[fanfic] All in

[Chest]

Название: All in
Автор: Chest
Пэйринг: Дуджун/Чжунхен
Рэйтинг: PG-13
Примечания: WAR АY
Предупреждения: небечено
Спасибо Рене, за то, что к фику есть такой замечательный коллаж!

Они идут до тех пор, пока Есоб не говорит, что теперь – безопасно...

***

Они идут до тех пор, пока Есоб не говорит, что теперь – безопасно. В Камерной долине черная, пропитанная торфом земля. Сосны по краям упираются в собственные кроны на такой высоте, что Дуджуну приходится лечь на землю, чтобы увидеть, где они сплетаются ветвями. Остальные ложатся рядом, истолковав его романтический порыв как приказ отдыхать – даже Чжунхен не спорит, только заводит старую песню про тринадцать мертвецов и бутылку соджу.

- Заткнись, - просит воспитанный Донун, - в смысле, пожалуйста.

- Йо-хо-хо, - раздельно говорит Чжунхен, с удовольствием наблюдая, как на щеках Донуна зреет румянец недовольства, и отворачивается, потому что дискуссия заканчивается всегда и тогда, когда Чжунхен отворачивается.

Дуджун поднимается с земли, уставший, худой, неестественно гибкий и, оставив самаритянские намерения, в которые по умолчанию включен мир во всем мире, на долю Киквана, уходит глубже в лес. Немного погодя, он слышит позади шаги и останавливается, чтобы Есоб мог его догнать. Под ногами ломаются длинные сосновые иглы, в воздухе пахнет хвоей и сыростью.

- Зря мы его с собой взяли, да?

- У нас, - как-то сразу догадавшись, что речь о Чжунхене, говорит Дуджун, - никто не зря. Понял меня?

- Он не будет подчиняться.

- Ах ты, мой маленький любитель власти, - вздыхает Дуджун. – Так вот от чего тебе не спится по ночам? Ты бы хотел прибрать к рукам мировое господство?

- Конечно, - на лице у Есоба назревает синяк, полученный как раз вследствие дискуссии с Чжунхеном. – Хочу быть как Джон Нэш. И чтобы меня возвели на престол как императора Атлантиды.

- Я вырастил тирана, - сокрушается Дуджун. – Его величество не желает ли оглядеть свои владения, чтобы понять, смогут ли все его шестеро поданных устроиться на новом месте?

- Тут безопасно, - Есоб берет его за локоть, и заглядывает в глаза. – Я не ошибаюсь.

У Дуджуна нет причин не верить ему, а верить – наоборот – имеются. У Есоба бывает – правильные предчувствия, точное знание, а иногда он может и просто догадаться о чем-то.

- Я только раз хотел, чтобы ты ошибся, - признается Дуджун. – Когда ты сказал, что нам надо уходить. И все.

Есоб неожиданно скупо улыбается, и чувствовать себя виноватым отказывается.

- Мы – живые, все. Даже этот, с исковерканным армией воспитанием.

«А они - нет», остается висеть недосказанным в воздухе между ними. Дуджун зябко ведет плечами, и старается не вспоминать, не думать и даже не догадываться.

- Ты тоже служил в армии, - мрачно уточняет Дуджун, и больше ничего не говорит, даже тогда, когда они всего после часа поисков находят укрытие, под стать одичавшим за неделю беженцам из десятой провинции Сеула.

- Дом, милый дом, - напевает Кикван, огладывая старое полуподвальное здание, какую-то бывшую лабораторию, или, может, ветеринарную клинику – кто его разберет, во время войны все здания – укрытия.

- Тут автоматические двери, на мили вокруг никаких военных действий, и кондиционер, - отрубает Чжунхен. – Не порть мне момент трогательного воссоединения с домом моей мечты заунывными воплями.

- Что делать будем? – все смотрят на Дуджуна, и он чувствует, что на момент трогательного воссоединения с домом мечты приходится не менее важный момент, когда от того, примет он какое-либо решение или нет, станет понятно, будет ли он принимать вообще какие-либо решения, или нет. Чжунхен настороженно следит за ним из своего угла, некрасиво хмурясь.

- Спать, - говорит Дуджун. – Первым делом – спать.

- А… - начинает Чжунхен, и Есоб обреченно закрывает глаза.

- А празднование, девочек и фейерверки отложим на завтра, - перебивает Дуджун. – Ложимся спать, а кто против – может оформить протест в письменном виде. Также не возбраняются митинги, пикеты и транспаранты с матом.

- Да, сэр, - говорит Хенсын, и первым ложится на грязный дощатый пол.

Дуджун ждет, пока он перестанет ворочаться, а потом негромко окликает его по имени.

- Не знаю, как было принято в твоей части, - Хенсын вопросительно смотрит на него, и Дуджун повторяет. – Не знаю, как там у вас было принято – но меня зови просто по имени. И остальных, если обратишь на них внимание.

Они засыпают в тишине, которая обещает мир и спокойные ночи в этих широтах, докуда еще не добралась бомбежка. Тихо, как будто даже удивленно, храпит Есоб и Дуджуну снится, что Камерная долина стала отдельным политическим государством, с собственной оппозицией в лице упорного Чжунхена, испорченного казарменными порядками и американским рэпом. Потом сон сменяется кошмаром, в котором Есоб превращается в Дэвида Копперфильда и удаляется вверх по экватору, красной линией проходящему по вершинам сосен. «Смотри, Дуджун, как я могу», говорит он, за его спиной болтаются лямки парашюта, а потом он падает, увлекая за собой всех.

От этого стремительного падения вниз Дуджун и просыпается, напугав Чжунхена коротким окриком.

- Что? – возмущается он. – Я же просто спал. Отдай мою руку.

За мутными от грязи окнами падает первый снег.

- Будем зимовать, - говорит Дуджун остальным. – Кто умеет вязать носки, шаг вперед.

***

- Это было прошлым летом, - начинает рассказывать Есоб, - трава тогда была выше, ветер свежее, и солнце…

- Ярче, ярче, давай к делу ближе.

- Спасибо, Чжунхен. Прошлым летом Дуджун проспорил Чансону, а может быть, это Чансон проспорил Дуджуну, а Квон выиграл…

- О, Господи, - не сдается Чжунхен.

- Да сейчас, сейчас. Чансон тогда все время таскался с…

- Чжунхо, - подсказывает Дуджун, страдальчески заламывая руки. – Есоб, а может…

- Чжунхо, ага. И вот они, вчетвером, все до единого проспорившие, оделись как полагается, - он выдерживает театральную паузу, - приличным корейским девочкам, и танцевали под Brown Eyed Girls, и вот что я вам скажу - это было чертовски горячо. На Дуджуна потом и командир засматривался.

- Вот отстой, - честно говорит Чжунхен.

Дуджун подкрадывается к Есобу справа, нарочно медленно, подавая сигнал Хенсыну открывать окно. Есоб увлеченно машет руками, изображая танец с веерами, а потом исчезает из поля зрения, столкнувшись с плечом Джунхена, и зарывается в сугробы по ту сторону окна.

- Ну, раз Есоб потерял нить беседы, полагаю, никто не будет против, если я ее подхвачу, - Кикван, с открытым ртом уставившись на Дуджуна, загипнотизировано и покорно мотает головой.

- Это было прошлым летом, - начинает он, и замолкает, когда в комнату влетает Есоб. Дуджун останавливается, чтобы получить справедливое возмездие, и некоторое время все сосредоточенно наблюдают, как снежный сугроб с Есобом внутри старательно пытается достать до горла Дуджуна, а потом Чжунхен с зевком спрашивает у Есоба, что тот еще может рассказать из порочащих командира историй.

- Не буду, - говорит тот, и замирает, пораженный какой-то особенной мыслью. – Вот лучше представьте, что мы – корейский бойзбэнд.

С тем, что это отстой, согласен даже Донун.

Дуджуну кажется, что зима тянется медленно, как будто их, вместе со временем, занесло сугробами по самую макушку. Анестезия снегом смягчает прошлые раны, отсутствие печальных новостей – тоже, и смеяться они не разучились – по крайней мере, те, кто вообще умел это делать. Дуджун не знает, что говорят в таких случаях, как случай Чжунхена, поэтому просто держится от него подальше. Не потому, что боится или не доверяет, а лишь затем, чтобы не видеть лишний раз его кривоватой ухмылки.

Ухмылка Чжунхена – из прошлой жизни, а Дуджуну изо всех сил хочется начать новую. И потому до боли в горле тянет накричать на Чжунхена, унизить или умолять не напоминать ему о том, что случилось с десятой провинцией.

- У нас еще есть надежда, - говорит Есоб, и Дуджун держится людей, которые верят в такое, а не в то, что завтра разверзнется ад и геена огненная поглотит их за все совершенные и только запланированные преступления. Осуждение Чжунхена страшно еще и потому, что смешано с тяжелой виной, от которой Дуджун не в силах освободить его.

- Кто бы мог подумать, - говорит Дуджун, когда Чжунхен переходит на ежедневный словарный рацион из слов «да» и «иди к черту», второе чаще, - если бы я только знал, что ты окажешься такой размазней.

Чжунхен, если и удивлен, то хорошо это скрывает. Не торопливо, не скрывая намерений, он размахивается, и ударяет Дуджуна сильно, жестко, словно наказывает его за то, что произошло с ним самим. Их разнимают позже, когда у Дуджуна рассечена бровь, а Чжунхен не может сжать правую руку в кулак, и вовсю разминает левую.

- Он больше мне нравился, когда молчал, - делится Дуджун с Есобом. – Такой молчаливый дезертир, весь в отчаянье. А теперь посмотри на него.

Есоб отдает двадцатку Киквану, и с укоризной смотрит на Дуджуна.

- Зачем вам тут деньги? – удивляется тот.

- А на что еще спорить? На исполнения желаний? Так Кикван не сможет принести мне пивка, даже если проиграет сто раз подряд. Даже если…

- Хватит, - говорит Дуджун. – Возвращаться нам некуда. Берите пример с меня.

- Я не буду бить Чжунхена, - быстро говорит Есоб.

- Жаль, - огорчается Дуджун. – Хотя я говорю больше о том, что нам надо прекратить мечтать о том, что мы вернемся, и ваша двадцатка уйдет на пиво.

Чжунхен уходит еще до того, как Дуджун говорит о том, что им некуда возвращаться. Дуджун думает, что именно это знание заставляет того бродить по ночам по коридорам бывшей лаборатории, которую они именовали домом мечты. И что именно оно гнетет Чжунхена до судорог по ночам, выворачивая наизнанку.

На следующее после драки утро Дуджун ведет его за собой по тонкой корочке снега. Они поднимаются на вершину холма, после которой начинается лощина, становятся на ветру рядом, и Чжунхен мелко дрожит, когда Дуджун кладет руку на его плечо.

- Живи, - говорит он. – Идиот, ты же не виноват, что ты выжил, идиот.

Чжунхен обижается, и это то, чего хотел Дуджун. Слова, дела, хоть какой-то реакции на то, что творится вокруг, даже если вокруг нет никого, кроме них самих.

- На тебе лежит большая ответственность.

- Правда? – ухмыляется Чжунхен, и старается отойти, но Дуджун сжимает его плечо сильнее, не давай вырваться.

- Правда, - вздыхает он. – Приснилось мне как-то, что я президент Долины. Так мне нужна была оппозиция, чтобы предоставить дело как полную демократию.

Чжухен смотрит на него долго, будто что-то пытается понять для себя, а потом сгибается напополам от смеха – злого, безудержного, как будто так выходит наружу вся его тоска, и смеется долго, пока не начинает икать от холода и слез.

- Да день, когда я признаю тебя президентом, будет моим последним днем, - выдавливает он, и держится за живот, словно боится, что у него от смеха поменяются местами внутренние органы.

Этим же вечером возвращается из разведки Донун и говорит, что в трех милях от долины появился отряд чужаков.


***

Поскольку каждый из них уже выбрал лимит везения, чужаки не оказываются добровольцами из Миссии Красного Креста или посольством Мадагаскарского правительства. Донун кратко и четко описывает их, после чего становится понятным, что их превосходят в количестве, вооружении, и что столкновение – всего лишь вопрос времени.

- Не будем торопиться с выводами, - говорит Дуджун. Всегда есть возможность, что они пройдут мимо, не заметив нас.

- Ага, пряничный домик в лесу – да чье же внимание он может привлечь? Или, может, просто попросим их не убивать нас по доброте душевной?

- Отличный вариант, Чжунхен, - хвалит его Дуджун на автомате. – Я переживаю кризис, вызванный конфликтом между твоим желанием никого не убивать и тем, что у тебя глаза горят, как у зомби, дорвавшегося до человечины.

- У нас нет выбора, - говорит Хенсын, обрывая не начатую тираду Чжунхена. – Кто-то должен пойти туда до того, как они будут здесь.

- Предлагаете вызвать их на дуэль? Прирезать их спящими?

Дуджун знает, что прав на этот раз Чжунхен. И Хенсын. И все остальные тоже правы, когда заставляют его принимать решение. Никому не хочется, но никто не рассмеется в этот раз, похлопав его по плечу, оставив все, как есть. Есоб виновато отводит взгляд, и уверенность и яростная настойчивость в голосе Чжунхена сводит Дуджуна с ума.

- Пойдешь со мной, - говорит он Чжунхену. – Мы вдвоем, а остальные должны быть готовы уйти, когда что-то пойдет не так.

- Дождитесь темноты, - неожиданно серьезно советует Кикван, и Чжунхен смотрит на него с изумлением, приправленным легким высокомерием.

- Серьезно, Кикван, - угрожающе произносит он, - прекрати это. Ты унижаешь меня.

Кикван отдает двадцатку обратно Есобу.

- Он сказал – я его унижаю, - сообщает он ему, как новость. – В каком-то смысле, это проявление дружеских чувств.

Есоб с сомнением разглядывает мятую купюру.

- Мне кажется, нельзя воспринимать серьезно слова Чжунхена, окрыленного перспективой умереть за правое дело. Вот, если бы он тебя расцеловал на прощание.

Дуджун ужасается тому, как легко ему удается воспринимать возможную скорую смерть, хотя и знает, что если удастся выжить, от пережитого сегодня, назавтра будет тошнить хуже, чем с похмелья. Но, и это ценно само по себе, он надеется, что будет не в одиночестве.

Чжунхен забирает у него эту надежду чуть позже, вечером, когда уходит один.

Никто не говорит ни слова, когда Дуджун изо всех сил лупит по стене, кроша побелкой на собственные ботинки, а потом орет благим матом, и несется в темноту, не разбирая. Гробовым молчанием провожают его те, кому он обещал мир и защиту. Дуджун бежит к кромке леса, и останавливается, придавленный его махиной, как колесом машины, прислушивается к тишине. Он видит следы Чжунхена – совсем недавние, еще не запорошенные снегом, и стоит, разглядывая их, пока не замерзает напрочь в тонком кителе. Потом приходит Есоб, который всегда приходит, и за руку ведет его до дома.

- Он лучше сделал, - говорит он Дуджуну, и тот внезапно понимает все разом, отступает обратно, забирая руку себе, и севшим голосом спрашивает:

- Кто знал еще?

- Все, - подтверждает Есоб его самые плохие подозрения. – Тебе нельзя было идти, а Чжунхен вернется. Двадцатку ставлю.

Дуджуну хочется заорать так, чтобы все услышали, как сейчас ему больно. Затолкать Есоба в сугроб и держать его там, пока он не перестанет говорить глупости, делать глупости и думать глупости, хочется выпустить все оставшиеся патроны в собственную голову, чтобы они осели там, как последнее знание. Хочется что-то сломать, вырвать с корнем и уничтожить.

- Ставлю пятьдесят, что до обеда, - говорит он, проталкивая слова сквозь сжатые зубы. – И пожалеет, что вообще уходил.

***

- Это было прошлой осенью, - говорит Есоб, - Дуджун, ты должен их помнить – отряд из пятой провинции, старший Ли Джинки.

- Помню, - говорит Дуджун, ломая пальцами сухие ветки – два дня назад закончился уголь, и теперь каждое утро приходилось обдирать сосны, чтобы поддерживать огонь в самодельной печи. – Ты, что, правда, хочешь рассказать о том, как они на спор неделю заботились о ребенке, после чего единогласно были лишены родительских прав на многие лета вперед?

- Отстой, - привычно комментирует Чжунхен, и изображает, как засыпает.

- Не бей его, - быстро говорит Есоб Дуджуну. – Он много страдал, это сказалось на его характере и личности. И он вернулся.

Дуджун пожимает плечами, и уходит, не оглянувшись. Чжунхен скользит за ним тенью, переминаясь с ноги на ногу, помогает с дровами, хотя никто не просит.

Дуджун вообще никого и ни о чем не просит. Его ярость, обида, боль и страх выжигают в нем зияющую пустоту, которую он старательно наполняет вопросами. И некоторые из них только растравляют его, не принося покоя.

Он не был злым или чересчур амбициозным, и никогда не рвался на баррикады мир спасать, пока не нашел то, что ему хотелось защищать больше всего. Это был Чжунхен и остальные, в таком порядке и степень важности – тоже в таком. Дуджуну кажется, что еще немного, и все станет ясно, как в самый первый день войны – больше никаких переговоров, одни действия, стремительные, необратимые.

На улице – разгар рождественских морозов, если верить самодельному календарю Хенсына, по которому как раз Рождество, и как раз – морозы.

- Ты злишься не на меня, а на себя, - уговаривает Чжунхен Дуджуна.

- Это неправда. Себя я осуждаю, хотя это и не твое дело, но злюсь я на тебя.

Чжунхен постоянно смотрит на него, ходит тенью. В один из редких дней, когда в доме никого, кроме них, Дуджун разворачивается к нему, и встречает его взгляд.

- Я не решил еще, хочу ли я тебя ударить или что-то другое, - предупреждает он его, и Чжунхен отступает, не выдержав.

- Можешь ударить, или что-то другое.

Дуджун закрывает его глаза ладонью, и целует, сильно и жестко проводя по спине Чжунхена, от чего тот выгибается навстречу, и Дуджун наваливается сверху, в один момент становится нетерпеливым, словно сам для себя ведет отчет времени. Не отнимая ладони от лица Чжунхена, он толкает его к стене, и целует подставленную шею до тех пор, пока Чжунхена не начинает трясти, и только тогда стягивает с него майку и тянет на пол.

Чжунхен заходится так, что стискивает его плечи до боли, и это именно то, что хотел Дуджун – чувствовать не только возбуждение, которое накрывает с каждой секундой до звона в ушах, но и ответную реакцию. Всегда Чжунхен, думает он, и это последняя трезвая мысль, на которую он способен. Он не осторожничает, когда стягивает с него штаны вместе с нижним бельем, и, кажется, даже забывает про внутренний таймер, когда Чжунхен прижимается членом к его руке, закусив губу.

Дуджун ложится рядом, и просто следит за лицом Чжунхена, не прекращая движения рукой сверху вниз, а потом Чжунхен кончает с протяжным стоном, и он целует его снова, проводит языком под скулами, и, не удержавшись, все-таки сжимает в кулаке волосы на его затылке, чтобы Чжунхен почувствовал его. И вспоминает, как падал во сне, поражается схожести ощущений, в момент, когда Чжунхен склоняется над его животом, и осторожно, не спеша, берет в рот, как будто не может решить, как сделать это с Дуджуном лучше.

И когда Чжунхен решает, Дуджун почти что кричит от того, как он это делает.

Дуджун всегда хотел иметь что-то свое, защищать это – страну, семью, подошел бы и щенок, Чжунхена, оказалось, защищать не надо.

Он думает, что может смириться с этим.

***

- Кто-нибудь расскажет мне, что происходит? – волнуется Есоб, не понимая, проспорил он в очередной раз или нет.

- Отдай сюда, - говорит Чжунхен, и делает из двадцатки журавлика. Кикван смотрит на него с ужасом, Донун воспитанно возмущается, Хенсын на всякий случай открывает окно.

- Посмотрите на него, - патетично восклицает Дуджун, - самопровозглашенный император Атлантиды бунтует. Есоб, ты бунтуешь.

- Я переживаю, - уточняет Есоб, - слышишь, Кикван, я переживаю. Это считается проявлением дружеским чувств?

Донун ставит перед ним чашку с кофе.

- Это последний, - предупреждает он. – Скоро забудем, что такое блага цивилизации.

- Мы живем в двадцать первом веке, - говорит Есоб, - мы должны страдать.

Дуджун с благодарностью отмечает про себя, что Чжунхен никак не комментирует последний кофе Есоба.

- Мне кажется, - говорит он внезапно севшим голосом, - мне кажется, что…

- Стреляют.

- Спасибо, Чжунхен, - автоматически говорит он. – Что?

- Я говорю – стреляют, - повторяет Чжунхен и кидается на выход.

- Стоять, - орет Дуджун. Но куда там, тот уже за дверью, а потом она с тихим шелестом возвращается на свое место, на секунду подмигнув красным индикатором.

- Ты знаешь правила, - говорит Есоб и видно, что ему страшно. – Уходят один или двое – главное, выйти одновременно. Пойдешь за ним – и, скорее всего, подставишь его.

Дуджун знает правила. Он хочет сказать об этом, но не получается – у Есоба снова виноватые глаза, как будто он собирается пристрелить собаку Дуджуна, а Донун невоспитанно матерится.

- Я пошел, - говорит Дуджун, и никто не спорит. Он выходит и чувствует, как какое-то ощущение первобытного ужаса тугим комком зарождается у него в животе, и коротко и глухо выдыхает, стараясь избавиться от этого тянущего ощущения. Получается плохо.

Дуджун входит в лес, очерчивающий почти идеальным полукругом всю долину, и движется вдоль следов Чжунхена, за Чжунхеном, не отклоняясь ни на миг от заданного курса. Он идет тихо, от ствола к стволу, радуясь укрытию вековых сосен, досадуя на то, что ветви находятся на недосягаемой высоте – лес просматривается на километр вперед.

Он видит Чжунхена через несколько минут скольжения между деревьями. Чжунхен стоит на коленях, прижатый к земле стволом винтовки. Напротив – двенадцать чужаков, ровно такие, какими их описывал Донун. Дуджун замирает, сливаясь с лесом, стараясь унять дыхание. Один из солдат, капитан, если Дуджун не путает в их знаках отличия, задает вопросы, второй – обычный рядовой, отмечает неправильные ответы резкими ударами.

Вместо допроса из-за деревьев выводят еще одного человека – точнее, то, что от него осталось. Дуджун думает, что здорово у них поставлено это дело, в армии противника. Наверное, потому они и выигрывают войну – потому что безжалостны к своим и чужим.

- Этот? – спрашивает капитан, натянув веревку связанного как поводья лошади. – Вот этот перестрелял вас всех?

У связанного из правой ноги торчит огромный железный обрубок, по которому стекает кровь. Он как-то даже по-дружески осматривает Чжунхена, он очень хочет, чтобы тот оказался именно тем, кто перестрелял их всех.

- Я советовал тебе бежать, - презрительно говорит ему Чжунхен, и Дуджун удивляется одновременно тому, что Чжунхен мог дать такой совет и тому, как дергается в ответ на эти слова капитан. По его лицу быстро проходит нервный тик, на мгновение исказив его лицо до неузнаваемости.

- Наши люди не бегут, - орет он Чжунхену в самое ухо. – Он возвращаются, и говорят, что произошло. Они говорят – на нас напали, мы не смогли защититься. Я верю, но сам иду и делаю то, чего они не смогли.

- Отстой, - честно говорит Чжунхен. Дуджун закрывает глаза, чтоб не видеть, как его бьют.

- Сколько человек в твоей части?

- Уходите, и мы вас не убьем, - предлагает Чжунхен, когда к нему возвращается способность говорить и, кажется, сплевывает зуб и на его бледном лице явственно проступает раздражение.

- Это наш дом. Наша страна. Я скажу командиру, что никого не было. Лучше уходите.

Дуджун видит удивление на лице капитана и поражается, насколько этому человеку, с лицом, высеченным из единого каменного массива, не идет настолько человеческая эмоция.

- Ты хочешь сказать, ты не командир?

Связанный испуганно оборачивается, и падает, зацепившись стержнем за землю.

- Капитан, - бормочет он и трясет головой в такт своим словам.- Надо уходить, надо уходить. Вы не были там прошлой ночью, когда он пришел к нам. Если их командир такой же, нам лучше уходить.

Капитан только раз посмотрел на него.

Вопль связанного обрывается вместе с его жизнью, когда рядом стоящий рядовой перерезает ему горло. Чжунхен смотрит пристально, словно запоминая каждое его последнее движение – вот в последний раз поднялись и опустились ребра, вот в последний раз мышцы сократились и замерли, сразу превратившись в тряпичные.

- Предложение о перемирии снимается, - говорит он тихо.

Дуджун снимает предохранитель, когда сзади, бесшумно, практически скользя по снегу, подходят остальные.

- Зря мы его с собой все-таки взяли, - одними губами говорит Есоб.

Дуджун закатывает глаза, и пожимает плечами.

У них никто не зря.

Ему только немного жаль, что он не сказал этого Чжунхену.

@темы: Hyunseung, Yoseob, Dongwoon, Kikwang, Junhyung/Doojoon, Fanfic, PG-13

---

реклама [разрешено]

[kpop-AU]

Приглашаем принять участие в KPOP АУ-ФЕСТЕ!



Прием заявок в разгаре

размещение рекламы согласовано с администрацией

@темы: объявления

---

[обломов (?)]

08.01.2013 в 00:33

Пишет  Серым по белому:

[Дни, часы, минуты]; B.A.P. + B2ST (конец)
Автор:  Вёрджил Ференце
Пресонажи: Ёнгук/Ёсоп
Рейтинг: я ставлю сюда R
Размер: часть третья: 5 641 слово; в общей сложности: 16 321 слово
От автора: ДЧМ со дня на день исполнится 11 месяцев. И вот он наконец-то закончился ) Не судите меня очень строго, это был слишком тяжёлый текст... что в общем-то видно по тому количеству времени, который я на него потратил. И простите, что здесь мало экшена. Это просто история двух жизней.
Предыдущие части: Step 1-2

Step 3. Forget-Me(-Not)

Январь-март 2009

Спешка и строго ограниченное время – худшие враги любого вдохновения. Ёнгук ужасно торопится, и всё валится у него из рук. Музыку, что прислал ему Генри, он заслушал уже до дыр; единым порывом вдохновения настрочил достаточно текста для куплетов, но… На самом главном всё абсолютно безнадёжно зависло. И время понеслось…
Днём, когда они вместе с Ёсопом, ещё ничего. Идея закончить всё до его отъезда пусть навязчива и надоедлива до крайности, но не сильно донимает. Хуже становится с наступлением темноты, особенно если они ночуют порознь. Он просиживает ночи напролёт и почти не спит, но единственное, что ему удаётся – марать бумагу тоннами и без конца выправлять уже написанные куплеты. Время уходит, а растрачивать его никак нельзя – он скрипит зубами и ругается вполголоса, пока комната зарастает обрывками бумаги всех форм, цветов и размеров.
…Перепробовал всё, чтоб забыть тебя – поднимался, падал, учился жить не любя…*
Ёсоп шутит, что ему стоило бы пожалеть ушедшие на производство бумаги деревья и использовать ноутбук по назначению, а не в качестве плеера. Ёнгук в ответ только нервно постукивает по тачпаду ручкой – ему нужно сначала от руки написать, но как это объяснить он не знает. Впрочем, Ёсоп уверяет, что ему знакома такая позиция. Мол, раньше, когда некий Таон ещё писал песни, он делал точно так же.
Конечно, Ёсоп замечает, что с ним что-то происходит – синяки под глазами у Ёнгука будь здоров, сам он бледнее обычного и нервный. Хоть и не жалуется, но отсутствие результата налицо. Чем помочь Ёсоп пока не знает, поэтому просто собирает разбросанные по комнате листы и выбрасывает, освобождая место для новых. В квартире Ёнгука он почти поселился.
Сложно понять, что он думает – будто вовсе не переживает по поводу предстоящего отъезда. Хотя вспомнить его необъяснимые приступы паники… В любом случае, всё равно всё должно быть наоборот; Ёсоп должен дёргаться, а Ёнгук – наслаждаться хорошим времяпрепровождением и спокойно помахать ручкой, когда придёт пора. Только Ян Ёсоп пока с лёгкостью уделывает его в игру под названием «Давай повстречаемся немного» (количество дней варьируется в зависимости от обстоятельств).
К концу пятого дня Ёнгука срубает окончательно. Всё идёт совсем не так, как планировалось изначально, как должно было быть и бывало уже не раз. Доходит до того, что ему начинает казаться – он даже дышит иначе.
И, чёрт подери, никак не может сложить богомерзкие слова в богомерзкие строчки.
- Ты похожи на ходячий труп, - замечает Ёсоп со своего места на лежанке из старых курток. На футоне ему не лежится. – Тебе нужно нормально поесть и поспать, иначе ты просто свалишься. И заболеешь в придачу.
Ёнгук отрывает от своего занятия – тупого созерцания очередного чистого листа – и несколько раз медленно моргает на Ёсопа. Да, он точно заметил, что сегодня в кинотеатре Ёнгук клевал носом и к фильму в целом остался весьма равнодушен – зато посидеть в кинотеатре, закинув ноги на спинку переднего кресла, и подремать под крики невинноубиенных было кайфово.
- Ничего мне не сделается, – возражает он, окончательно ковриком растягиваясь на полу. Письменного стола здесь нет и некуда, так что со всей техникой и канцелярией – либо на пол, либо на подоконник.
Ёнгук предупреждал, что планирует этим вечером устроить тотальное погружение в лирику и вряд ли будет дееспособен, но Ёсоп всё равно остался – позаниматься домашними делами, поваляться и почитать книжку. Какое-то время он действительно хозяйничал на кухне, но вот с чтением сложилось едва ли – слишком редко Ёнгук слышал шелест страниц и слишком часто чувствовал на себе внимательный взгляд.
- Давай я хоть чаю сделаю. Пойдём, за десяток минут ничего не изменится, - Ёсоп поднимается со своего места и захлопывает книгу. – Отвлекись ненадолго.
Только встав на ноги Ёнгук понимает, как сильно затекли у него мышцы от долгого сидения в одной позе. Ёсоп уже давно гремит посудой и выбирает, какой чай заварить, а он всё стоит и переминается с ноги на ногу, глядя в окно пустым взглядом. Родной уличный фонарь, неизменно оранжевым глазом подсматривающий, что творится в этой квартирке, выхватывает из темноты медленно кружащиеся хлопья снега.
Первое февраля. Они познакомились меньше недели назад.
- Джепп, ты тормоз, - доносится до него весёлый оклик, и он, наконец, отмирает.
…Привычки наши крепко держат нас, о тебе в кошмарах тонул сотни раз…*
На кухне закипает и начинает задорно посвистывать чайник.
- Вы, лирики, все одинаковые, - притворно вздыхает Ёсоп. Ёнгук молча изучает его спину, тёплый и мягкий свитер, такой приятный на ощупь. – Но с другой стороны, это хорошо. Так я хотя бы имею представлению, как с вами общаться. Водил уже знакомство…
- В каком смысле?
- В самом что ни на есть обыкновенном. Делать чай зашившемуся без вдохновения лирику мне не впервой, - Ёсоп пожимает плечами и оглядывается на него через плечо, засовывая руку в варежку-прихватку и берясь за чайник. Ёнгук поднял бы так, но Ёсоп очень чувствителен к горячему. – Может, проблема в том, что ты не совсем понимаешь, о чём пишешь? Или не хочешь понимать, блокируешь в себе – осознанно или неосознанно…
Прошло всего пять чёртовых дней – вот какая мысль вертится в голове Ёнгука. Пять дней, а он уже впустил этого мальчишку в свою жизнь, в свой дом, свои настоящие мысли и чувства. Сделал его неотъемлемой частью себя самого. А может, он это всё сам?.. Как же только Ёнгук пропустил момент, когда он забрался так далеко?..
«Мне не нужна эта связь. Не нужно мне такое», - паникует он. Но как будто его мнение что-то значит.
Снявши голову, по волосам не плачут.
…Что ж спасибо – я стал тем, кто я есть, и не пытайся пробить сердца прочную жесть. Не смотри назад – это повод надежде на то, что всё может быть как прежде!..*
Строки куплетов яркими пятнами плавают у него перед глазами, и вслед за ними начинает кружиться комната. Ёнгук не представляет, каким чудом старый стул выдерживает такое мощное на него падение, и удивляется, как так быстро Ёсоп умудряется метнуться от плиты к нему. Будто всё это время он ждал, что может случиться подобное, и готовился Ёнгука ловить.
Руки Ёсопа обнимают его надёжно и крепко, взгляд обеспокоенный и сосредоточенный.
- Может, лучше кофе? – слышит Ёнгук свой собственный голос, не особенно осознавая, что что-то говорит.
- А если давление высокое? Станет только хуже. Я же говорил! Что с тобой? Заболел?.. Вот идиот пустоголовый, слов нет, - в эту единственную фразу он умудряется вложить и беспокойство, и испуг, и огорчение, и раздражения немного.
- Кофе хочу, – уверенно улыбается Ёнгук. Идиотский приступ дурноты прошёл, и теперь стыдно за него. – Не переживай, я в норме, просто голову покружило немного. С кем не бывает? Сам себе каруселька.
- Не смешно, - фыркает Ёсоп и нехотя отпускает его. – Нет, а может, лучше не стоит?
Вместо ответа он получает ускорение в виде смачного шлепка по пятой точке. Хоть в чём-то Ёнгук остаётся самим собой.
С появлением Ёсопа в этой квартире стало как-то даже уютно. Нет, Ёнгуку и до этого было вполне неплохо, но с ним стало совсем хорошо. По-другому. Как всегда, когда ты не один. А ещё в доме на постоянной основе поселилась вкусная еда. К слову:
- Может, поужинаешь? – Ёсоп выплёскивает чай в раковину и ищет в шкафчике банку растворимого кофе. Варить ему категорически лень, так что пусть это упрямое животное давится бурдой.
- Хозяюшка ты моя… - сюсюкает Ёнгук ехидно, и чуть не огребает кипятком из чайника на колени. Ёсоп при желании может быть опасен, особенно после просмотренного днём ужастика с большим количеством расчленёнки. – Ой, тише, тише! Я же просто шучу!..
- Лишь бы пошутить да поржать, - ворчит он, заливая кофейный порошок водой и отставляя чайник, от греха подальше. – Кто-то же должен этим заниматься.
Ёнгук притягивает его к себе, обнимает и утыкается носом в живот. Он не умеет толком выражать свою благодарность и сам понимает, что с этой проблемой что-то нужно делать. Но пока никак.
Молчит, как распоследний дурак.
Пальцы Ёсопа невесомо касаются его волос, и его прошибает – в самый позвоночник.
- Слушай… Я просто должен закончить до твоего отъезда. Генри дал мне больше времени, но я хочу, чтобы у тебя осталась демка, - выдавливает он, не поднимая головы. – Чтобы ты, ну… первый послушал.
- Ты всегда можешь скинуть мне ссылку или файл первому.
- Нет, это уже не то…
Всё он понимает, этот ясноглазый пацан с лицом пятнадцатилетнего.
- У тебя кофе остыл, - Ёсоп обнимает его за плечи, и Ёнгук слышит в его голосе улыбку. Он закрывает глаза и представляет её себе – нежный изгиб губ, тонкие лучики морщинок в уголках глаз. Ёнгук и сам начинает улыбаться:
- А знаешь, что? – решает он. – Я сейчас выпью эту растворимую лабудень и лягу спать. Представляешь?
- Я не верю своим ушам. В твоей голове начинает появляться мозг? – Ёсоп восхищённо вздыхает и готов начать аплодировать. Ёнгук рычит в ответ и шутливо принимается делать вид, что вознамерился прогрызть дырку в его боку. Хохоча, Ёсоп пытается его оттолкнуть, но от смеха силы в руках нет совсем.
Они окончательно забывают про кофе и долго-долго целуются.

Посреди ночи, на несколько мгновений выныривая из крепких объятий сна, Ёнгук не чувствует Ёсопа рядом и приоткрывает с трудом глаза. В комнате светло – настольная лампа, пусть и отвёрнута в другую сторону, светит достаточно ярко. Ёсоп сидит, сгорбившись, и сосредоточенно что-то пишет на одном из мятых листов, используя ноутбук как подложку. Волосы у него растрёпаны, как если бы он регулярно ерошил их, раздумывая. Ёнгук не соображает вообще, но ему весьма прохладно, и он начинает возиться. Ёсоп вскидывает голову, улыбается, сминает лист и откладывает ручку в сторону. Выражение лица у него почти виноватое, будто он попался с поличным на месте преступления.
- Разбудил? Прости…
Ёнгук мычит нечто нечленораздельное и невнятно машет ему рукой. Ёсоп забирается в нему под бок и укутывается в свой же, недавно принесённый из дома, плед. Ёнгуку снова становится тепло и он закрывает глаза. Даже если Ёсоп что-то ещё ему говорит, он не слышит.
Наутро об этом эпизоде он не вспоминает.
***
- Откуда вдруг вообще выпала эта твоя подработка?
Ёнгук сидит в подсобке, зажимая мобильник между плечом и ухом; в одной руке у него сигарета, второй он отряхивает с форменных брюк осыпавшийся на них по несчастливой случайности пепел. Ёсоп на том конце «провода» особых признаков недовольства не проявляет, но Ёнгуку всё равно немного стрёмно, что он слегка позабыл сообщить об этом факте:
- И ниоткуда никто не выпадал, это просто у меня был небольшой отпуск по всяким-разным обстоятельствам… А вот теперь он закончился, - пепел не особенно счищается, но Ёнгук настойчив, и дело постепенно движется.
- Ты, оказывается, не настолько потерян для общества, как я думал, - Ёсоп наверняка там улыбается, занимаясь хрен знает какими своими делами. – Работаешь вот даже…
- Нет ну извините, жить мне на что-то всё-таки надо! А ты там что творишь? Даже поговорить утром не успели… Какие планы?
У него самого смена закончится только через четыре часа – будет уже вечер, стемнеет, да и особо идти никуда не хочется. Работа категорически убивает все самые лучшие порывы.
- Да нет никаких планов… Разбирался со шмотками, нет у меня в последнее время никакого другого занятия…
- Сейчас-то ты где? Всё ещё с вещами плюхаешься, тряпичник? – Ёнгук посмеивается себе под нос, ожидая, что в любой момент припрётся менеджер и выпнет его с насиженного места ко всем чертям.
- М-м. Дома я, - Ёсоп заминается, кашляет. – Ну в смысле у тебя дома.
Повисает немного неловкая пауза, Ёнгук затягивается сигаретой и задумчиво выдыхает сизый дым. Когда это, думает он, не решаясь сказать этого вслух, моя берлога успела для тебя стать домом? Этот факт его улыбает до неприличия широко и радостно.
Херня ты хитрожопая, Ян Ёсоп. А по виду и не скажешь.
- О, я вспомнил, - он оживает первым, выдёргивая Ёнгука из его приятных мыслей. – Скажи мне, всё же, о чём таком эпичном ты думал, когда писал текст своей песни?
- Оп… неожиданный поворот, - он только хмыкает от части озадаченно – что за вопросы посреди рабочего дня? – Тебе прямо по телефону рассказать? А если нас прослушивают?
- Ну, тебе же нечего скрывать от президента и государства, - со стороны Ёсопа что-то там шипит и издаёт странные звуки, вызывающие у Ёнгука ассоциации то ли с клубком змей, то ли с жарящимися на сковородке овощами. Ну да, суть-то одна, конечно. – Так что делись давай, великий конспиратор.
Этот вопрос требует раздумий, потому что уж кто как, а Ёнгук никогда не способен уловить и тем более запомнить ту мысль, которая вдохновляла его на подвиги в виде десятков чернильных строк.
- Может, давай дома об этом поговорим? А то меня менеджер, кажется, кастрирует за то, что я тут рассиживаюсь. Я не готов таким идиотским образом расстаться с собственным достоинством.
Ёсоп легко соглашается и первым кладёт трубку. Только слушая короткие гудки Ёнгук вдруг начинает осознавать, что не показывал ему текст – так, вроде бы, и зачем тогда спрашивать о мотивах написания ещё не прочитанного?.. Или он…
- Ты что, читал текст? – первым делом спрашивает Ёнгук, вваливаясь вечером в квартиру. Отвечать ему явно никто не собирается, да и вообще тишина весьма подозрительная. Неужто маленький паразит сбежал?..
А, нет. Он обнаруживается в комнате – спит, зарывшись в куртки и обняв подушку. Ёнгук слабо представляет, кем надо быть, чтобы свернуться в такую кракозябру, которой разумное человеческое сообщество даже название не придумало.
- Ян Ёсоп, нам надо поговорить, - Ёнгук немного сбавляет громкость, но он и до этого успел так нашуметь (все эти хлопки дверями, топот, шуршание курткой и разбрасывание ботинок), что не проснулся бы только мёртвый.
Ну или достаточно просто хорошо притворяться.
- Нет, я серьёзно, хорош делать вид, что давишь подушку. Вставай, я хочу поговорить, - Ёнгук даже тыкает его в бок, что для боящегося щекотки Ёсопа смерти подобно. Ноль реакции. Наверное, он там зубами в какую-нибудь куртку вгрызся, чтобы не дёрнуться и не засмеяться. Попытки его перевернуть тоже ничего не дают – только делают кристально-очевидным то, что сном тут и не пахнет. Ёсоп так отчаянно притворяется, что Ёнгук невольно проникается уважением к его старанию и временно оставляет в покое. – Ну ладно, я понял. Ты труп, до весны не кантовать.
- Нет, я просто не разговариваю с потными и голодными тружениками лёгкой промышленности или сферы обслуживания… или чего там вообще, - отзывается Ёсоп, не меняя позы и не поднимая головы, из-за чего его голос звучит приглушённо. Ёнгук оборачивается, чтобы что-нибудь остроумное ответить, но не находит слов и просто машет на него рукой. С одной стороны, да наплевать на это всё, поговорить действительно необходимо, выяснить всё, проораться, в конце концов… Но с другой стороны Ёнгук в принципе понимает. Прибежал тут такой весь взмыленный, уставший после смены, слабо соображающий и немного озверевший. Захочешь с таким беседы вести, как же. Поэтому он глубоко вдыхает и идёт отмокать в душ. Минут на двадцать, просто потому что.
Просто потому, что так легко согласиться на предлагаемые Ёсопом правила и так легко плясать под его дудку.
«Где-то, товарищ Джепп, вы крупно проебались».
Вкусная еда делает его добрее и спокойнее, но жареные овощи всё ещё наталкивают Ёнгука на мысль о клубке гнусно шипящих змей. Приятно думать, что хоть что-то в этом мире статично или по крайней мере не меняется со скоростью света. Неприятно думать, что он настолько очевиден и предсказуем.
Что-то в последнее время его слишком много вздраконивает.
Смятый листок бумаги, неаккуратно упиханный под хлебницу, привлекает его внимание тогда, когда он уже собирается уйти. С утра этого точно не было, иначе он бы запомнил – такие мелочи очень сильно цепляют взгляд. Ёнгук выдёргивает лист весьма небрежно, чуть не оторвав уголок, и расправляет, встряхнув. Бумага в этом доме – не новость, оказаться может в любом месте, даже самом неожиданном, и обладать столь же неожиданным содержанием. Это весьма интересно и забавно, натыкаться иногда на собственные старые записи.
Но сейчас Ёнгуку что-то не до смеха. Во-первых, почерк не его. Во-вторых, на листе – аккуратно переписанная последняя версия текста для новой песни. Угадывается рука Ёсопа, больше некому… Но, что самое интересное, убористым почерком, зелёной ручкой в пропуски вписаны целые новые строчки. Даже строфы.
Гребучий припев.
Ёнгук читает – это не его слова, не его стиль, не его манера, здесь нет ничего его. Он хватается скорее за лежащий рядом мобильник и лихорадочно ищет мелодию, у которой нет ещё ни имени, ни человеческого голоса, чтобы поведать миру собственную историю. Читает так же торопливо, сначала беззвучно шевеля губами, потом тихо проговаривая слова. Сначала свой текст – затем чужой, запинаясь о него на каждом шагу. С первого раза у него ничего не получается, со второго тоже. Он пробует снова.
На плечо ложится рука Ёсопа.
- Давай я попробую.
Он пропевает свои собственные слова неуверенно и тихо, оставляя куплеты молчаливому Ёнгуку – рэп это его стезя; несколько раз сбивается, то ли забыв текст и не успев в него подглядеть, то ли просто из-за того, что строки ложатся на музыку не так идеально ровно, как хотелось бы или казалось раньше.
Ёнгук молчит очень долго. Мелодия ещё один раз успевает проиграться на повторе, прежде чем он выключает плеер и откладывает телефон в сторону. Ёсоп, по-честному, не знает, куда ему бежать или прятаться. Реакции Ёнгука ждать слишком волнительно и страшно.
- Подожди, - Ёнгук поднимает руку, когда он набирает побольше воздуха, чтобы хоть что-то сказать в своё оправдание. – Мне нужно ещё немного времени, чтобы принять тот факт, что ты не только поэт-песенник, но ещё и вокалист.
Ёсоп фыркает и смеётся, утыкаясь носом ему в плечо:
- Ни то, ни другое – просто старшеклассник с широким кругом интересов, назовём это так.
Напряжение отпустило его так резко, что приходится чуть ли не всем весом навалиться на Ёнгука, чтобы просто не сползти на пол.
- Охренеть как удачно твой круг интересов совпал с насущными потребностями, - Ёнгук ворчит, но вроде как не злится, и это очень хорошо. Это значит, на нём можно продолжать безнаказанно висеть, урчать ему в шею и разводить всякие прочие нежности, потому что сомнительная затея покопаться в чужом творчестве удалась и себя оправдала. – Нужно доработать кое-что немного, и получится вообще зашибись. Где ты раньше был?..
- Раньше я боялся лезть не в своё дело. Но, видимо, понахватался от тебя наглости.
- Кто ж знал, что она передаётся половым путём.
- Чего так сразу половым? Может, воздушно-капельным!..
Ёнгук садится на стол и смотрит на Ёсопа так задумчиво, как только ему позволяют воспитание и образование. То есть очень-очень.
- Сейчас, - говорит он. – Мы пойдём в комнату. И займёмся сумасшедшим, безудержным, диким сексом, так что все соседи охренеют и прибегут к нам ломиться в двери, чтобы мы вели себя потише. А потом ты скажешь мне, чего хочешь за дописанный текст, и я обещаю исполнить любое твоё желание – в пределах разумного, естественно.
Это всё ещё смущает, но Ёсоп уже привык к подобному, поэтому если и краснеет, то не так сильно, как раньше. И даже хихикает тихонько себе под нос. Он уже знает, что попросит, и знает, что Ёнгуку это по силам.

И закрыв глаза я всё ещё вижу
Свет нашей любви, пылающий ярко…
Наше время на двоих
хранится в памяти моей.
До последних дней я буду помнить…
И обещание нам быть вместе навечно
Сохраню я навсегда – мне уже не может быть больней.
Я всё помню.*

Ёнгук сам не понимает, когда успел запомнить эти строчки. Он не может уснуть, а слова вертятся у него в голове, пропеваемые раз за разом тихим голосом Ёсопа. Что-то сломалось в Ёнгуке в очередной раз после этого вечера – звонко хрустнуло и не собирается срастаться, царапает острыми гранями. Тяжело дышать и тяжело жить, и дело вовсе не в том, что Ёсоп спит, практически распластавшись на его груди.
Это изнутри.
«Может, проблема в том, что ты не совсем понимаешь, о чём пишешь? Или не хочешь понимать, блокируешь в себе – осознанно или неосознанно», - сказал он однажды такие правильные слова. Как будто знал то, что творится в голове Ёнгука, знал или догадывался. А может, просто попал в точку собственным примером.
Ответ оказался так прост.
- Ян Ёсоп, - задумчиво гудит Ёнгук, поглаживая его по волосам. – Мелкая ты хитрожопая фигня… Хватит делать вид, что спишь.
- Хорош обзываться уже, - бубнит тот, в отместку больно вгрызаясь в выпирающую косточку ключицы.
- Я люблю тебя.
Ёсоп немного отстраняется и снова устраивает голову у него на груди. Его дыхание становится прерывистым и неспокойным, он ёрзает неловко, будто не может лечь удобно как раньше. До этих слов. Ёнгук ждёт, когда он скажет хоть что-нибудь, но ему даже не очень важен ответ.
Самое главное, что он сам понял, принял и… Как же стало легко сразу.
- Я могу загадать желание? – наконец, спрашивает Ёсоп напряжённо. – Ты обещал, что исполнишь.
- Конечно, - Ёнгук кивает, и Ёсоп резко садится на футоне. Вздыхает, чешет скулу и снова вздыхает. Как будто неуверен в том, что делает, но как раз неуверенности с его стороны и не чувствуется.
И в голосе, когда он начинает говорить, её нет совсем. Ни сомнений, ни колебаний, ни малейшего следа их:
- Давай закончим нашу игру на несколько дней раньше.
***
В день отъезда февралю почему-то начинает казаться, что он – март. Ёсоп стоит рядом с подъездом без шапки, рюкзак на плече, и ждёт, когда отец со своими сумками спустится до подземной парковки, а потом подъедет забрать его. Ерошит лениво волосы и зевает – утром он почти ничего не соображает, сбил себе режим ко всем чертям.
Основной багаж и кое-какую мебель отправили в Ичхон уже несколько дней назад – наняли машину, чтобы не мучиться, - так что сегодня относительно налегке. Вчера он попрощался с Ёнхаком и Таоном, как следует повеселился в торговом центре со знакомыми ребятами, которым оказалось не совсем плевать на то, что Ёсоп уезжает в неизвестные дали.
Когда всю жизнь живёшь в столице, любой пригород кажется дремучей деревней, из которой никак не вырваться. Ёсоп же, ища во всём положительные стороны, думает, что каких-то полчаса-час на электричке до города пережить не составит никакого труда.
- Кажется, я не опоздал.
Поперхнуться воздухом прямо посреди зевка определённо было не лучшей идеей Ёсопа – он закашливается и сгибается пополам. В рюкзаке что-то с шумом перекатывается с места на место. Когда он, всё в том же согнутом состоянии, вытирает выступившие слёзы, на уровне его глаз оказывается тяжёлая пряжка широкого ёнгукова ремня. С британским флагом.
Он снова разгуливает в одном свитере, и Ёсопу очень хочется хоть раз как следует ему за это врезать.
- Привет, - Ёнгук коротко салютует ему в знак приветствия и улыбается, как ни в чём не бывало.
- Я тебе всё уже сказал, разве нет? – бурчит Ёсоп, выпрямляясь и поправляя куртку. От неожиданности и неловкости он не знает даже, куда смотреть.
- Ты мне нихуя не сказал, - тут же следует бодрый ответ – пожалуй, слишком даже бодрый. – Может, это я конечно нихуя не понял, но прийти тебя проводить ты мне точно не запрещал. Да и против того, чтобы остаться хорошими друзьями, тоже ничего сказано не было.
Когда Ёсоп просил его прекратить всё это, у него не могло возникнуть и мысли, что Ёнгук вытворит нечто подобное. Что он ещё захочет его увидеть, захочет прийти и не будет при этом злиться, кричать, пытаться выяснить отношения… Он ведь даже не позвонил ни разу за эти три последних дня, в которые их больше не связывало ничего.
Кроме написанного зелёной ручкой куплета и трёх самых идиотских в этом мире слов, ложащихся тяжким грузом на плечи как того, кто их произносит, так и того, к кому они обращены.
- Мне ненадолго нужен твой телефон. Перекинуть кое-что, - Ёнгук крутит в руках свой мобильный, игнорируя пытающийся прожечь его насквозь взгляд. – Много времени не займёт, не переживай.
Ёсоп колеблется, но в итоге всё же протягивает ему серебристый «Самсунг» без каких-либо опознавательных знаков. Его обошла мода заклеивать телефоны всевозможными наклейками или украшать брелками.
- Ага, спасибо.
Ёнгук полностью погружается в процесс передачи загадочного файла и задумчиво пожёвывает нижнюю губу, не отрывая взгляда от синей полоски загрузки. Ёсоп догадывается, что там, и не уверен, что должен чувствовать по этому поводу.
- Прости, на вокал пришлось взять другого парня, раз ты отказался, - говорит Ёнгук, обращаясь к телефонам. – Если честно, я даже не помню, как его зовут. И не уверен, что знаю, как он выглядит. Мы записывались по отдельности. Мне не особенно нравится, как получилось, но это демо-версия. Самый лучший вариант из всех возможных.
«Файл I remember.mp3 успешно передан», - читает Ёсоп надпись на экране мобильного. Как будто телефон сам гордится этим фактом и просит похвалы.
Ну дожили. Давайте начнём разбираться в тонкой психологии сотовых телефонов.
- В общем-то, это всё, - выражение лица Ёнгука не изменилось ни на йоту за всё время их «разговора». От этого немного не по себе. – Можешь звонить мне в любое время дня и ночи, смс-ки писать – номер у тебя есть, менять его я не планирую. Будешь в городе и захочешь увидеться – я с радостью. Счастливого пути.
Он разворачивается, чтобы уйти, и Ёсопа накрывает волна паники. Он за всё это время не произнёс ни слова – у него в горле какой-то ужасный ком, который не даёт звукам выходить наружу. Это неправильно. Неправильно вот так разойтись.
Хватая Ёнгука за рукав свитера, Ёсоп понимает, что именно поэтому не хотел с ним больше видеться перед отъездом. Он боится, что просто не сможет отпустить.
- Я обязательно буду тебе звонить, слышишь, - получается как-то жалко, несуразно и очень не в тему, но Ёнгук останавливается, оборачивается, и наконец-то на его лице улыбка настоящая. Такая, какой Ёсоп привык её видеть.
Его объятия ничуть не изменились – конечно, прошло ведь всего три дня, а не какая-нибудь вечность, - они такие же надёжные и тёплые. Кажется, что обнимаешь плюшевого медведя. И это нормально, что прямо посреди улицы, плевать, даже если кто-то увидит. Ёсоп так бы и стоял всю жизнь.
Но жизнь заканчивается неожиданно скоро, когда Ёнгук отстраняется, мягко потрепав его по волосам. Ёсоп выныривает в реальность и видит остановившийся рядом с обочиной отцовский «Мерседес».
- Тебе пора. Пусть у тебя всё будет хорошо.
Да.
У тебя тоже.
Пусть.
Пожалуйста.
Всегда.
Закрывая за собой дверцу автомобиля, он ненавидит себя за то, что не смог сдержать слёз – он не плачет, нет, но достаточно и того, что влага выступила в уголках глаз. Ёсоп складывается на заднем сидении, мысленно благодаря отца за то, что тот как всегда не задаёт вопросов, и всовывает в уши капельки наушников.
Ему предстоит долгая дорога.

Ёнгука лихорадит, хотя он категорически отказывается это признавать. Так хреново не бывало уже давно – как только машина скрывается за ближайшим поворотом, он медленно стекает на ступеньки крыльца и закрывает лицо ладонями. Сейчас. Он только совсем немного посидит, встанет и пойдёт домой. Ещё многое нужно сделать, а после обеда – на работу ещё.
Вот буквально пару минут и…
- Привет. Ты живой? Приве-е-ет… Слушай, как думаешь, когда наконец он нас услышит? Или увидит…
Звук незнакомого голоса появляется как будто из ниоткуда и усиливается по мере произнесения фразы, как будто кто-то постепенно прибавляет громкость на телевизоре. Ёнгук морщится – голова тяжёлая и, по ощущениям, квадратная.
- Ю Йехянги, имей хоть немного терпения, - вмешивается второй голос, на этот раз – реальный дальше некуда. Ёнгук вскидывает голову, недовольный тем, что кто-то так нагло вторгся в его личное пространство. Настроение у него отвратительное, поэтому он весьма не против даже помахать кулаками.
- Я уже минут пятнадцать имею это чёртово терпение… О! Смотри, он нас видит. Ты же нас видишь? – внешность первого оказывается для Ёнгука совершеннейшим сюрпризом, потому что обладатель такого весьма низкого голоса должен выглядеть внушительнее и больше. По крайней мере, у него точно не должно быть лица пятнадцатилетнего подростка и такого же восторженного взгляда.
Везёт Ёнгуку на таких, ох везёт.
- Кажется, действительно видит, - второй – вот с ним всё как раз в порядке в плане соотнесения голоса и внешнего вида – солидно кивает, будто его мнение действительно сейчас кого-то интересует. Йехянги его кажется даже не слушает – занимается разглядыванием Ёнгука со всех сторон, правда не рискует подходить ближе, чем на два шага.
- Привет! Я Кимчхи, - Йехянги остаётся доволен увиденным и активно машет ему рукой. – А этот мрачный тип – Хоик.
Ёнгук ничего мрачного в Хоике не замечает – кроме, разве что, цветовой гаммы его одежды. Улыбается же он весьма добродушно и приветливо, но по сравнению с Йехянги – конечно, куда ему… Этот прямо чуть не светится.
- Я не в настроении заводить новые знакомства, - вздыхает Ёнгук, с удивлением отмечая, что раздражение куда-то отступило. Если бы приступ дурноты прошёл так же легко, было бы вообще замечательно.
- Боюсь, у тебя нет выбора, - Хоик качает головой и присаживается перед ним на корточки, с любопытством заглядывая в лицо. Ёнгук собирается было возмутиться, какого хрена и почему это вообще, но так и застывает с открытым ртом.
Это что.
Это что, блядь, у них обоих за спинами.
Чувствуя себя распоследним наркоманом на стадии ломки, Ёнгук трясущейся рукой тянется к Хоику – тот слегка отстраняется, но быстро соображает, что никто не собирается его бить или хватать за волосы, и чуть расправляет крыло, поворачиваясь боком.
Крыло, мать твою четырежды за ногу.
Пальцы Ёнгука касаются тёмно-бурого пера.
Какие реальные нынче глюки…
- Да, вот в общем-то поэтому его и нет, - Хоик кивает, немного неловко почёсывая кончик носа. – Раз ты их видишь, да ещё и можешь прикоснуться… Назад уже некуда.
- Так нечестно, почему он твои крылья трогает! – Кимчхи капризно топает ногой и засовывает руки в карманы куртки, надувая щёки. Наверное это было бы умилительно или даже смешно, если бы земля не решила вдруг уйти у Ёнгука из-под… хотелось бы сказать ног, но он сидит, поэтому – из-под задницы. – Ой, Хоик!..
Ёнгук впервые в своей жизни падает в обморок.

В светло-бежевом салоне отцовского «Мерседеса» Ян Ёсоп роняет телефон из ослабевшей руки на пол и утыкается лбом в спинку переднего сидения, теряя сознание.
***
Следующие полтора месяца для Ёнгука – это постоянная дымка, зыбкая и ненадёжная. Земля так и не вернулась к нему, оставив без опоры. Ему постоянно кажется, что он пытается перейти бесконечное болото – оступается, перепрыгивая с кочки на кочку, проваливается то по щиколотку, а то и по пояс, старается снова выбраться…
Впрочем, не очень старается.
У него не осталось ничего, совершенно. Музыка, тексты, Кёнук, друзья и знакомые… Всё это кануло в Лету вместе с именем, с частью его сердца и души, частью его самого. Ему некуда вернуться, он абсолютно свободен – от всего, от всех предыдущих привязанностей и обязательств, - но в то же время и заперт в клетку. Замкнутый круг собственного прошлого, о котором всегда думал, что оно не важно и не играет совершенно никакой роли, но которое вдруг приобрело такое огромное значение, стоило только его потерять.
Он бы и рад забыться алкогольным дурманом, но у него нет денег. И нет сил жить.
Говорят, ему повезло – переродиться так легко, что даже сам ничего не заметил.
Ну, может быть. Спина болит постоянно. Так же постоянно, как вертится возле него Кимчхи, пытаясь растрясти хоть немного, как молчаливо заботится Хоик. Даже Чханмин, на первых порах постоянно отпускающий язвительные замечания, и тот переживает – Ёнгук не замечает, зато это очевидно другим.
Этих других очень много, Ёнгук не запоминает лиц, только откладываются в голове бесконечные имена. Те-то там-то, те-то – в другом месте, а все они – одна большая и дружная пернатая семейка. Цирк уродов, вот как это называется.
Ёсоп не берёт трубку. Когда-то целый миллион жизней назад он говорил, что старается не отвечать на незнакомые номера. Если бы Ёнгук мог нормально управляться с собственным слишком тяжёлым, слишком непослушным и слишком закаменевшим телом, он обязательно сломал бы что-нибудь. Или кого-нибудь. Однажды он слишком сильно сжимает руку зачем-то сунувшегося к нему Кимчхи – так, что тот белеет, становясь цветом как его волосы. Кажется, даже что-то хрустит.
После этого Кимчхи сторонится его несколько дней.

Это продолжается. Продолжается. Продолжается. И продолжается целую вечность.

Сидя на подоконнике так, чтобы ноги свешивались на улицу, Ёнгук вертит в руках запечатанную пачку только что принесённых ему сигарет. Седьмой этаж это хорошо, это тебе не второй, где окна выходят на соседние новостройки и помойки возле них. Да и Йонсангу – не Чуннангу, как-то так.
Курить не хочется, зря он Йехянги попросил по дороге с работы зайти в магазин. Но тот, кажется, был рад, что Ёнгук попросил хоть что-нибудь, кроме щедрой парцайки цианистого калия.
Набирая заученный наизусть номер телефона, Ёнгук ни на что особенно не надеется, но у него уже давно созрела мысль, что именно он хочет сказать, если вдруг повезёт.
Ну, наудачу.

Три коротких гудка – и с той стороны снимают трубку. Тишина, только дыхание слышно – чуть хриплое, как от долгого бега или с трудом сдерживаемых эмоций. Гнева, смеха, может быть, и вовсе слёз.
- Я знаю, Ёсоп, ты меня не помнишь, - он не удивляется. Когда ничего не ждёшь, вряд ли что-то может тебя удивить. – Но слушай… Меня зовут Ёнгук. Мы раньше были знакомы, но потом случилась такая фигня… Это из разряда необъяснимого и невероятного. Можешь верить, можешь нет. Но я хотел сказать – было бы обидно так всё потерять. Давай попробуем снова познакомиться? Это ведь несложно. Я знаю, как тебя зовут, ты теперь знаешь, как зовут меня. Я знаю, тебе нравится музыка, у тебя на телефоне где-то есть демо-версия одного трека, который скоро будет петь с экранов телевизоров какая-нибудь модная группа. Всё, что я сейчас несу – это бред сумасшедшего, но я блядски по тебе соскучился.
Он замолкает, пытаясь понять, сказал ли то, что хотел, или потерялся в словах. Ёнгук не уверен уже ни в чём, его мир перевёрнут с ног на голову и вывернут наизнанку, он плачет и кровоточит.

И разбивается в мелкие осколки, когда голос трубке оживает. Дрожащий, сломленный и подавленный, он начинает шептать:
- И закрыв глаза я всё ещё вижу свет нашей любви, пылающий ярко… Наше время на двоих
хранится в памяти моей. До последних дней я буду помнить… И обещание нам быть вместе навечно Сохраню я навсегда – мне уже не может быть больней, - голос прерывается, Ёсоп судорожно вдыхает. – Я всё помню. Я. Всё. Помню, Ёнгук.

Мозаика складывается, медленно, но неотвратимо – осколки старого мира собираются в единую картинку, и Ёнгук, кажется, впервые начинает нормально дышать за все эти долгих полтора зимне-весенних месяца.
Полтора месяца от одного перерождения до другого, только рядом с Ёсопом нет никого, кто смог бы ему помочь или объяснить. Мобильник чуть не трескается от того, как сильно Ёнгук стискивает его в руке.
- Скажи, где ты. Я приеду. Примчусь так быстро, как только смогу. Я заберу тебя. Соби, чёрт подери…

- Не нужно. Я не вернусь… По крайней мере, не сейчас.
Больше Ёнгуку не удаётся вытянуть из него ни слова – он слушает сдавленные рыдания в телефонной трубке и пытается говорить, говорить и говорить, чтобы хоть как-то успокоить его и поддержать. Так много слов от него не слышал в этой новой жизни ещё никто – Йехянги сидит в кресле, подтянув колени к груди, и смотрит на него, как на восьмое чудо света, даже Чханмин заглядывает в комнату и присвистывает.
- Ожил, - довольно кивает он. – Все оживают, рано или поздно.
Разговор заканчивается тогда, когда стихает плач Ёсопа – всё ещё дрожащим, но почти спокойным голосом он говорит, что сам перезвонит позже. Что теперь всё хорошо. Намного лучше, когда знаешь, что не один.

Впервые за полтора месяца проклятая дымка отступает. Кажется, болото всё же закончилось, и он снова ступил на твёрдую землю.
Теперь всё хорошо.

__________________
* собственный, очень-очень вольный перевод I remember сами знаете кого сами знаете с кем

@темы: crossover, Yoseob, midi, Fanfic, R

---

[обломов (?)]

@темы: объявления

---

[fanfic] Сигарета

[Rir-san]

Название: Сигарета
Автор:  Rir-san
Бета:  Saiyuri-chan
Персонажи: Ён Чунхен, Ян Ёсоб
Рейтинг: PG-13
Жанры: Hurt/comfort
Размер: Мини
Предупреждения: Нецензурная лексика
Статус: закончен

На просторной кухне общежития, казалось, было до безобразия холодно. Чунхен безразлично посмотрел на кожу руки, которая покрылась мелкими мурашками, и перевел взгляд на открытую пачку Marlboro. Внутри него, как черное пятно нефти на воде, расползалась пустота. Но от неё не становилось спокойней на душе. И хотелось выть от такой несправедливости.
Он взял новую сигарету и успел сделать только одну затяжку, когда к нему протянули руку и аккуратные пальцы забрали сигарету. Так ненавязчиво, что Чунхен не успел возразить даже мысленно. Он неспешно поднял глаза от гладкой поверхности стола и посмотрел вперед, где на втором стуле уже сидел Ёсоб. На нем был надет только тонкий халат, казалось, шелковый, с вышитыми на нем яркими цветами. Чунхен никогда не видел эту вещицу здесь, но мало ли что, поэтому он сразу забыл об этой мысли. Ёсоб сидел, уперев одну ногу в какую-то коробку с неизвестным содержанием, невольно показывая голую острую коленку, с которой съехала ткань халата. У него был ужасный беспорядок на голове, который почему-то казался Чунхену сейчас невероятно красивым и органичным, а на лице ещё не смытый грим, или даже нанесенный новый, потому что репер не помнил, чтобы у Ёсоба были так сильно подведены глаза подводкой. Ёсоб немного щурился, всматриваясь в Чунхена, а потом спокойно поднес ранее забранную сигарету к губам. И Чунхен думал, что у него, наверное, проблемы с головой, потому что все действия Ёсоба он видел с замедлением: как он обхватил губами желтый фильтр, затянулся, отвел сигарету в сторону и выдохнул, не переставая смотреть на Чунхена прикрытыми глазами. Мозги Чунхена ежесекундно скандировали ему только одно слово: «Пошло», и разрешали сравнивать Ёсоба только с куртизанкой. Достаточно умелой куртизанкой. У Ёсоба очень красивые длинные пальцы, и, зажатая между ними, сигарета смотрелась так невероятно естественно, что от вырисовавшейся картины не становилось противно. А должно было бы. Он сделал ещё одну затяжку и выдохнул дым прямо в лицо Чунхену. И когда пора бы было уже возмутиться, репер просто тихо выдохнул, снова опустил взгляд вниз и без каких-либо мыслей начал тупо рассматривать пачку сигарет, неспешно вертя её в руках.
Затянувшаяся тишина начинала давить на уши, окутывать невидимыми цепями всё тело. И казалось, что с каждой секундой всё труднее становилось дышать, а прочные цепи как будто тянули под воду. И Чунхен всё больше погружался на дно океана, под сотни единиц давления, и всё труднее становилось сделать даже небольшое движение.
Чунхен поднял взгляд и увидел всё также сидящего Ёсоба, который смотрел прямо на него. Он не мог понять, что именно видел во взгляде Ёсоба, но это раздражало. Просто до невозможности задевало тонкие покровы нервов, заставляя всеми силами удерживать себя, чтобы к чертям не перекинуть стоящий перед ним стол. Ёсоб, как будто не понимая, что происходило, только широко улыбнулся, прибавляя своему взгляду какую-то игривость. А Чунхену только сильнее захотелось подойти и ударить его наотмашь.
- Ну и? – раздражённо спросил Чунхен, не имея больше сил терпеть эту тишину.
- Ну и? – немного удивленно повторил Ёсоб, вопросительно двинув бровью вверх. И Чунхен отчетливо ощущал, как внутри с новой силой начинало расти раздражение.
Он посмотрел на Ёсоба ещё раз и встретил в его взгляде те слова, что больше всего не хотел видеть – «Я понимаю тебя». И так хотелось закричать, плюясь черной смолью, скопившейся за все годы его жизни где-то на уровне груди. Там ведь находится душа? И сказать, как тот заблуждался. Но Чунхен молчал, отводя взгляд куда-то в сторону. Поэтому он не видел, как веселая улыбка полностью исчезла с лица Ёсоба.
- Ты выглядишь жалко, - твердо сказал Ёсоб, ударяя словами, как хлыстом.
Ён резко посмотрел на Ёсоба. В его глазах была наигранная злоба, которая скрывала наивное раздражение, а в голове крутилось ответное: «А ты выглядишь, как шлюха». Только эти слова так и остались раздраженным вздохом.
Чунхен не видел, как губ Ёсоба снова коснулась та насмешливая улыбка. Он только услышал весело произнесенные слова: «Не сказал».
Чунхен непонимающе посмотрел в его сторону, хотя внутри безошибочно чувствовал, о чем шла речь. Ёсоб тихо хмыкнул и начал медленно произносить слово одними губами, решая, что звук был бы лишним. Он начал с буквы «ш», слабо улыбнулся между «л» и «ю», затянулся после «х» и выдохнул с дымом «а».
Чунхен опустил взгляд вниз, пытаясь скрыть банальный стыд в глазах. Он понимал, что только что, хоть и не вслух, но прировнял своего друга к числу людей, которых сам считал одними из самых грязных на этой земле. Ему никогда не было так стыдно, как сейчас. И самым завершающим ударом по его совести было понимание, что он не знал, почему всё так произошло. Он не понимал своих действий, и все попытки разобраться в них заканчивались глухим вопросом «Почему?» и нарастающей головной болью.
Чунхен всё смотрел вниз, на свои дрожащие пальцы. И он снова не увидел, как человек напротив сменил усмешку на слабую улыбку, которая не излучала невидимые лучи великой радости, но была одной из тех немногих настоящих искренних улыбок. Ёсоб смотрел прямо на Чунхена, и в его глазах совершенно не было обиды, лишь теплая любовь – та, которой любили только родных людей.
Ёсоб подождал ещё несколько секунд и неспешно проговорил:
- Курить одному в темной кухне совсем не круто.
Чунхен растерянным взглядом посмотрел на своего друга, и увидел в глазах напротив, что его всё-таки простили. И вроде бы стало немножечко легче дышать. Он слабо улыбнулся, отводя взгляд немного в сторону, но вместо того, чтобы сказать простое «Спасибо», Чунхен задал кучу вопросов начинающихся с «почему»: «Почему я до сих пор занимаюсь этим? Почему рэп? Почему музыка?».
Ёсоб сначала внимательно слушал, но потом на очередном «почему» просто перебил Чунхена:
- Почему ты продолжаешь вдыхать?
Чунхен на секунду полностью растерялся. А потом, смотря на Ёсоба широко открытыми глазами, с неуверенностью маленького ребенка ответил:
- Потому что я умру?
Ёсоб только коротко кивнул, как бы говоря: «Это же само собой понятно, не так ли?». Он на секунду оторвал взгляд от Чунхена, чтобы неспешно потушить сигарету в пепельнице стоящей на середине стола. А потом, поднимаясь из-за стола, снова улыбнулся так же искренне, как пару минут назад.
Чунхен не знал всё ли он правильно понял, но его губы сами расплылись в счастливой улыбке и с них сорвалось тихое: «Спасибо», а на душе стало снова спокойно.

@темы: Yoseob, Junhyung, vignette, Fanfic, PG-13

---

[Реклама] с разрешения администрации

[BtoBoys]

Приглашаем в сообщество, посвященное группе BtoB - Born to Beat
Группа дебютировала 22 Марта 2012 под лейблом Cube Entertainment и состоит из семи талантливых парней.
Это сообщество создано с единственной целью - чтобы как можно больше людей узнало о замечательной группе BtoB.
Здесь всегда рады новым участникам и гостям ~

---

[fanfic] Зови меня оппа

[Kwon]

Название: Зови меня оппа
Автор:  Kwon
Бета:  neks
Баннер:  Kara
Категория: слэш
Пэйринг/Персонажи: Юн Дуджун / Сон Донун, упоминается Ли Чансон (Ли Джун) / Бан Чорён (Мир) (MBLAQ)
Жанр: юмор
Рейтинг: NC-17 + kink (kink - подглядывание, кроссдрессинг)
Количество слов: ~4180
Краткое содержание: Дуджун всегда хотел быть хорошим лидером, а Донун - помыться в одиночестве.
Примечание: Написано на ФБ-2012

Баннер кликабелен)

— Оп… оп… оппа каннам стайл, — напевал Донун, пытаясь найти в шкафу чистые пижамные штаны. Он еще не знал, что Ёсоб, которого он накануне попросил убрать в шкаф стопку постиранной и только что отглаженной одежды, умудрился пролить на нее колу Чунхёна.
— Хён, — позвал Донун после того, как перевернул весь шкаф вверх дном. — А где мои штаны?
Ёсоб, который валялся на кровати и залипал в айпаде, резко сделал вид, что спит. Донун нахмурился.
— Хён… где мои штаны?
— В стирке, — как можно беззаботней и невинней улыбнулся Ёсоб, отложил айпад и попытался просочиться к двери. Донун перегородил ему дорогу.
– Так… в стирке… отлично… и что мне надевать? Нет, даже не думай, я не буду спать голым!
— Ну… надень мои? — любезно предложил Ёсоб и, прежде чем Донун успел напомнить про не самую маленькую разницу в росте и длине ног, уже полез в шкаф. Извлек Ёсоб оттуда две пары. Одну истошно розовую в поросятах, вторую — истошно салатовую в забавные кочанчики капусты с глазками. — Больше ничего чистого нет, извини.
Донун схватил штаны с кочанчиками, проворчал что-то под нос про то, что конечно-конечно, фанатки подарили и, в прямом смысле слова, поскакал в сторону ванной, снова начав напевать прицепившуюся намертво песню. — Оп… оп… оппа каннам стайл!
Дуджун, сидевший в гостиной, проследил взглядом за этими перемещениями, тяжело вздохнул, посмотрел, что делают остальные, перевернул страницу книги, подумал о том, как несправедлив этот мир и что завтра нужно купить днем что-нибудь от похмелья, снова тяжело вздохнул и, наконец, встал. Книгу он закрыл с громким хлопком.
Из ванной доносилось жизнерадостное: "Эээээй, секси лээээди!", а защелка на двери была сорвана уже год. Дуджун еще немного для порядка помедлил, увещевая себя, что так нельзя, это не педагогично, не по-товарищески и вообще "фу таким быть". Но в итоге все равно слегка надавил на дверь ванной, приоткрывая ее и заглядывая внутрь.
Абсолютно голый Донун мыл волосы, отплевывался от попадающей в рот пены и продолжал петь. Говоря по правде, он достал уже всех, потому как пел злосчастный "Каннам стайл" не затыкаясь несколько дней кряду.
Дуджун несколько раз глубоко вдохнул, убедился, что в коридоре никого нет, и накрыл ладонью свой пах. Он не первый раз наблюдал за Донуном и знал, что последует дальше.
Смыв с волос пену, Донун схватил гель для душа и быстрыми движениями начал намыливаться, не прекращая петь. Дуджун задержал дыхание. Но и в этот раз Донун не изменил своим привычкам — прежде, чем смывать пену, он обхватил ладонью свой член и медленно и как бы неохотно начал водить по нему ладонью.
Дуджун сглотнул, с жадностью на это смотря, и запустил руку в свои штаны, лаская себя не в пример энергичнее. Трахнуть Донуна он мечтал, наверное, с тех самых пор, как они познакомились. Но это было неправильно с точки зрения лидера группы или друга, или хёна, или вообще с любой точки зрения. Подсматривать и дрочить, конечно, тоже не слишком хорошо, но на это Дуджун смог договориться со своей совестью.
Донун прикрыл глаза и медленно выдохнул, ускоряя движения ладони. Дуджун прикусил губу, плотнее сжал пальцы на головке своего члена и кончил, сильнее наваливаясь на дверь. Та не выдержала и распахнулась, и Дуджун с грохотом рухнул на пол, потеряв опору. Донун заорал с перепугу и даже забыл прикрыться.
Уже через пару секунд в дверном проеме маячили остальные участники группы.
— Вы бы так быстро прибегали, когда надо чего… — заворчал Дуджун, садясь на полу и подгибая под себя ноги. — Кыш отсюда, все нормально!
— Нормально? Точно? — Чунхён, наклонив голову, смотрел на покачивающийся все еще возбужденный член Донуна, до которого только под этим взглядом дошло, в каком виде он предстал взглядам одногруппников. Он издал непонятный звук и прикрылся ладонями. Чунхён же продолжил мысль. — Хён, а ты здесь останешься?
— Да как же вы меня все достали! - вдруг заорал Донун, понимая, что еще долго никто не покинет ванную. — Неужели я так много прошу?! Просто помыться, помыться, мать вашу так, в одиночестве! Без того, что сюда вламываются почистить зубы, — Донун покосился на Киквана. —Поссать, — следующий взгляд предназначался Чунхёну. — За тоником, полотенцем, забытым плеером, ватой, расческой… И подрочить! — наконец закончил он, глядя в упор на все еще сидящего на полу Дуджуна.
Через пару секунд в ванной они остались вдвоем. Уходя, Чунхён даже дверь закрыл, тихо буркнув:
— Вот не думал, что это такая большая проблема… что мне теперь, мучиться и терпеть каждый раз?..
Дуджун вздохнул и перебрался на унитаз, сев на его закрытую крышку.
— Извини… — он упорно смотрел в сторону и настолько увлекся чтением морали самому себе, что не сразу среагировал на Донуна. — Прости, что?..
— Я говорю, что прощение надо еще заслужить.
— Как?.. Донун, я прослежу, чтобы теперь тебя никто не беспокоил, когда ты уходишь в ванную… и замок починю, — не без грусти предложил Дуджун. — Завтра же!
- Обещаешь?
Дуджун покивал, тоскливо вздохнул и поднялся.
— Ну… я пойду?
— Иди, — почему-то тоже тоскливо вздохнул Донун. Который, на самом деле, уже отчаялся. Клинья к Дуджуну он подбивал с самого знакомства. Строил глазки, провоцировал, лез с обнимашками и под одеяло. Но сделать что-то еще не позволяла природная скромность. А Дуджун… Дуджун очень хотел быть хорошим лидером.

Починить защелку Дуджун не успел. Весь день они проторчали на ЭмТиВи, записывая какое-то идиотское шоу, а вечером дружно направились в общагу группы Эмблэк. Купить что-нибудь от похмелья Дуджун тоже забыл.
— Так вот, Дуджун, ты все делаешь неправильно, — вещал далекий от трезвости Чорён, привычно потеряв вежливое обращение. — Когда я понял, что жизнь мне не мила без Чансона, я просто взял и залез в его кровать.
— А Санхён?
— А Санхён там уже был, — пожал плечами Чорён, опрокинул в себя стакан пива с соджу и потянулся за бутылками.
— И они были не против? - Дуджун протянул ему свой пустой стакан, стараясь незаметно косится на Донуна, который в обнимку с упомянутым Санхёном распевал "Оппа каннам стайл". Оба то и дело пытались завалиться с дивана на пол.
— Как можно быть против меня? - искренне удивился Чорён и протянул Дуджуну полный стакан. — Я мечта любого. Само совершенство! И вообще, — он вдруг надулся, — после того как Чансон в эфире сообщил про родинку у меня на заднице, он должен на мне жениться. Откуда он вообще про нее знал, мы тогда еще не спали!
— И как оно? Трахаться втроем? Неужели так круто?
Чорён помолчал, покусал губу, а потом наклонился к уху Дуджуна и драматичным шепотом признался:
— Честно говоря, мне не очень. У нас тут драма вообще! — чуть не завалившись на Дуджуна, Чорён сел и обиженно надул губы. — Мы с Санхёном не можем определить очередность. Просто не только меня не прет трахаться втроем, Санхёну тоже не круто. Мы друг друга-то не хотим. А Чансон, по-моему, скоро затрахается насмерть, так что мы решили, что просто составим расписание кто и когда с ним.
— А Чансон хоть в курсе? — Дуджун закашлялся, подавившись алкоголем. От таких откровений Чорёна становилось как-то не по себе.
— А зачем ему? Еще расстроится, Чансон такой, — Чорён покачал головой и тут же прикусил язык. Чансон, не твердо стоящий на ногах, сел на пол.
— Дуджунаааа, — протянул он, откидывая голову на колени Чорёна. — Ты почему макну свою обижаешь? Он там на тебя жалуется.
— И чем же я его обидел? — Дуджун вздохнул, снова покосившись на Донуна, который в этот момент косился на него. В итоге Дуджун вздрогнул и пролил на себя половину стакана, резко отвернувшись.
— А я не слышал, он Санхёну жалуется. А Санхён, наверное, жалуется на Сынхо. Встретились два одиночества, — Чансон пьяно хихикнул, подставляя голову рукам Чорёна, который уже зарылся пальцами в его волосы.
— Ребят, вы что, правда, втроем трахаетесь? — Дуджун допил остатки алкоголя в стакане.
— Чего?! — Чансон резко выпрямился. — Какие еще на хрен втроем?! Чорён, ты опять за свое?
Чорён виновато улыбнулся и попытался сбежать. Чансон поймал его за ногу и дернул на себя так сильно, что Чорён грохнулся на пол с громким бум.
— Хёёён, не убивай меня! Я больше не буду! — заорал он во всю глотку, так что на них обернулись все. Чансон под столькими взглядами заметно смутился и ослабил хватку, чем Чорён и воспользовался, быстро улепетывая на безопасное расстояние.
— Вот срань маленькая, - вздохнул Чансон и перебрался на кресло, с которого сбежал Чорён. — Вот стукнуло ему в голову что-то… Ну вот скажи мне, на кой хрен нам третий человек в постели? И я вот не знаю… А он всем рассказывает постоянно, как напьется. Фантазия сексуальная у него что ли такая?
Дуджун молча протянул Чансону выпить. Он не был уверен, какие именно эмоции вызывает такой вывод у Чансона, но сам бы ни разу не обрадовался, если бы узнал, что Донун хочет кого-то кроме него.

И совсем Дуджун не обрадовался, когда Санхён уволок Донуна спать к себе в комнату, а сам Дуджун остался спать в гостиной. Тем более, что у него под боком крутился Ёсоб и требовал внимания.
— Ну, хёёёён, ну не спи!!! Потом поспишь! Я вот совсем не хочу спать! А еще... еще... ты меня игнорируешь, вот! Совсем не обращаешь на меня внимания! — Ёсоб прижался к боку Дуджуна и положил щеку ему на грудь. — А почему ты подглядываешь за Донуном? И не дергайся ты так, мы давно про это знаем, просто молчали. Он тебе нравится, да? А мне вот кажется, что ты нравишься ему. Хотя... я вот сегодня подумал, что тебе на самом деле Чорён нравится, ты так мило с ним болтал... Но там без вариантов, учти. У него Чансон головного мозга, — Ёсоб хихикнул, вообще не обращая внимания на то, что Дуджун ему не отвечает. — Слушай, а хочешь я сейчас уволоку куда-нибудь Донуна, ты к Санхёну спокойно подкатишь? Или тебе Донун нравится? Я запутался...
Дуджун вздохнул. Пьяный Ёсоб тарахтел как телевизор, а смысл в его словах искать было совершенно глупо. Но зато пьяного Ёсоба можно было использовать. Воспользовавшись паузой в бесконечном монологе, Дуджун решительно произнес:
- Знаешь, Ёсоб, я подумал и решил, что ты прав. Давай, быстренько чеши в комнату Санхёна, выпроваживай оттуда Донуна и добивайся свою любовь. А то его еще уведут, прям у тебя из-под носа.
— Чего? - Ёсоб даже сел, решив, что может быть так информация усвоится лучше. — Мне? Санхён?
— Ну да, тебе-тебе, не мне же, — Дуджун сохранял абсолютное спокойствие, хотя внутри все скручивало от мысли, что если его план удастся, то рядом вот-вот окажется Донун. — Не тушуйся, ты же обаяшка, наверняка он тоже на тебя заглядывается.
Ёсоб молчал и глупо хлопал ресницами. Его пьяный разум пытался соотнести смысл услышанных слов с теми знаниями, что были в голове. В итоге он сошелся на том, что раз лидер говорит так, значит все так. А ему просто спьяну что-то не то кажется. Так что Ёсоб поднялся, бормоча под нос что-то невнятное и пошатался в сторону комнаты Санхёна.
Через минуту послышался невнятный гул голосов, а еще через две в гостиную вывалился лохматый Донун. В отвратительно салатовой пижамке с кочанчиками. Штаны ему были коротки настолько, что заканчивались чуть ниже колена. Он так трогательно тер глаз кулаком, мило тащил за собой по полу подушку и зевал так несчастно, что Дуджун почувствовал себя последней сволочью. Он подвинулся на диване.
— Ложись, пусть они там...
— Не знал, что Ёсоб по мальчикам, —Донун устроился на диване. По мнению Дуджуна слишком далеко, но найти в себе сил, чтобы его придвинуть силой, он не смог.
— Да он, в общем-то, тоже не знал.
Чувствуя на себе удивленный взгляд Донуна, Дуджун улыбнулся.
— Он просто пьян. Спи.
Но стоило только закрыть глаза, как из комнаты Чансона послышался сдавленный стон Чорёна. Потом еще один. И еще. Дуджун поджал губы и хлопнул себя по лицу ладонью.
— Нет, ну, вот потерпеть они не могли, а?
Донун нервно хихикнул.
— Надеюсь, Санхён с Ёсобом не устроят такое же? Хотя... не, не должны.
Дуджун вздохнул. Ему самому чертовски хотелось устроить такое же. Желательно с Донуном, желательно прямо сейчас. Но он был лидером и... он просто был лидером. Так что тихо проговорил, переворачиваясь спиной к Донуну.
—Я починю защелку завтра.

Защелку Дуджун починил, но уже утром обнаружил, что кто-то его снова сорвал.
— Итак, кто это сделал? — спросил строгим голосом Дуджун, вышагивая перед сидящей на диване группой.
Ёсоб смотрел в сторону и дулся. Он никак не мог простить Дуджуну, что из-за его неудачной шутки он целовался с Санхёном. На аргументы Дуджуна, что он просто отправил его в комнату, а совсем не заставлял целоваться, Ёсоб дулся еще сильнее. Чунхён предложил вариант, что Ёсобу и правда нравится Санхён, за что тут же получил в голову подушкой, упал с кровати и расквасил нос. Так что теперь он тоже дулся и ни с кем не разговаривал, прижимая к носу пакетик со льдом.
— Ну? Нас здесь всего шестеро и виновного мы все равно найдем! — Дуджун остановился и упер руки в бока.
— Это садовник.
— Что?
— Садовник, говорю, —- улыбнулся Кикван. — Всегда он виноват.
— Нет, всегда виноват дворецкий, — поправил его Хёнсын. Дуджун выругался себе под нос.
— Давайте размышлять логически. Я и Донун отпадаем. Я сам прилепил этот шпингалет, а Донун его собственно и хотел, — Дуджун скрестил на груди руки.
— Я его пальцем не трогал, — прогнусавил Чунхён, убирая от в конец замерзшего носа мешок с водой, которая когда-то была льдом.
— Подтверждаю! — Кикван закивал. — Я когда вечером пошел в душ, этот, - он указал пальцем на Чунхёна, — там... ну... ну, короче, он дверь не закрывает.
— А ты Кикван? — Дуджун наклонил голову.
— А я чего? Я не эксгибиционист, это раз. А во-вторых, у меня теперь такая моральная травма, что я в принципе ванную нашу боюсь.
Чунхён что-то прогнусавил себе под нос.
—- Ёсоб? Хёнсын? Кто-то из вас значит, — Дуджун задумчиво прикусил губу. —- Не, не складывается. Ёсоб слишком сильно дуется, а Хёнсын как всегда не с нами. Ну и кто это сделал, я спрашиваю?
— А так уж важно? - Донун фыркнул. — Сорвали и сорвали. Вот вчера он был, и что? Ко мне постучались все! И все требовали, чтобы я быстрее выходил! Это еще хуже, вообще не расслабишься!
— Я не стучался, — вздохнул Дуджун, представляя в красках, как бы это выглядело.
"Донун, открой мне, пожалуйста, я хочу подрочить, глядя на тебя".
Дуджун резко повел плечами, отгоняя от себя наваждение.
— В общем, я так понимаю, чинить его снова не надо? Хорошо.
Про себя же он думал о том, что этот вызов он должен принять с честью. И никогда-преникогда больше не подглядывать за Донуном. И как-то он настолько сконцентрировался на этой мысли, что, совершенно не подумав, ляпнул.
— А, Ёсоб, Санхён спрашивал, почему ты не отвечаешь на его сообщения?
Следующая подушка прилетела уже в его голову. И повезло ему меньше, чем Чунхёну ибо подушка была диванная.

— Оп… оп… оппа каннам стайл, — доносилось из другой комнаты голосом Донуна. Дуджун застонал и зарылся лицом в подушку.
— Ооо, ты пришел в себя? — Ёсоб, который судя по голосу перестал дуться, погладил его по плечу. — Слушай, прости, что я тебя так вырубил, я не хотел...
— Попроси его замолчать... — несчастно протянул Дуджун. Он любил Донуна, любил эту чертову песню, но вот сочетание— ненавидел всей душой.
— Кого? — растерянно замерев, Ёсоб прислушался. — Кто должен замолчать?
— Орымдаааун сарансырооооун, — продолжал выводить за стенкой Донун.
—- Макну нашу, кого еще. Меня уже тошнит от этой песни... — Дуджун нахмурился, смотря на растерянное лицо Ёсоба. —- Что?
— Донуна дома нет, у него вокал сейчас... И вообще кроме нас тут никого... и тихо... Хён, может врача вызвать?
— Да, какого к черту врача? — Дуджун резко сел и поморщился. Голова болела и кружилась. На затылке обнаружилась шишка. — Точно Донуна нет?
Дуджун вспомнил, как Сынхо жаловался на то, как группа чуть не довела его до психушки, когда, сговорившись, все ему доказывали, что ДжиО нет в комнате, когда тот скакал по ней в одних семейниках и розовом пеньюаре. Такой подставы от, по мнению Дуджуна, более адекватных Бист он ожидать не мог.
— Ты сейчас серьезно? Это ты не повторяешь в качестве мести шутку, про которую тебе рассказал Санхён?
Ёсоб поморщился.
— Хён, хватит. Я не знаю, о какой ты шутке и причем тут Санхён. Но в квартире, правда, никого больше нет.
— Эээээй, секси лээээди! — отлично слышимое через неплотно прикрытую дверь, говорило Дуджуну об обратном. Но он решил промолчать. Он считал, что быть объектом шуток — это самое ужасное, что может случиться.
— А ты почему здесь? — включил лидера Дуджун. — У тебя по расписанию сейчас тренажерный зал, я помню. Вот и чеши туда! Нечего тут прохлаждаться!
Ёсоб недовольно показал ему язык и поднялся.
— Между прочим, я о тебе беспокоился. Остальные тоже хотели остаться, но я их выгнал работать. Видишь, какой я молодец, а ты совсем не ценишь.
Ёсоб продолжал еще что-то говорить, но Дуджун не слышал. Он осторожно, экономными движениями поднялся на ноги и дошел до гостиной. Там и, правда, было пусто, но вот из кухни доносился голос Донуна.
— Ты молодец, Ёсоб, я тобой горжусь, без тебя бы я не справился, — не обращая внимания на то, слышит ли его собственно Ёсоб, проговорил Дуджун, медленно передвигаясь в сторону кухни. Ко всему прочему его начало тошнить, а вот песня отчетливо зазвучала из спальни.
Дуджун опустился на удачно подвернувшуюся табуретку, уставился в пространство и с ужасом представил, что случится с группой, лидер которой поехал крышей. Но больше всего ему было обидно из-за того, что он всю жизнь думал, что человек не понимает, что сошел с ума. А не деле выходило, что понимает и понимает отлично.
Он попытался заткнуть уши ладонями, включить телевизор, нацепить наушники, даже пылесос нашел и включил, но все равно ему продолжало отчетливо слышаться из соседней комнаты крайне жизнерадостное: "Оп… оп… оппа каннам стайл".
В конце концов, Дуджун совсем отчаялся, свернулся на своей кровати под одеялом и попытался придумать слова, которыми сможет объяснить дяде в белом халате, что, собственно, не так. Почему-то внутренний монолог неизменно начинался с фразы: "Здравствуйте, меня зовут Юн Дуджун, мне 23 года и я хочу, чтобы наш макнэ Сон Донун звал меня оппа". Дуджун ругался про себя, на чем свет стоит, пытался начать заново, но ничего другого просто не шло в голову.
Так что когда в спальню зашел Донун в легинсах и платье—- Дуджун даже не удивился.
— Хён, как ты?
—- Оппа, зови меня оппа, Донун… — вздохнул Дуджун и сбросил с себя одеяло, под которым было слишком жарко. Подумал и похлопал ладонью по кровати рядом с собой. — А еще лучше иди сюда.
—- Эм… хорошо… оппа, ты в порядке? — Донун откашлялся, подходя к кровати, но пока оставаясь на ногах. Нервным жестом поправил подол платья. Выглядел он растерянным и смущенным.
—- Твой оппа сошел с ума, — почему-то с улыбкой сообщил Дуджун и снова похлопал ладонью по кровати. — Иди сюда.
Он нисколько не сомневался, что этот выряженный в бабские шмотки Донун ни что иное, как плод его воображения. В конце концов, когда Донун на самом деле танцевал на сцене в таком виде, Дуджун впечатлился настолько, что менеджер посоветовал ему сходить в туалет, потому как в таком виде на глаза фанаткам показываться не стоит. Да и ширинка в штанах может банально не выдержать.
— Сошел с ума? - Донун перестал, наконец, мяться и сел рядом с Дуджуном, платье его явно нервировало. — Нет, хён… эээ… оппа, если тут кто и сошел с ума, то это однозначно я. Вот кто бы мне объяснил, на кой черт я это делаю…
—- Потому что ты моя эротическая фантазия, — передернув плечами, Дуджун повалил Донуна на кровать, придвигаясь ближе. — Платье, конечно, не фонтан, цветочки дурацкие, но вот сам факт… Да и легинсы здесь лишние.
С этими словами Дуджун приподнялся, запустил обе руки под подол платья и начал стягивать несчастные легинсы. Донун пискнул и попытался воспротивиться.
— Хён! У меня ноги небритые! И вообще, нельзя вот так сразу!
— Сколько раз повторять? Не хён, а оппа, — фыркнул Дуджун и продолжил свое занятие. То, что Донун пытался несильно отбрыкиваться, задачу внезапно облегчило, и очень быстро ненужный предмет гардероба оказался на полу. Донун вцепился в подол платья, пытаясь стянуть его как можно ниже, краснея при это до цвета спелой помидорины.
— Черт с ним с легинсами этими, но трусы-то ты с меня зачем стянул?! — возмущенно выдохнул он, а Дуджун прикусил губу, положив руку на его коленку. Он вдруг задумался, а бывают ли такие галлюцинации, что их вообще не отличить от реальности. Про слуховые и зрительные он знал, но вот тактильные?
Но галлюцинация или нет, но руку убирать совершенно не хотелось.
— Да чего я там не видел? — хмыкнул Дуджун наклоняясь вперед и нависая над Донуном, который в отличие от выступления на фанмитинге, сейчас не надел под платье футболку. Зато зачем-то нацепил лифчик, набитый не то ватой, не то носками. Спрашивать, за каким чертом это нужно, Дуджун не стал. Он и говорить ничего не стал, наклоняясь ниже и целуя Донуна. Тот такого напора видимо не ожидал, так что уперся одной рукой в грудь Дуджуна, а второй продолжал одергивать подол.
— По-по-подожди! Ну, не так быстро же, оппа!
— Почему? Хочешь изобразить приличную девочку? - Дуджун без труда преодолел неуверенное сопротивление и прижался губами к шее Донуна. — Не люблю скромниц.
А по тому, как Донун охотно отклонил голову в сторону, стало понятно, что излишняя скромность не его конек. Добравшись поцелуями до ключицы, Дуджун повел вверх по ноге Донуна ладонь. Тот вздрогнул, нервным движением попытался свести ноги вместе. Дуджун не мешал. Он приподнялся на локте и снова потянулся к губам Донуна.
Где-то на краю сознания еще билась мысль о том, что он, наверное, сейчас на самом деле целует подушку или одеяло, а может и воздух. Но мысль быстро исчезла, воображаемый Донун совершенно невозможно целовался.
Дуджун перевернулся на спину, потянул Донуна за собой, стараясь не разорвать поцелуй. Ладонями, теперь уже беспрепятственно, забираясь под подол платья и проходясь по ягодицам. Донун поежился и тихо застонал в поцелуй, садясь верхом на бедра Дуджуна. Когда он вдруг выпрямился, ускользая от поцелуя, Дуджун хмыкнул, заметив, как топорщится тонкая ткань платья в районе паха.
Донун раскраснелся и дышал уже тяжело и часто, когда Дуджун вдруг нахмурился и прекратил ласкать ладонями его ягодицы. Приоткрыв глаза, Донун хрипло позвал:
— Оппа?..
— Я вдруг понял, что у нас нет прикроватной тумбочки…
— Что? — Донун нетерпеливо облизал губы, он никак не мог взять в толк, о чем говорит Дуджун.
— Ну, тумбочки нет… А значит и смазки. Ты же ненастоящая девочка, забыл?
Донун почему-то снова вспыхнул от смущения. Но при этом очень быстро сориентировался.
— Под соседней подушкой. Бальзам для губ Киквана… в баночке… — тут же поняв, что ему удобнее достать ее самому, Донун наклонился, мазнув по щеке Дуджуна искусственно грудью.
— Баночка? - Дуджун взвесил в руке полученную емкость. — Это ведро.
Но самым главным было то, что бальзам был достаточно жирным, покрытый им палец с легкостью вошел в Донуна. Тот зажмурил один глаз. Когда Дуджун добавил второй палец - второй глаз. Не желая проверять, что же зажмурит Донун следующим, да и решив, что этого уже достаточно, Дуджун подтолкнул его чуть приподняться, спустил свои штаны, на всякий случай, размазывая еще немного бальзама на своем члене. Донун резко выдохнул, сдвинул подол платья так, чтобы он не мешал и медленно на член опустился. Дуджун зажмурился и впился пальцами в его бедра до синяков, Донун протяжно, очень тихо и очень музыкально застонал. И сразу же начал двигаться, запрокинув голову. От его коротких все более судорожных стонов, Дуджун довольно жмурился, приподнимая бедра в ритм движений, одну руку держа на талии Донуна, комкая цветастую ткань платья, а вторую запустил под подол, лаская возбужденный член.
Донун вскрикнул, совсем по-девчачьи, кончая на ладонь Дуджуна, а еще через пару движений и сам Дуджун тихо охнул, зажмуриваясь.
Когда через несколько секунд осознание реальности стало к нему возвращаться, он решил, что зря перепугался и расстроился, что сошел с ума. Это оказалось очень даже здорово.
Донун рядом никак не мог угомониться, крутился и тихо сопел.
— Эй, ты чего? — Дуджун приоткрыл один глаз и не смог сдержать смешка. Донун пытался избавиться от лифчика, не снимая платья. Помогать Дуджун не собирался, ему слишком нравилось зрелище. — Зачем ты его вообще нацепил?
— Санхён сказал, что так будет лучше. Чтоб уж наверняка, — Донун все никак не мог расстегнуть замочек. — Откуда же я знал, что от него все так чесаться будет?
— Санхён? — Дуджун приподнялся на локтях и нахмурился.
— Ну да, он. Я ему жаловался, что ты какой-то непробиваемый. Дрочить-то на меня дрочишь, а вот хоть что-то еще — уже нет. Санхён сказал, что от кого-то из наших слышал, что ты после моего выступления с Хёнсыном убежал в туалет, вот и предложил надеть платье. А вдруг? Надо ему потом спасибо сказать.
Дуджун рухнул на спину и ошалело уставился в потолок. Только теперь он понял, что не слышит никакого постороннего пения, да и в голове куда как более ясно, чем после того, как он только очухался после удара подушкой.
— Донун… мне что, это все не приглючилось?
- Еще чего не хватало, — довольно хмыкнул Донун, наконец справившись с лифчиком и закинув его подальше. Он положил голову на грудь Дуджуна и удовлетворенно вздохнул. А через минуту спросил. — Кстати, мне теперь всегда звать тебя оппа?

Через несколько дней командующий генеральной уборкой менеджер вдруг наткнулся на лифчик и женское платье в подозрительных белых пятнах.
— Тааак, и что это? - нахмурился он, брезгливо держа находку двумя пальцами.
— Шмотки, женские, — пожал плечами Хёнсын. — Хотя на самом деле это шмотки Донуна. Выступление помните?
— Он, между прочим, еще и мой бальзам для губ свистнул! — надулся Кикван, вспоминая свой ужас, когда почти непочатая баночка была обнаружена полупустой. — Не стоило проводить на нем такой эксперимент.
— Он теперь и мыться один боится, — хмуро добавил Чунхён, который раз и навсегда отучился заходить в ванную, где кто-то есть.
— Что значит боится?
— То и значит, с ним Дуджун всегда теперь ходит.
Ёсоб не обратил на разговор никакого внимания, увлеченный перепиской с Санхёном. Он тихонько напевал под нос: "Оп… оп… оппа каннам стайл".

@темы: humor, midi, Doojoon/Dongwoon, slash, NC-17, Fanfic

---

реклама

[Saelma Graffity]

дорогие Бьютиз!
мы приглашаем вас на наш новогодний фестиваль!!!
участвуйте, следите, репостите!)
нам важен каждый участник!

@темы: объявления

---

реклама [согласовано]

[kpop-AU]

Здравствуйте! Приглашаем вас принять участие в KPOP АУ-ФЕСТЕ!



размещение рекламы согласовано с администрацией

@темы: объявления

---

на правах рекламы :3

[Saelma Graffity]

приглашаем вступать в фанворксообщество чудесной группы BTOB! младшие братики, как-никак))

картинка кликабельна :3

@темы: объявления

---

фик [Death Note]

[DiSsSa]

Название:Death Note
Автор: DiSsSa
Жанр: намек на юмор
Пейринг: DooSeob
Рейтинг: детский
Размер: Мини
Дисклеймер: отказ

ДуДжун покупает тетрадь, ему плевать, что на ней изображено, в клеточку она или нет, есть ли поля…. Ему не важно, ему просто нужна тетрадь, чтобы записывать свои мысли. Главное удобство, её можно закинуть в рюкзак и не бояться, что она помнется. Парень доволен своей покупкой, и совсем не обращает внимания на надпись «Death Note» на темной кожаной обложке.
***
Есоб роется в рюкзаке ДуДжуна пытаясь найти наушники. Несколько минут поиска ничего не дают кроме злости и проклинания себя, что в последний момент закинул их к нему. Потеряв терпение, парень просто выворачивает сумку. Из неё летит всё что возможно: фантики, футболка, плеер ДуДжуна, пачка жвачки и много чего ещё. Разгребая кучу «хлама» как про себя назвал Есоб, он находит наушники: черные капельки и с радостью начинает возвращать все вещи обратно в сумку, как останавливается. В руках у него тетрадь с надписью «Death Note». Сглотнув, запихивает тетрадь обратно, стараясь не помять.
***
С покупки тетради проходит неделя, но записей не появляется, он не знает, что туда нужно писать, да и нечего. На первой странице появляется странный монстр, нарисованный ДуДжуном, когда ему было скучно. Ещё его начинает пугать поведение Есоба: парень выполняет все просьбы, учтив и вообще ведет себя как хорошая женушка. ДуДжун не знает, почему его парень изменился, спросить у Есоба не получается, он не знает с чего начать, да и нравится ему такой парень: податливый. Вот только Соби начинает сходить с ума, боясь что «силу» тетради применят на нём с каждым: «Есоб!» парень старается не подпрыгнуть и не начать дергать глазом. Готовка, уборка, дуратские игры с ДуДжуном он выполняет все прихоти. Главное не разозлить….
***
Проходит ещё неделя. Есоб устал, ему надоело постоянно бояться, не спать по ночам…. Осторожно пробравшись в комнату пока ДуДжун был в ванной, открывает тетрадь и замирает. На первой странице нарисован страшный монстр, рядом имя менеджера и дата….
- Боже! За что?! – шепчет и закрывает тетрадь.
Менеджера нет на работе уже два дня, Есоб перестает спать, и прячет в доме все ручки. Вид у него ужасный, ДуДжун переживает, но парень или отмалчивается, либо переходит на другую тему.
***
- Есоб!! Соби! Где у нас все ручки, мне нужно кое-что написать…. – кричит ДуДжун, и заходит в комнату с тетрадью в руках.
Есоб ничего не говоря, набрасывается на парня и «вырубает» его. Сознание возвращается медленно, в глазах всё плывет и головная боль. ДуДжун тяжело вздыхает и пытается пошевелить рукой, но ничего не получается. Удивленно, распахивает глаза и видит совершенно странного Есоба, который в металлической урне разводит огонь.
- Есоб! Что за «ритуальный» костер – шутит ДуДжун.
- Я остановлю тебя! Чудовище! – кричит парень, у него замученный вид, синяки под глазами и пересохшие губы….
- Это уже не смешно, ты что тронулся!
- Тихо! Я развяжу тебя, как только уничтожу эту тетрадь! – поднимая «виновницу» всего и кидая в огонь. Радости нет придела, теперь он свободен и не нужно, бояться за свою жизнь.
Тут дверь открывается и входит менеджер вместе с остальными ребятами, разговоры и смех сразу прекращаются все смотрят на Есоба, привязанного ДуДжуна и горящую урну посреди комнаты.
- Приведение! - Кричит Есоб и падает в обморок.

@темы: min, Yoseob, Doojoon, Doojoon/Yoseob, Fanfic, G

---

Приём Заявок

[beast fanworks community]

прошу обратить внимание, что все заявки переносятся в шапку сообщества, для вашего удобства)

по просьбе участников мы решили открыть пункт Приёма Заявок на фанфики.
в заявке уточняйте желаемые: пейринг, рейтинг, жанр и особенности, если таковые имеются)
если вы берётесь заявку исполнить, выкладывая фик, уточняйте, пожалуйста, чья она была)
наслажайтесь)

заявки

от  neuro-neuro
2JUN, рейтинг низкий, учебное AU (школа\колледж\универ, на усмотрение автора)
от  life88
Донун/Хёнсын; рейтинг - чем выше, тем лучше; НЕ АУ!; хочется романтики и нежности, можно и юмор, в общем, на усмотрение автора, но не ангст

запись создана: 12.02.2012 в 22:59

@темы: организационное

---

друзья

[beast fanworks community]

еще :з

запись создана: 29.08.2011 в 22:04

@темы: организационное

---

[fanfic] Мой Личный Штат Айдахо

[Saelma Graffity]

автор: Jojo
пейринг: 2JUN
жанр: romance
рейтинг: pg-13
warning: AU

читать тут

@темы: Junhyung/Doojoon, slash, Fanfic, PG-13

---

[lan xing]

В общем-то в Корее уже завтра так что
Happy BDay Yong Junhyung♥

@темы: Junhyung, Fanart, no pairing, G

---

я с дусобами ~3~

[lan xing]

Автор:  lan xing (ashiyaxxxx)
Пейринг: Дусоб
Рейтинг: от G до PG-13
Предупреждения: бред, охреневший Ёсоб и уняня (а еще мой дурацкий почерк но не будем об этом тт тт)
Посвящение:  Gin-san авввв тт тт

Shock

Shock

V.I.U

V.I.U

Ordinary people

Ordinary people

On rainy days

On rainy days

@темы: Yoseob, Doojoon, Fanart, Doojoon/Yoseob, slash, G, PG-13

---

Проект "BoG и Друзья"

[beast fanworks community]

сбор закрыт, так и не начавшись. ну, чтож, может, кто-нибудь захочет написать заявку.

ОБЩИЙ ПРОЕКТ

 k-mini +  kd2011 +  kiss-mix +  beast fanworks community +  mflaq

правила участия и что-почем

забрать баннер:

<div align="center"><a href="http://www.diary.ru/~beast-fc/p170369812.htm" target="_blank"><img src="http://i42.servimg.com/u/f42/15/72/79/82/0310.gif" /></a></div>

В данный момент у наших Друзей - сообщества  k-mini, как мы знаем, проходит фест «Battle of Generations: Должен остаться только один!», с правилами которого можно ознакомиться здесь.

Нам поступило предложение поучаствовать в нем, и мы решили его принять.



✔На нашем сообществе после окончания Блока тонсэнов будут анонимно опубликованы фестовые работы. После окончания Феста анонимность с них будет снята.

✔Так же на нашем сообществе сегодня с 21.00 по 00.00 будет осуществлен сбор заявок - мы будем набирать 5 штук. Вы можете подать заявку либо у нас, либо на  k-mini, но не на 2-х сообществах одновременно.

✔Заявки необходимо присылать на у-мыл нашего сообщества. Форма подачи заявок:

персонажи/пейринг/-и; общие условия (фраза/ситуация/сонгфик/клипфик/пикфик); уточняющие условия (список сокращений см. здесь).

Сбор закончится либо когда будет набрано 5 заявки, либо в 00.00, не смотря на количество присланных.

✔Заявки принимаются ровно с 21.00 - присланные заранее либо не засчитываются, либо засчитываются после 00.00, если есть недобор. Будьте внимательнее!

✔Если вы решите поучаствовать как автор, то готовые авторские работы нужно высылать на у-мыл  k-mini до 23.00 18.12.2011.

запись создана: 12.12.2011 в 19:33

@темы: Doojoon/Kikwang, организационное, объявления

---

[lan xing]

я с подарочком (чтобы не было столь холодно кк) подзравляю всех с наступлением зимы♥

Автор: lan xing (ashiyaxxxx)
Пейринг: Дусоб
Рейтинг: PG-13 стремящееся к R XD
Предупреждения: ну кроме того что стекло, должно быть, холодное никаких

названия как видите нет, если придумаете - буду очень благодарна))

@темы: Fanart, Doojoon/Yoseob, PG-13

---

[lan xing]

а, да, я снова с фанартом
Название: let it snow
Автор: lan xing (ashiyaxxxx)
Рейтинг: G

@темы: Hyunseung, Fanart, no pairing

---

[lan xing]

не знаю нужна ли шапка при фанарте но пусть будет. с прочерками XD

Название: Lights Go On Again
Автор: lan xing (ashiyaxxxx)
Пейринг: -
Жанр: -
Рейтинг: G
Предупреждения: да какие там

@темы: Yoseob, Fanart, no pairing, G