нужно делать. Но пока никак.
Молчит, как распоследний дурак.
Пальцы Ёсопа невесомо касаются его волос, и его прошибает – в самый позвоночник.
- Слушай… Я просто должен закончить до твоего отъезда. Генри дал мне больше времени, но я хочу, чтобы у тебя осталась демка, - выдавливает он, не поднимая головы. – Чтобы ты, ну… первый послушал.
- Ты всегда можешь скинуть мне ссылку или файл первому.
- Нет, это уже не то…
Всё он понимает, этот ясноглазый пацан с лицом пятнадцатилетнего.
- У тебя кофе остыл, - Ёсоп обнимает его за плечи, и Ёнгук слышит в его голосе улыбку. Он закрывает глаза и представляет её себе – нежный изгиб губ, тонкие лучики морщинок в уголках глаз. Ёнгук и сам начинает улыбаться:
- А знаешь, что? – решает он. – Я сейчас выпью эту растворимую лабудень и лягу спать. Представляешь?
- Я не верю своим ушам. В твоей голове начинает появляться мозг? – Ёсоп восхищённо вздыхает и готов начать аплодировать. Ёнгук рычит в ответ и шутливо принимается делать вид, что вознамерился прогрызть дырку в его боку. Хохоча, Ёсоп пытается его оттолкнуть, но от смеха силы в руках нет совсем.
Они окончательно забывают про кофе и долго-долго целуются.

Посреди ночи, на несколько мгновений выныривая из крепких объятий сна, Ёнгук не чувствует Ёсопа рядом и приоткрывает с трудом глаза. В комнате светло – настольная лампа, пусть и отвёрнута в другую сторону, светит достаточно ярко. Ёсоп сидит, сгорбившись, и сосредоточенно что-то пишет на одном из мятых листов, используя ноутбук как подложку. Волосы у него растрёпаны, как если бы он регулярно ерошил их, раздумывая. Ёнгук не соображает вообще, но ему весьма прохладно, и он начинает возиться. Ёсоп вскидывает голову, улыбается, сминает лист и откладывает ручку в сторону. Выражение лица у него почти виноватое, будто он попался с поличным на месте преступления.
- Разбудил? Прости…
Ёнгук мычит нечто нечленораздельное и невнятно машет ему рукой. Ёсоп забирается в нему под бок и укутывается в свой же, недавно принесённый из дома, плед. Ёнгуку снова становится тепло и он закрывает глаза. Даже если Ёсоп что-то ещё ему говорит, он не слышит.
Наутро об этом эпизоде он не вспоминает.
***
- Откуда вдруг вообще выпала эта твоя подработка?
Ёнгук сидит в подсобке, зажимая мобильник между плечом и ухом; в одной руке у него сигарета, второй он отряхивает с форменных брюк осыпавшийся на них по несчастливой случайности пепел. Ёсоп на том конце «провода» особых признаков недовольства не проявляет, но Ёнгуку всё равно немного стрёмно, что он слегка позабыл сообщить об этом факте:
- И ниоткуда никто не выпадал, это просто у меня был небольшой отпуск по всяким-разным обстоятельствам… А вот теперь он закончился, - пепел не особенно счищается, но Ёнгук настойчив, и дело постепенно движется.
- Ты, оказывается, не настолько потерян для общества, как я думал, - Ёсоп наверняка там улыбается, занимаясь хрен знает какими своими делами. – Работаешь вот даже…
- Нет ну извините, жить мне на что-то всё-таки надо! А ты там что творишь? Даже поговорить утром не успели… Какие планы?
У него самого смена закончится только через четыре часа – будет уже вечер, стемнеет, да и особо идти никуда не хочется. Работа категорически убивает все самые лучшие порывы.
- Да нет никаких планов… Разбирался со шмотками, нет у меня в последнее время никакого другого занятия…
- Сейчас-то ты где? Всё ещё с вещами плюхаешься, тряпичник? – Ёнгук посмеивается себе под нос, ожидая, что в любой момент припрётся менеджер и выпнет его с насиженного места ко всем чертям.
- М-м. Дома я, - Ёсоп заминается, кашляет. – Ну в смысле у тебя дома.
Повисает немного неловкая пауза, Ёнгук затягивается сигаретой и задумчиво выдыхает сизый дым. Когда это, думает он, не решаясь сказать этого вслух, моя берлога успела для тебя стать домом? Этот факт его улыбает до неприличия широко и радостно.
Херня ты хитрожопая, Ян Ёсоп. А по виду и не скажешь.
- О, я вспомнил, - он оживает первым, выдёргивая Ёнгука из его приятных мыслей. – Скажи мне, всё же, о чём таком эпичном ты думал, когда писал текст своей песни?
- Оп… неожиданный поворот, - он только хмыкает от части озадаченно – что за вопросы посреди рабочего дня? – Тебе прямо по телефону рассказать? А если нас прослушивают?
- Ну, тебе же нечего скрывать от президента и государства, - со стороны Ёсопа что-то там шипит и издаёт странные звуки, вызывающие у Ёнгука ассоциации то ли с клубком змей, то ли с жарящимися на сковородке овощами. Ну да, суть-то одна, конечно. – Так что делись давай, великий конспиратор.
Этот вопрос требует раздумий, потому что уж кто как, а Ёнгук никогда не способен уловить и тем более запомнить ту мысль, которая вдохновляла его на подвиги в виде десятков чернильных строк.
- Может, давай дома об этом поговорим? А то меня менеджер, кажется, кастрирует за то, что я тут рассиживаюсь. Я не готов таким идиотским образом расстаться с собственным достоинством.
Ёсоп легко соглашается и первым кладёт трубку. Только слушая короткие гудки Ёнгук вдруг начинает осознавать, что не показывал ему текст – так, вроде бы, и зачем тогда спрашивать о мотивах написания ещё не прочитанного?.. Или он…
- Ты что, читал текст? – первым делом спрашивает Ёнгук, вваливаясь вечером в квартиру. Отвечать ему явно никто не собирается, да и вообще тишина весьма подозрительная. Неужто маленький паразит сбежал?..
А, нет. Он обнаруживается в комнате – спит, зарывшись в куртки и обняв подушку. Ёнгук слабо представляет, кем надо быть, чтобы свернуться в такую кракозябру, которой разумное человеческое сообщество даже название не придумало.
- Ян Ёсоп, нам надо поговорить, - Ёнгук немного сбавляет громкость, но он и до этого успел так нашуметь (все эти хлопки дверями, топот, шуршание курткой и разбрасывание ботинок), что не проснулся бы только мёртвый.
Ну или достаточно просто хорошо притворяться.
- Нет, я серьёзно, хорош делать вид, что давишь подушку. Вставай, я хочу поговорить, - Ёнгук даже тыкает его в бок, что для боящегося щекотки Ёсопа смерти подобно. Ноль реакции. Наверное, он там зубами в какую-нибудь куртку вгрызся, чтобы не дёрнуться и не засмеяться. Попытки его перевернуть тоже ничего не дают – только делают кристально-очевидным то, что сном тут и не пахнет. Ёсоп так отчаянно притворяется, что Ёнгук невольно проникается уважением к его старанию и временно оставляет в покое. – Ну ладно, я понял. Ты труп, до весны не кантовать.
- Нет, я просто не разговариваю с потными и голодными тружениками лёгкой промышленности или сферы обслуживания… или чего там вообще, - отзывается Ёсоп, не меняя позы и не поднимая головы, из-за чего его голос звучит приглушённо. Ёнгук оборачивается, чтобы что-нибудь остроумное ответить, но не находит слов и просто машет на него рукой. С одной стороны, да наплевать на это всё, поговорить действительно необходимо, выяснить всё, проораться, в конце концов… Но с другой стороны Ёнгук в принципе понимает. Прибежал тут такой весь взмыленный, уставший после смены, слабо соображающий и немного озверевший. Захочешь с таким беседы вести, как же. Поэтому он глубоко вдыхает и идёт отмокать в душ. Минут на двадцать, просто потому что.
Просто потому, что так легко согласиться на предлагаемые Ёсопом правила и так легко плясать под его дудку.
«Где-то, товарищ Джепп, вы крупно проебались».
Вкусная еда делает его добрее и спокойнее, но жареные овощи всё ещё наталкивают Ёнгука на мысль о клубке гнусно шипящих змей. Приятно думать, что хоть что-то в этом мире статично или по крайней мере не меняется со скоростью света. Неприятно думать, что он настолько очевиден и предсказуем.
Что-то в последнее время его слишком много вздраконивает.
Смятый листок бумаги, неаккуратно упиханный под хлебницу, привлекает его внимание тогда, когда он уже собирается уйти. С утра этого точно не было, иначе он бы запомнил – такие мелочи очень сильно цепляют взгляд. Ёнгук выдёргивает лист весьма небрежно, чуть не оторвав уголок, и расправляет, встряхнув. Бумага в этом доме – не новость, оказаться может в любом месте, даже самом неожиданном, и обладать столь же неожиданным содержанием. Это весьма интересно и забавно, натыкаться иногда на собственные старые записи.
Но сейчас Ёнгуку что-то не до смеха. Во-первых, почерк не его. Во-вторых, на листе – аккуратно переписанная последняя версия текста для новой песни. Угадывается рука Ёсопа, больше некому… Но, что самое интересное, убористым почерком, зелёной ручкой в пропуски вписаны целые новые строчки. Даже строфы.
Гребучий припев.
Ёнгук читает – это не его слова, не его стиль, не его манера, здесь нет ничего его. Он хватается скорее за лежащий рядом мобильник и лихорадочно ищет мелодию, у которой нет ещё ни имени, ни человеческого голоса, чтобы поведать миру собственную историю. Читает так же торопливо, сначала беззвучно шевеля губами, потом тихо проговаривая слова. Сначала свой текст – затем чужой, запинаясь о него на каждом шагу. С первого раза у него ничего не получается, со второго тоже. Он пробует снова.
На плечо ложится рука Ёсопа.
- Давай я попробую.
Он пропевает свои собственные слова неуверенно и тихо, оставляя куплеты молчаливому Ёнгуку – рэп это его стезя; несколько раз сбивается, то ли забыв текст и не успев в него подглядеть, то ли просто из-за того, что строки ложатся на музыку не так идеально ровно, как хотелось бы или казалось раньше.
Ёнгук молчит очень долго. Мелодия ещё один раз успевает проиграться на повторе, прежде чем он выключает плеер и откладывает телефон в сторону. Ёсоп, по-честному, не знает, куда ему бежать или прятаться. Реакции Ёнгука ждать слишком волнительно и страшно.
- Подожди, - Ёнгук поднимает руку, когда он набирает побольше воздуха, чтобы хоть что-то сказать в своё оправдание. – Мне нужно ещё немного времени, чтобы принять тот факт, что ты не только поэт-песенник, но ещё и вокалист.
Ёсоп фыркает и смеётся, утыкаясь носом ему в плечо:
- Ни то, ни другое – просто старшеклассник с широким кругом интересов, назовём это так.
Напряжение отпустило его так резко, что приходится чуть ли не всем весом навалиться на Ёнгука, чтобы просто не сползти на пол.
- Охренеть как удачно твой круг интересов совпал с насущными потребностями, - Ёнгук ворчит, но вроде как не злится, и это очень хорошо. Это значит, на нём можно продолжать безнаказанно висеть, урчать ему в шею и разводить всякие прочие нежности, потому что сомнительная затея покопаться в чужом творчестве удалась и себя оправдала. – Нужно доработать кое-что немного, и получится вообще зашибись. Где ты раньше был?..
- Раньше я боялся лезть не в своё дело. Но, видимо, понахватался от тебя наглости.
- Кто ж знал, что она передаётся половым путём.
- Чего так сразу половым? Может, воздушно-капельным!..
Ёнгук садится на стол и смотрит на Ёсопа так задумчиво, как только ему позволяют воспитание и образование. То есть очень-очень.
- Сейчас, - говорит он. – Мы пойдём в комнату. И займёмся сумасшедшим, безудержным, диким сексом, так что все соседи охренеют и прибегут к нам ломиться в двери, чтобы мы вели себя потише. А потом ты скажешь мне, чего хочешь за дописанный текст, и я обещаю исполнить любое твоё желание – в пределах разумного, естественно.
Это всё ещё смущает, но Ёсоп уже привык к подобному, поэтому если и краснеет, то не так сильно, как раньше. И даже хихикает тихонько себе под нос. Он уже знает, что попросит, и знает, что Ёнгуку это по силам.

И закрыв глаза я всё ещё вижу
Свет нашей любви, пылающий ярко…
Наше время на двоих
хранится в памяти моей.
До последних дней я буду помнить…
И обещание нам быть вместе навечно
Сохраню я навсегда – мне уже не может быть больней.
Я всё помню.*

Ёнгук сам не понимает, когда успел запомнить эти строчки. Он не может уснуть, а слова вертятся у него в голове, пропеваемые раз за разом тихим голосом Ёсопа. Что-то сломалось в Ёнгуке в очередной раз после этого вечера – звонко хрустнуло и не собирается срастаться, царапает острыми гранями. Тяжело дышать и тяжело жить, и дело вовсе не в том, что Ёсоп спит, практически распластавшись на его груди.
Это изнутри.
«Может, проблема в том, что ты не совсем понимаешь, о чём пишешь? Или не хочешь понимать, блокируешь в себе – осознанно или неосознанно», - сказал он однажды такие правильные слова. Как будто знал то, что творится в голове Ёнгука, знал или догадывался. А может, просто попал в точку собственным примером.
Ответ оказался так прост.
- Ян Ёсоп, - задумчиво гудит Ёнгук, поглаживая его по волосам. – Мелкая ты хитрожопая фигня… Хватит делать вид, что спишь.
- Хорош обзываться уже, - бубнит тот, в отместку больно вгрызаясь в выпирающую косточку ключицы.
- Я люблю тебя.
Ёсоп немного отстраняется и снова устраивает голову у него на груди. Его дыхание становится прерывистым и неспокойным, он ёрзает неловко, будто не может лечь удобно как раньше. До этих слов. Ёнгук ждёт, когда он скажет хоть что-нибудь, но ему даже не очень важен ответ.
Самое главное, что он сам понял, принял и… Как же стало легко сразу.
- Я могу загадать желание? – наконец, спрашивает Ёсоп напряжённо. – Ты обещал, что исполнишь.
- Конечно, - Ёнгук кивает, и Ёсоп резко садится на футоне. Вздыхает, чешет скулу и снова вздыхает. Как будто неуверен в том, что делает, но как раз неуверенности с его стороны и не чувствуется.
И в голосе, когда он начинает говорить, её нет совсем. Ни сомнений, ни колебаний, ни малейшего следа их:
- Давай закончим нашу игру на несколько дней раньше.
***
В день отъезда февралю почему-то начинает казаться, что он – март. Ёсоп стоит рядом с подъездом без шапки, рюкзак на плече, и ждёт, когда отец со своими сумками спустится до подземной парковки, а потом подъедет забрать его. Ерошит лениво волосы и зевает – утром он почти ничего не соображает, сбил себе режим ко всем чертям.
Основной багаж и кое-какую мебель отправили в Ичхон уже несколько дней назад – наняли машину, чтобы не мучиться, - так что сегодня относительно налегке. Вчера он попрощался с Ёнхаком и Таоном, как следует повеселился в торговом центре со знакомыми ребятами, которым оказалось не совсем плевать на то, что Ёсоп уезжает в неизвестные дали.
Когда всю жизнь живёшь в столице, любой пригород кажется дремучей деревней, из которой никак не вырваться. Ёсоп же, ища во всём положительные стороны, думает, что каких-то полчаса-час на электричке до города пережить не составит никакого труда.
- Кажется, я не опоздал.
Поперхнуться воздухом прямо посреди зевка определённо было не лучшей идеей Ёсопа – он закашливается и сгибается пополам. В рюкзаке что-то с шумом перекатывается с места на место. Когда он, всё в том же согнутом состоянии, вытирает выступившие слёзы, на уровне его глаз оказывается тяжёлая пряжка широкого ёнгукова ремня. С британским флагом.
Он снова разгуливает в одном свитере, и Ёсопу очень хочется хоть раз как следует ему за это врезать.
- Привет, - Ёнгук коротко салютует ему в знак приветствия и улыбается, как ни в чём не бывало.
- Я тебе всё уже сказал, разве нет? – бурчит Ёсоп, выпрямляясь и поправляя куртку. От неожиданности и неловкости он не знает даже, куда смотреть.
- Ты мне нихуя не сказал, - тут же следует бодрый ответ – пожалуй, слишком даже бодрый. – Может, это я конечно нихуя не понял, но прийти тебя проводить ты мне точно не запрещал. Да и против того, чтобы остаться хорошими друзьями, тоже ничего сказано не было.
Когда Ёсоп просил его прекратить всё это, у него не могло возникнуть и мысли, что Ёнгук вытворит нечто подобное. Что он ещё захочет его увидеть, захочет прийти и не будет при этом злиться, кричать, пытаться выяснить отношения… Он ведь даже не позвонил ни разу за эти три последних дня, в которые их больше не связывало ничего.
Кроме написанного зелёной ручкой куплета и трёх самых идиотских в этом мире слов, ложащихся тяжким грузом на плечи как того, кто их произносит, так и того, к кому они обращены.
- Мне ненадолго нужен твой телефон. Перекинуть кое-что, - Ёнгук крутит в руках свой мобильный, игнорируя пытающийся прожечь его насквозь взгляд. – Много времени не займёт, не переживай.
Ёсоп колеблется, но в итоге всё же протягивает ему серебристый «Самсунг» без каких-либо опознавательных знаков. Его обошла мода заклеивать телефоны всевозможными наклейками или украшать брелками.
- Ага, спасибо.
Ёнгук полностью погружается в процесс передачи загадочного файла и задумчиво пожёвывает нижнюю губу, не отрывая взгляда от синей полоски загрузки. Ёсоп догадывается, что там, и не уверен, что должен чувствовать по этому поводу.
- Прости, на вокал пришлось взять другого парня, раз ты отказался, - говорит Ёнгук, обращаясь к телефонам. – Если честно, я даже не помню, как его зовут. И не уверен, что знаю, как он выглядит. Мы записывались по отдельности. Мне не особенно нравится, как получилось, но это демо-версия. Самый лучший вариант из всех возможных.
«Файл I remember.mp3 успешно передан», - читает Ёсоп надпись на экране мобильного. Как будто телефон сам гордится этим фактом и просит похвалы.
Ну дожили. Давайте начнём разбираться в тонкой психологии сотовых телефонов.
- В общем-то, это всё, - выражение лица Ёнгука не изменилось ни на йоту за всё время их «разговора». От этого немного не по себе. – Можешь звонить мне в любое время дня и ночи, смс-ки писать – номер у тебя есть, менять его я не планирую. Будешь в городе и захочешь увидеться – я с радостью. Счастливого пути.
Он разворачивается, чтобы уйти, и Ёсопа накрывает волна паники. Он за всё это время не произнёс ни слова – у него в горле какой-то ужасный ком, который не даёт звукам выходить наружу. Это неправильно. Неправильно вот так разойтись.
Хватая Ёнгука за рукав свитера, Ёсоп понимает, что именно поэтому не хотел с ним больше видеться перед отъездом. Он боится, что просто не сможет отпустить.
- Я обязательно буду тебе звонить, слышишь, - получается как-то жалко, несуразно и очень не в тему, но Ёнгук останавливается, оборачивается, и наконец-то на его лице улыбка настоящая. Такая, какой Ёсоп привык её видеть.
Его объятия ничуть не изменились – конечно, прошло ведь всего три дня, а не какая-нибудь вечность, - они такие же надёжные и тёплые. Кажется, что обнимаешь плюшевого медведя. И это нормально, что прямо посреди улицы, плевать, даже если кто-то увидит. Ёсоп так бы и стоял всю жизнь.
Но жизнь заканчивается неожиданно скоро, когда Ёнгук отстраняется, мягко потрепав его по волосам. Ёсоп выныривает в реальность и видит остановившийся рядом с обочиной отцовский «Мерседес».
- Тебе пора. Пусть у тебя всё будет хорошо.
Да.
У тебя тоже.
Пусть.
Пожалуйста.
Всегда.
Закрывая за собой дверцу автомобиля, он ненавидит себя за то, что не смог сдержать слёз – он не плачет, нет, но достаточно и того, что влага выступила в уголках глаз. Ёсоп складывается на заднем сидении, мысленно благодаря отца за то, что тот как всегда не задаёт вопросов, и всовывает в уши капельки наушников.
Ему предстоит долгая дорога.

Ёнгука лихорадит, хотя он категорически отказывается это признавать. Так хреново не бывало уже давно – как только машина скрывается за ближайшим поворотом, он медленно стекает на ступеньки крыльца и закрывает лицо ладонями. Сейчас. Он только совсем немного посидит, встанет и пойдёт домой. Ещё многое нужно сделать, а после обеда – на работу ещё.
Вот буквально пару минут и…
- Привет. Ты живой? Приве-е-ет… Слушай, как думаешь, когда наконец он нас услышит? Или увидит…
Звук незнакомого голоса появляется как будто из ниоткуда и усиливается по мере произнесения фразы, как будто кто-то постепенно прибавляет громкость на телевизоре. Ёнгук морщится – голова тяжёлая и, по ощущениям, квадратная.
- Ю Йехянги, имей хоть немного терпения, - вмешивается второй голос, на этот раз – реальный дальше некуда. Ёнгук вскидывает голову, недовольный тем, что кто-то так нагло вторгся в его личное пространство. Настроение у него отвратительное, поэтому он весьма не против даже помахать кулаками.
- Я уже минут пятнадцать имею это чёртово терпение… О! Смотри, он нас видит. Ты же нас видишь? – внешность первого оказывается для Ёнгука совершеннейшим сюрпризом, потому что обладатель такого весьма низкого голоса должен выглядеть внушительнее и больше. По крайней мере, у него точно не должно быть лица пятнадцатилетнего подростка и такого же восторженного взгляда.
Везёт Ёнгуку на таких, ох везёт.
- Кажется, действительно видит, - второй – вот с ним всё как раз в порядке в плане соотнесения голоса и внешнего вида – солидно кивает, будто его мнение действительно сейчас кого-то интересует. Йехянги его кажется даже не слушает – занимается разглядыванием Ёнгука со всех сторон, правда не рискует подходить ближе, чем на два шага.
- Привет! Я Кимчхи, - Йехянги остаётся доволен увиденным и активно машет ему рукой. – А этот мрачный тип – Хоик.
Ёнгук ничего мрачного в Хоике не замечает – кроме, разве что, цветовой гаммы его одежды. Улыбается же он весьма добродушно и приветливо, но по сравнению с Йехянги – конечно, куда ему… Этот прямо чуть не светится.
- Я не в настроении заводить новые знакомства, - вздыхает Ёнгук, с удивлением отмечая, что раздражение куда-то отступило. Если бы приступ дурноты прошёл так же легко, было бы вообще замечательно.
- Боюсь, у тебя нет выбора, - Хоик качает головой и присаживается перед ним на корточки, с любопытством заглядывая в лицо. Ёнгук собирается было возмутиться, какого хрена и почему это вообще, но так и застывает с открытым ртом.
Это что.
Это что, блядь, у них обоих за спинами.
Чувствуя себя распоследним наркоманом на стадии ломки, Ёнгук трясущейся рукой тянется к Хоику – тот слегка отстраняется, но быстро соображает, что никто не собирается его бить или хватать за волосы, и чуть расправляет крыло, поворачиваясь боком.
Крыло, мать твою четырежды за ногу.
Пальцы Ёнгука касаются тёмно-бурого пера.
Какие реальные нынче глюки…
- Да, вот в общем-то поэтому его и нет, - Хоик кивает, немного неловко почёсывая кончик носа. – Раз ты их видишь, да ещё и можешь прикоснуться… Назад уже некуда.
- Так нечестно, почему он твои крылья трогает! – Кимчхи капризно топает ногой и засовывает руки в карманы куртки, надувая щёки. Наверное это было бы умилительно или даже смешно, если бы земля не решила вдруг уйти у Ёнгука из-под… хотелось бы сказать ног, но он сидит, поэтому – из-под задницы. – Ой, Хоик!..
Ёнгук впервые в своей жизни падает в обморок.

В светло-бежевом салоне отцовского «Мерседеса» Ян Ёсоп роняет телефон из ослабевшей руки на пол и утыкается лбом в спинку переднего сидения, теряя сознание.
***
Следующие полтора месяца для Ёнгука – это постоянная дымка, зыбкая и ненадёжная. Земля так и не вернулась к нему, оставив без опоры. Ему постоянно кажется, что он пытается перейти бесконечное болото – оступается, перепрыгивая с кочки на кочку, проваливается то по щиколотку, а то и по пояс, старается снова выбраться…
Впрочем, не очень старается.
У него не осталось ничего, совершенно. Музыка, тексты, Кёнук, друзья и знакомые… Всё это кануло в Лету вместе с именем, с частью его сердца и души, частью его самого. Ему некуда вернуться, он абсолютно свободен – от всего, от всех предыдущих привязанностей и обязательств, - но в то же время и заперт в клетку. Замкнутый круг собственного прошлого, о котором всегда думал, что оно не важно и не играет совершенно никакой роли, но которое вдруг приобрело такое огромное значение, стоило только его потерять.
Он бы и рад забыться алкогольным дурманом, но у него нет денег. И нет сил жить.
Говорят, ему повезло – переродиться так легко, что даже сам ничего не заметил.
Ну, может быть. Спина болит постоянно. Так же постоянно, как вертится возле него Кимчхи, пытаясь растрясти хоть немного, как молчаливо заботится Хоик. Даже Чханмин, на первых порах постоянно отпускающий язвительные замечания, и тот переживает – Ёнгук не замечает, зато это очевидно другим.
Этих других очень много, Ёнгук не запоминает лиц, только откладываются в голове бесконечные имена. Те-то там-то, те-то – в другом месте, а все они – одна большая и дружная пернатая семейка. Цирк уродов, вот как это называется.
Ёсоп не берёт трубку. Когда-то целый миллион жизней назад он говорил, что старается не отвечать на незнакомые номера. Если бы Ёнгук мог нормально управляться с собственным слишком тяжёлым, слишком непослушным и слишком закаменевшим телом, он обязательно сломал бы что-нибудь. Или кого-нибудь. Однажды он слишком сильно сжимает руку зачем-то сунувшегося к нему Кимчхи – так, что тот белеет, становясь цветом как его волосы. Кажется, даже что-то хрустит.
После этого Кимчхи сторонится его несколько дней.

Это продолжается. Продолжается. Продолжается. И продолжается целую вечность.

Сидя на подоконнике так, чтобы ноги свешивались на улицу, Ёнгук вертит в руках запечатанную пачку только что принесённых ему сигарет. Седьмой этаж это хорошо, это тебе не второй, где окна выходят на соседние новостройки и помойки возле них. Да и Йонсангу – не Чуннангу, как-то так.
Курить не хочется, зря он Йехянги попросил по дороге с работы зайти в магазин. Но тот, кажется, был рад, что Ёнгук попросил хоть что-нибудь, кроме щедрой парцайки цианистого калия.
Набирая заученный наизусть номер телефона, Ёнгук ни на что особенно не надеется, но у него уже давно созрела мысль, что именно он хочет сказать, если вдруг повезёт.
Ну, наудачу.

Три коротких гудка – и с той стороны снимают трубку. Тишина, только дыхание слышно – чуть хриплое, как от долгого бега или с трудом сдерживаемых эмоций. Гнева, смеха, может быть, и вовсе слёз.
- Я знаю, Ёсоп, ты меня не помнишь, - он не удивляется. Когда ничего не ждёшь, вряд ли что-то может тебя удивить. – Но слушай… Меня зовут Ёнгук. Мы раньше были знакомы, но потом случилась такая фигня… Это из разряда необъяснимого и невероятного. Можешь верить, можешь нет. Но я хотел сказать – было бы обидно так всё потерять. Давай попробуем снова познакомиться? Это ведь несложно. Я знаю, как тебя зовут, ты теперь знаешь, как зовут меня. Я знаю, тебе нравится музыка, у тебя на телефоне где-то есть демо-версия одного трека, который скоро будет петь с экранов телевизоров какая-нибудь модная группа. Всё, что я сейчас несу – это бред сумасшедшего, но я блядски по тебе соскучился.
Он замолкает, пытаясь понять, сказал ли то, что хотел, или потерялся в словах. Ёнгук не уверен уже ни в чём, его мир перевёрнут с ног на голову и вывернут наизнанку, он плачет и кровоточит.

И разбивается в мелкие осколки, когда голос трубке оживает. Дрожащий, сломленный и подавленный, он начинает шептать:
- И закрыв глаза я всё ещё вижу свет нашей любви, пылающий ярко… Наше время на двоих
хранится в памяти моей. До последних дней я буду помнить… И обещание нам быть вместе навечно Сохраню я навсегда – мне уже не может быть больней, - голос прерывается, Ёсоп судорожно вдыхает. – Я всё помню. Я. Всё. Помню, Ёнгук.

Мозаика складывается, медленно, но неотвратимо – осколки старого мира собираются в единую картинку, и Ёнгук, кажется, впервые начинает нормально дышать за все эти долгих полтора зимне-весенних месяца.
Полтора месяца от одного перерождения до другого, только рядом с Ёсопом нет никого, кто смог бы ему помочь или объяснить. Мобильник чуть не трескается от того, как сильно Ёнгук стискивает его в руке.
- Скажи, где ты. Я приеду. Примчусь так быстро, как только смогу. Я заберу тебя. Соби, чёрт подери…

- Не нужно. Я не вернусь… По крайней мере, не сейчас.
Больше Ёнгуку не удаётся вытянуть из него ни слова – он слушает сдавленные рыдания в телефонной трубке и пытается говорить, говорить и говорить, чтобы хоть как-то успокоить его и поддержать. Так много слов от него не слышал в этой новой жизни ещё никто – Йехянги сидит в кресле, подтянув колени к груди, и смотрит на него, как на восьмое чудо света, даже Чханмин заглядывает в комнату и присвистывает.
- Ожил, - довольно кивает он. – Все оживают, рано или поздно.
Разговор заканчивается тогда, когда стихает плач Ёсопа – всё ещё дрожащим, но почти спокойным голосом он говорит, что сам перезвонит позже. Что теперь всё хорошо. Намного лучше, когда знаешь, что не один.

Впервые за полтора месяца проклятая дымка отступает. Кажется, болото всё же закончилось, и он снова ступил на твёрдую землю.
Теперь всё хорошо.

__________________
* собственный, очень-очень вольный перевод I remember сами знаете кого сами знаете с кем